Некоторых посетителей я запомнил — из-за странности дел, с которыми они являлись в редакцию. Дела были странными, но все-таки характерными для того времени, так сказать, вполне в его духе….

Молодой человек время от времени почему-то расплывается в улыбке. Я сначала решил, что он разыгрывает меня, но нет, он совершенно серьезно предлагает газете заняться весьма важной общественной проблемой:

— Недавно у меня умерла мамаша. Я ее хоронил. Плохо это дело у нас поставлено. Пора разработать новый похоронный обряд. Надо автобус радиофицировать и сочинить новый похоронный марш. Вместо молитвы — стихи, пусть поэты напишут. Советских людей ведь хороним…

Другой посетитель — в обтрепанном, грязном костюме, заросший, возбужденный, не говорит, а кричит. Трясущимися руками вытаскивает из хозяйственной кошелки две толстые папки. Выясняется, в одной — рукопись, в другой — отрицательные отзывы на нее, его переписка с разными учреждениями.

— Я открыл тайну амазонок. В действительности это были русские женщины. Но мой патриотический труд не печатают. Безродные космополиты, засевшие в издательствах, Академии наук… — перечисляет издательства и академические институты, — не дают патриоту ходу. В Центральном Комитете мне посоветовали обратиться в печать. Газета должна вмешаться, вывести на чистую воду всех этих антипатриотов…

Начатая Сталиным борьба с низкопоклонством перед Западом, с иностранщиной, с космополитизмом и мерзавцев породила, и кое-кого, как моего посетителя, с ума свела. В ту пору над этим уже смеялись: «Россия — родина слонов», «Наши паралитики — самые прогрессивные». Но до конца преодолеть мракобесие так и не удалось. Переименованным в городские французским булочкам и в московские турецким хлебцам прежних названий не вернули.

Нынче, когда рухнула империя, во всю разыгравшийся комплекс ущемленности, неполноценности опять рождает в большом количестве новых негодяев и новых сумасшедших. В недавно выпущенном учебнике для школьников десятого и одиннадцатого классов «История России до петровских времен» я прочитал: «В 2409 году до н. э. пошли Словен и Рус со своими родовичами от Черного моря прочь. Ходили они по странам вселенной, как крылатые орлы, перелетали пустыни многие… В 2395 г. до н. э. князь Словен построил город на реке Волхов и назвал его по имени своему Словенск. С того времени новопришельцы скифы стали именоваться словенами». Сочинил это и многое другое в том же духе доктор исторических наук. И подумал я, не ученик ли он приходившего когда-то ко мне автора труда о тайне амазонок?..

Еще один посетитель — полная противоположность предыдущему: вежливый, чисто выбритый, ухоженный, на тщательно отглаженном костюме ни пылинки.

— После 1913 года у нас не выпущено ни одного сборника анекдотов, никто ими не занимается. А ведь это подлинное творчество народа. Хорошо было бы, если бы газета выступила по этому поводу. Я давно собираю анекдоты, последний год, когда стало больше свободного времени, активнее этим занимаюсь, много собрал анекдотов.

Оказывается, мой собеседник отставной подполковник, служил в КГБ, но (поспешил он уточнить) в хозяйственном управлении. Видимо, заметив в моих глазах подозрительное веселье, он счел нужным разъяснить:

— Только не подумайте дурного: я политических и похабных анекдотов не собираю…

— Правда? — я изображаю удивление. — Какие же вы собираете?..

Внятно сформулировать ему не удается.

И тут я вспоминаю рассказ доброго моего приятеля Камила Икрамова еще об одном большом любителе анекдотов, служившем в том же ведомстве, что и мой посетитель.

Камил был сыном первого секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Камаля Икрамова, осужденного и расстрелянного в 1938 году вместе с Бухариным. Мать его замучили в застенках НКВД. Самого Камила в 1943 году, когда ему исполнилось шестнадцать лет, отправили на пять лет в лагерь. В 1951 году его снова арестовали и отправили в бессрочную ссылку. Приговор «повторникам» был предрешен общим постановлением, следствие носило характер рутинной формальной процедуры. Следователь, который вел дело Камила, скучал.

