Смертность среди крольчат прекратилась. Ребята не могли нарадоваться на молодых и юрких кроликов, которые выскакивали теперь из клеток и забавно прыгали в крольчатнике.
— Ишь, скачут! — радовались ребята.
Присел на корточки перед клетками.
Казалось тучи миновали, но радость ребят была непродолжительной. Подрастающие гусята требовали по 5–6 раз в день пшенной и овсяной каши, а мешки Федорова быстро худели. И скоро пришел день, когда корму осталось на несколько кормежек. Снова пошел Федоров по деревне. Но все его просьбы отлетали, точно горох от стенки.
— Отдам же, — уверял Федоров, — к осени обратно получите! Честное слово, отдам!
— Адам, брат, сто лет жил! Знаем мы это.
Толкнулся Федоров к председателю.
— Выручай, брат! Видишь, дело какое завертываем с ребятами! Дай на ноги встать!
Кардыбин теребил ус и соглашался:
— Дело у вас подходячее… Это безусловно, однако ничем не помогу… Землю твою как безлошадному могу помочь сработать, а с кормом и не проси лучше.
— За землю благодарствую, — вздыхал Федоров.
— Ну, вот! Это я сделаю. А насчет корму взял бы, да объединил свое дело в артель. И денег бы получил авансом, и корму может дали бы.
— Думал уж. Да только какие ж артельщики у нас. С сосками еще ходят, а в городе, сам знаешь, на лета обращают внимание. Не посмотрят, что ребята сознательнее взрослых. Напиши-ка, что одному члену артели 8 лет, а другому 11. На-смех поднимут. А разве наша вина, что бородачи наши дурни.
— Ну, хоть не дурни, — вступился Кандыбин, — а темный народ. А то еще так скажу: и не темный даже, а тугодумный. Раскачиваются долго.
— А ты бы взял, да и показал пример, — усмехнулся Федоров.
— Я? — опешил Кандыбин и, подумав немного, ответил не спеша:
— Раздувай кадило! За мной дело не встанет!
— То-то что раздувай! — осерчал Федоров вот помоги раздуть-то! Погреться у огня не хитрая штука, а ты разожги его! Дал бы хоть пуда три пшена, чем тары-бары разводить.
Кандыбин потеребил обкуренный ус и посмотрел по сторонам.
— Вот что, Федоров… Дам я тебе на мешок пшена денег, но с условием: никому чтобы об этом ни слова и чтобы к маю отдать… Сможешь отдать — бери. На слово поверю. Не сможешь — воздержись, лучше…
— Что ж, — сказал Федоров, — видно придется побатрачить в посев… Из казенных даешь?
— Не твое дело!.. Если отдашь, — бери! А спрашивать не спрашивай.
— Беру, — сказал Федоров, — не знаю еще как, но отдам. Себя продам, а деньги верну. Не подведу.
Гусята получили отпуск у смерти.
— Может и дотянем до выпасу, — неуверенно говорил Федоров.
Но «канпаньоны» не хуже его понимали, что до выпасу корма не хватит. А что всего обиднее, так это была полная беспомощность всех помочь делу.
Загрустили ребята. Ходили по птичнику с опущенными носами, напрасно ломая голову над задачей с кормом. А тут еще новость прокатилась по деревне. Филька, сын кулака Силантия, начал разводить тулузских гусей. Говорили, что сам Силантий привез сыну из города два десятка гусынь и полтыщи яиц от самых чистокровных тулузок.
— Вона, как умные-то делают! — пилила мамка Мишку и Костю. — Умные-то к себе в дом стараются. А вы из дома тащите.
Терпел, терпел Мишка и разозлился.
— Ты больно умная… А чем кормить-то стала бы? Понимаешь ты много!
За эти слова Мишке здорово влетело. Мамка постаралась шлепками по мишкиному затылку доказать, что она все-таки разбирается в этом деле, но как ни лупила она Мишку, тот остался при своем мнении.
Всхлипывая от обиды, он заснул, твердо убежденный в своей правоте. А во сне видел возы с кормом и таскал на своих плечах огромные мешки. Из одного мешка вдруг вытянулась рука и ткнула Мишку в бок. Мишка проснулся.
— Проснись-ка, — шептал Костя, толкая Мишку в бок.
— Чего тебе?
— Тише! Спят все! Чего тебе?
