Еще до процесса в Амарилло Тим Карри называл дело Каллена Дэвиса безнадежным, но это не означало, что он был готов сдаться. Окружной прокурор был абсолютно уверен в виновности Каллена как в убийстве, так и в подстрекательстве к убийству, поэтому, когда посыпались жалобы от возмущенных налогоплательщиков, а должностные лица, контролирующие использование бюджетных средств, стали проявлять явные признаки беспокойства, Карри твердо заявил: "Боязнь чрезмерных расходов не может служить основанием для предоставления этому человеку возможности разгуливать на свободе". Даже если Пит Мур вынужден будет признать, что присяжные оказались не в состоянии прийти к единому мнению и, следовательно, что этот процесс закончился безрезультатно, Карри (в этом никто не сомневался) все равно не оставит Каллена Дэвиса в покое. Одержать над ним победу, конечно, будет трудно: его адвокаты скорее всего сумеют оттянуть начало нового процесса по меньшей мере на год, а за год, как справедливо заметил Стив Самнер, может произойти многое. Это и беспокоило Карри и многих других. Судья Джо Эйдсон, который оставался в зале все то долгое время, пока присяжные обсуждали приговор, сказал журналистам, что почувствует себя в безопасности лишь тогда, когда Каллен Дэвис окажется "банкротом или мертвецом".
Пит Мур не сомневался, что он будет делать, если присяжные не вынесут единогласного решения, — он просто-напросто откажется от ведения этого дела. "Ничего более ужасного я не встречал за всю свою практику, — сказал он. — Еще на первой неделе Хейнс сумел захватить контроль в свои руки, и мне так и не удалось изменить положение". Мур очень хотел, чтобы Каллена судили еще раз, но только чтобы председательствовал в суде уже кто-то другой.
В середине второго дня обсуждения вердикта уже можно было догадываться, что именно мешало присяжным прийти к единому мнению. Мэри Картер, избранная старейшиной присяжных, прислала судье записку, в которой просила передать им пленки. Мур отказался, но пригласил всех присяжных в зал суда и прокрутил для них пленки еще раз. "Для нас это хороший признак, — заметил в этой связи Майк Гибсон. — Он означает, что кто-то из присяжных не воспринимает пленки как доказательство виновности".
В течение последующих нескольких часов присяжные прислали еще несколько записок, в которых просили суд уточнить некоторые места в показаниях свидетелей.
Вопрос: Что, по словам Гершела Пейна, Каллен сказал ему по поводу звонка из ФБР?
Ответ: Пейн сказал, что Каллен ему об этом ничего не говорил.
Вопрос: Что сказала Карин Мастер по поводу телефонного звонка 10 августа?
Ответ: Она сказала, что голос "показался ей знакомым". Это мог быть либо агент Акри, либо агент Оукли. Она не спрашивала, как ФБР узнало номер ее телефона, которого в справочниках не было.
Вопрос: Зачем, по словам Каллена, он записывал разговор на магнитофон и когда была сделана первая запись?
Ответ: По словам Каллена, первая запись была сделана 11 августа, с тем чтобы "перехитрить" Присциллу. Он сказал: "Если я смогу заплатить им больше, они будут работать на меня". А затем добавил, что хотел, чтобы наемные убийцы предоставили ему информацию, которую он сможет затем использовать в своих целях на бракоразводном процессе.
Наконец, присяжные попросили судью более детально разъяснить, что означает выражение "подстрекательство к убийству". Мур ответил, что тексты всех относящихся к этому вопросу правовых норм он им уже дал. На большее он не имеет права.
В пятницу пополудни присяжные прислали судье записку, в которой говорилось, что они безнадежно разошлись во мнениях. После 25 часов дебатов было проведено шесть туров голосования, а результаты оставались все теми же. Всякий раз голоса делились в соотношении 8:4. Присяжные не сказали, в пользу какого вердикта склонялось большинство, но даже защита считала, что восемь присяжных голосовали за формулу "виновен". Адвокаты Каллена тут же потребовали, чтобы судья официально признал, что присяжные не могут прийти к согласованному мнению. Мур, однако, отклонил это требование и велел присяжным продолжать работу.
Судье не надо было напоминать, что в данном случае он играет с огнем. Хейнс уже обвинил Мура в том, что тот "оказывает давление" на присяжных, заставляя их продолжать обсуждение вердикта. "Речь идет о самой сущности нашей системы правосудия, — сказал Хейнс. — Каждый присяжный имеет право выносить независимое решение. Те присяжные, которые оказались в меньшинстве, не должны подвергаться давлению путем создания таких условий, при которых на их решении может сказаться усталость или еще что-то". Высокопарное заявление Хейнса о системе правосудия преследовало чисто эгоистические цели. Пит Мур заметил, что, по закону, присяжные должны обсуждать вердикт в течение "разумного периода времени". При этом право решать, какой период времени является "разумным", остается за судьей. "Конечно, нельзя держать присяжных в изоляции дольше, чем длился сам процесс", — сказал Мур с улыбкой. Одиннадцать недель! Да судья с ума сошел! Но судья был в здравом уме. Он хорошо понимал, что если отпустит присяжных слишком рано, то на Дэвиса будет распространяться закон, не разрешающий подвергать его суду за одно и то же преступление дважды. Пит Мур вовсе не собирался делать этой ошибки.
Судья подумывал также над тем, не обратиться ли к присяжным с напутствием, вызванным чрезвычайными обстоятельствами, как это иногда делают в федеральных судах. Он мог бы напомнить им, что время затрачено, что расходы произведены, что другой состав присяжных будет поставлен в точно такое же затруднительное положение и что поэтому он призывает их по возможности урегулировать свои разногласия. Это, правда, было связано с риском. Каждое слово в таком дополнительном напутствии должно быть тщательно продумано и ни в коей мере не должно оказывать на присяжных давления или выражать отношение судьи к существу дела. Конечно, если бы голоса разделились в соотношении, скажем, 10:2, Мур мог бы рискнуть, но при сложившейся ситуации он чувствовал, что лучше пока молча выжидать.
Присяжные посовещались всю субботу, но никакого продвижения вперед не наметилось. Лишь стрелки часов двигались по циферблату.
В воскресенье после обеда присяжные попросили объявить перерыв, так как захотели посмотреть футбольный матч, и поэтому зал суда временно опустел. Джеку Стрикленду было сейчас не до футбола, и он решил прогуляться по набережной. Не обращая внимания на холодный моросящий дождь с дымом и копотью из-за близости причалов, он стал обдумывать ситуацию. Многие, конечно, будут говорить, что обвинение проиграло дело. Возможно, это и так. Может быть, подумал Стрикленд, Каллена Дэвиса вообще нельзя признать виновным, какое бы преступление он ни совершил. Может быть, просто невозможно подыскать таких 12 человек, которые, зная, кто такой Каллен Дэвис, какое у него состояние, образование и происхождение, и подвергаясь воздействию магнетизма и высокого профессионального мастерства Ричарда Хейнса, а также самого факта наличия огромного богатства, которое неминуемо окажет влияние на весь ход судебного разбирательства, сумели бы единогласно вынести вердикт "виновен". Может быть, всегда найдутся один, два, три или четыре присяжных, которые, выслушав показания свидетелей и повинуясь своему внутреннему голосу, придут к заключению, что Каллен Дэвис просто не способен сделать то, в чем его обвиняют. Может быть, Каллен Дэвис и в самом деле стоит над законом. Стрикленд дал клятву защищать систему правосудия, теперь же его от нее тошнило. Его тошнило от того, что Ричард Хейнс у него на глазах злоупотреблял этой системой и издевался над нею. Еще больше его тошнило от лицемерных сентенций Хейнса. Выступая как-то на собрании ассоциации юристов штата Техас, Хейнс назвал себя "доверенным лицом свободы". Что ж, его откровенность была достойна восхищения. Он действительно был доверенным лицом свободы Каллена Дэвиса, который сам устанавливал для себя законы.