— «Ну, что новенького?» — спрашивал он у меня, — вспоминал Камил. — Он жаждал новых анекдотов. Рассказываю какой-то безобидный анекдот. Он говорит: «Да, анекдот вроде неплохой, он не ловится, но тебя характеризует. А теперь я тебе расскажу анекдот». Рассказывает совершенно дурацкий анекдот. «Видишь, тоже хороший анекдот, но он не ловится и меня никак не характеризует».

Видно, этого сорта анекдоты и имел в виду мой посетитель в «Литературной газете»…

Аркадий Галинский — мой друг и однокашник по филологическому факультету Московского университета (точности ради замечу, что он затем перевелся в родной Киев и там кончал университет) — был журналистом, как говорили в прошлом веке, милостию божьей, мало кто по гамбургскому счету мог с ним тягаться. Но его талант, независимость, упрямство, дерзкий язык выводили из себя начальство — журналистская судьба Галинского сложилась драматически.

Аркадий прекрасно писал — репортажи, статьи, очерки, фельетоны (до сих пор помню его фельетон, написанный почти полвека назад; безголосого мужа могущественной примадонны киевской оперы, которому она устраивала театральную карьеру, он убил одной фразой: «И вместо верхнего ля подбрасывал вверх шляпу»), стал блестящим спортивным комментатором на телевидении. Но это еще не все: когда надо было выполнить задание редакции, для него не было преград, изобретательность его не знала границ. Я не раз в этом имел возможность убедиться.

Когда я начал работать в «Литературке», Галинский был уже корреспондентом этой газеты по Украине. Телефонная связь через междугороднюю была мукой мученической. Но когда я приехал в первую командировку в Киев, выяснилось, что для Аркадия это не проблема. Его соединяли с Москвой мгновенно.

— Как это у тебя получается?

— А очень просто. 8 марта я поехал к телефонисткам междугородней на праздничный вечер, привез торт и конфеты, выступил, сказал, что от их работы многое зависит в нашей работе — это была не лесть, а святая правда. После этого — видишь, у меня под стеклом расшифрованы все их номера. Я набираю номер междугородней, слышу: «Седьмая» — говорю: «Здраствуйте, Оксана, это Галинский, мне нужна Москва. И если можно, побыстрее». И дело в шляпе… Перенимай опыт. Но запомни, что торт и конфеты надо отвозить и под Новый год.

Но однажды принцип: нам нет преград — сыграл с Аркадием злую шутку. Летом 1953 года, после доклада Маленкова, когда был заявлен приоритет потребительских товаров, «Литературка» в духе последних веяний ввела рубрику «Рецензии на вещи». Потребовали материал и от киевлян.

По просьбе Аркадия известный детский писатель Николай Дубов написал фельетон о чудовищно уродливых детских игрушках. Главным героем фельетона была мало похожая на этот род копытных лошадка из папье-маше, к тому же выкрашенная в голубой цвет. Фельетон так и назывался «Голубая лошадь». В редакции он очень понравился, его сходу поставили в номер.

Но кому-то пришла в голову мысль дать в качестве иллюстрации снимок этой лошади. Позвонили Аркадию: «Срочно в номер фотографию!» Он сговорился с фотографом — своего на корпункте не было, помчались в магазин игрушек, сделали снимок. Со снимком бегом на телеграф. Но время работы фототелеграфа уже кончилось (он не был еще круглосуточным). Галинский к начальству: просит, уговаривает, требует. И слышит в ответ: для того, чтобы сейчас передать фотоснимок, надо на час снять несколько десятков переговорных линий, это может разрешить только заместитель союзного министра связи. Аркадий: «Соедините!» Соединяют. Аркадий объясняет заместителю министра: нужно срочно передать в «Литературную газету» фотографию, иначе может сорваться выход завтрашнего номера.

«Литературка» тогда была в большом фаворе — разрешает! Но из любопытства решил посмотреть, что это за такая важная фотография. Увидел игрушечную лошадку и пришел в дикую ярость. Разразился большой скандал: жалоба в высокие инстанции, огромный счет «Литературке». Во время «разбора полетов» на редколлегии все удивлялись: как это никому не пришло в голову, что точно такую лошадку можно было сфотографировать в любом московском магазине игрушек…