— Я про гусят хочу сказать… Помнишь, очкастый говорил про корни явера. Вот надумал я набрать его и послать в город, а на деньги корму можно купить.
— Верно, — приподнялся на локтях Мишка, — и время как раз подходящее, чтобы собирать.
До полночи шептались ребята и затихли только после того, как проснувшаяся мамка пообещала «накрутить хвосты полуночникам».
* * *
Федоров встретил предложение ребят выкрутиться из положения с помощью корней явера недоверчиво.
— Выйдет ли толк из этого? Время потеряем, а вдруг зря?
— Дык… Ей-бо не зря! — убеждал Мишка. — Любая аптека возьмет.
— Не в том дело, что не нужен явер в городе. Приготовить сумеем ли, — вот вопрос.
— Никакой тут хитрости нет! — поддержал брата Костя. — Мы еще не то с очкастым делали.
После недолгих, но горячих споров большинством голосов решено было попытать счастья с явером.
И в тот же день начался сбор и сушка корней. «Канпаньоны» работали, не покладая рук. Взвалив все гусиное и кроличье хозяйство на плечи Федорова и девчонок, остальные «канпаньоны», не жалея своих сил, собирали корни явера, а вечером все вместе резали и сушили корни в ведрах.
— Все ведра испортили! — покачивал головой Федоров.
— Не беда. Другие купим!
В несколько дней было набито корнями аира четыре больших мешка. А дня через два аир отправили в город с Кандыбиным, который отправился по делам в земотдел.
Возвращения Кандыбина ожидали с нетерпением, но скоро другие события заслонили собою все. Однажды к Федорову зашел Прокофий. Встречен он был неприязненно, но это не помешало ему обстоятельно осмотреть все хозяйство «канпаньонов». Он щурил глаза, заглядывал во все уголки, расспрашивал обо всем и не переставая похваливал:
— Толково… Толково устроено… По-хозяйски работаете…
Федоров сначала молчал, но потом не выдержал и завел беседу:
— Поддержки ни от кого нет. Вот беда.
— Это верно, — соглашался Прокофий, — без поддержки действительно трудно.
— Народу бы нам побольше в это дело.
— Правильно, — поддерживал Прокофий.
— То-то, что правильно. А возьми хоть тебя…
— Ну, ну, пошел! — поспешил перевести разговор на другую тему Прокофий, — ты мне лучше вот что скажи, не уступишь ли кроликов… штук пяток… Больно уж занятная тварь… За плату конечно… Бесплатно мне не надо… Я, брат, уплачу…
— Нет, — наотрез отказал Федоров, — осыпешь золотом — и тогда не получишь!
— От-на! Чего ж так?
— А так вот… Никакого нам расчета нет кулацкие хозяйства крепить…
Прокофий пожал плечами:
— Чудак-человек… Да стоит мне поехать в город — сотню их привезу…
— Ну и привози. А у нас не получишь!
Прокофий ушел усмехаясь, а на прощание даже руку протянул и добродушно сказал:
— Экая ты горячка!
И хотя не подал Прокофий виду, что обидел его отказ Федорова, но по глазам было видно: рассчитается Прокофий, когда придет время.
А время это пришло скоро.
Дня через три после отъезда Кандыбина на деревенском сходе обсуждался вопрос о помощи безлошадным. Секретарь сельсовета Пронин выступил в текущих делах и сказал:
— Есть у нас, товарищи, пять безлошадных. Кто — сами знаете. Так вот… каждый год мы помогаем безлошадным вспахивать землю. Надо будет помочь и теперь…
— Кого пятого-то считаешь? — спросил кто-то.
— Пятый — демобилизованный красноармеец Федоров!
— Ладно! Вспашем!
— Поможем, конечно! Какие могут быть разговоры!
Секретарь наклонился над бумагой:
— Стало быть единогласно?
— Извиняюсь, — вышел к столу Прокофий, — я тут хотел бы только одно слово… Дело такое, товарищи… Я про Федорова хочу сказать… Конешно он демобилизованный. Помочь надо. Однако, я вот тоже демобилизованный, а миру на шею не сел. Сам управился… Мне, товарищи, лошади не жалко, но только и Федорову совесть надо знать… Хочет запахать, пущай платит. Вона у него какое теперь хозяйство.
Сход загудел. Кулачье начало подзузживать за спинами:
