Подвал был больше, чем она ожидала. Повсюду бродили тени, которые рождались в тонких лучах скользящих по стенам фонариков. Боб указал на зияющий в стене проем – огромный, как люк подводной лодки, и дышащий холодным, спертым воздухом подземелья – и подозвал всех ближе.

– Сюда, ребята, – сказал он, освещая путь налобным фонарем, – выдвигаемся в темноту.

Лилли вслед за Дэвидом шагнула в тоннель, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкий дверной проем, и в горле у нее встал ком.

На мгновение она замерла на пороге, не в силах пошевелиться от ужаса. Остальные один за другим прошли мимо.

Страх сковал ее члены, кровь в жилах застыла, горло перехватило – Лилли едва могла вздохнуть, пока пятеро бойцов огибали ее и уходили дальше по тоннелю, их силуэты растворялись в темноте, а узкие полоски света от их фонариков танцевали на земляных стенах и толстых опорных балках, расставленных по всему коридору с одинаковыми интервалами.

Лилли не могла пошевелиться, не могла вздохнуть. Тоннель превратился в ее глазах в кладовку под лестницей, сталактиты и известковые отложения стали шубами и закрытыми пластиком дождевиками, которые душили ее в детстве. Стены тоннеля начали сжиматься. Лилли пошатнулась, от головокружения она едва стояла на ногах. Один из силуэтов перед ней остановился, повернулся и тревожно взглянул на нее.

Исчерченное глубокими морщинами лицо Боба терялось в тусклом свете его шахтерского фонаря, но беспокойство было не скрыть. Он пошел обратно к Лилли, в рюкзаке у него зазвенели банки.

Лилли посмотрела на него.

– Прости, Боб, я… – хрипло начала она, отчаянно хватая ртом воздух, как будто у нее случился приступ астмы. – Я не… – Слова никак не приходили.

– Что случилось, малышка Лилли? – Боб положил руку ей на плечо и слегка сжал его. – Что такое?

Лилли вдыхала и выдыхала, вдыхала и выдыхала, пока не успокоилась достаточно, чтобы говорить.

– Боб, у меня плохие новости.

– Милая, скажи мне, что не так?

Лилли взглянула ему в глаза, облизнула губы, болезненно вздохнула и в конце концов нашла в себе силы объяснить причину своего поведения.

– У меня ужасная клаустрофобия.

С секунду Боб просто смотрел на нее, а затем ни с того ни с сего рассмеялся, и его смех эхом пронесся по бесконечному коридору – от этого жутковатого звука все резко остановились, повернулись и всмотрелись в темноту.

Боб смеялся не больше минуты, после чего вытащил из переносной аптечки пару таблеток «Ксанакса». Он протянул их Лилли, извинился за свою реакцию и заверил ее, что вовсе не хотел тем самым приуменьшить серьезность ее болезни и что он прекрасно понимает, как неприятна клаустрофобия. В Кувейте он был знаком с солдатом, который предпочел отправиться на передовую, вместо того чтобы спокойно служить в тылу, лишь бы только не сидеть целый день в крошечном кабинете армейского барака. Боб объяснил, что в этом забытом богом мире порой ему становится так хреново, что его спасает лишь смех. К тому же клаустрофобия явно была меньшей из всех проблем, которые сейчас стояли перед ними. Если их не настигнут ходячие, вероятность погибнуть от отравления метаном, застрять в завале или отравиться химическими отходами была гораздо выше вероятности гибели от какой-то панической атаки.

«Ксанакс» подействовал минут через пятнадцать, после чего Лилли почувствовала, что может идти во главе группы (и извинилась перед всеми за свой срыв). Ей было стыдно за свой паралич, но он в каком-то смысле оказал на нее отрезвляющее воздействие. Он помог ей собраться с силами для предстоящего путешествия.

В тот день они продвигались быстро и фиксировали свое местоположение с помощью шагомера Мэттью. За первый час они прошли около двух миль, не встретились ни с одним ходячим и не наткнулись ни на один завал.

Начало тоннеля казалось весьма основательным. Через каждые сто футов потолок подпирали установленные крест-накрест балки, а твердые земляные стены поддерживались старой проволочной сеткой. Пахло влажностью и плодородной почвой, периодически к этим запахам примешивалась и вонь черной плесени. Каждые несколько шагов шахтерский фонарь Лилли высвечивал из темноты белые человеческие останки, наполовину погребенные в полу. От этого ей становилось не по себе, но в то же время она чувствовала благородство собственной миссии. А может, в этой эйфории было виновато лишь принятое лекарство. Как знать?

Боб следил за их перемещениями по карте, то и дело определяя их позицию относительно поверхности.

К концу второго часа их темп несколько снизился из-за сужения тоннеля в районе пятой мили. Они шли мимо свисающих с потолка причудливых известковых наростов, которые напоминали громадные резные люстры или скользкие переливающиеся сосульки. Стены на этом участке поросли мхом, воздух был особенно вязким и зловонным, как будто они пробирались по джунглям.

Потом тоннель слегка изогнулся вправо – Боб сказал, что он пошел на юг, – и на пути у группы возникло несколько частичных завалов. Лилли заметила, что тоннель стал немного другим – углы стали острее, поддерживающие балки встречались все чаще, а в стенах зияли проемы, похожие на ответвления в более узкие боковые тоннели, которые теперь были заколочены досками и дышали спертым, застоявшимся воздухом.

Когда Лилли указала Бобу на один из таких проемов, тот не остановился и лишь пробормотал:

– Цинковые шахты… в основном цинковые. Может, в некоторых добывали свинец и уголь. – Он махнул рукой в сторону поддерживающей балки и добавил: – Подозреваю, подземная железная дорога связывала множество заброшенных шахт и переходила от одной к другой до самой линии Мэйсона – Диксона[5].

Лилли только задумчиво покачала головой и крепче сжала рукоятку «ругера». Они прошли еще две-три сотни футов, огибая огромные кучи земли, обвалившейся за долгие десятилетия, и остатки костров, а затем увидели вдали серьезное препятствие.

Сперва им показалось, что они дошли до конца тоннеля – впереди как будто стояла старая кирпичная стена, перекрывавшая дорогу, – но чем ближе они подходили к преграде, тем четче она вырисовывалась в свете их фонарей.

– Это еще что за черт? – пробормотал Бен, когда вся группа выстроилась перед препятствием.

Казалось, посреди тоннеля в землю когда-то вкопали гигантский цементный цилиндр, поверхность которого от старости покрылась крошечными серыми наростами. Он был пять-шесть футов диаметром и практически полностью блокировал проход – по обе стороны от него оставались только узкие щели, – но непонятно было, предусматривал ли его проект тоннеля или же он появился здесь случайно.

Лилли просунула руку в одну из боковых щелей.

– По-моему, мы сможем протиснуться сбоку, – сказала она и сняла рюкзак. – Но придется немного разгрузиться.

– Только этого, блин, не хватало, – проворчал Мэттью. – Снова придется все перекладывать.

Риз Ли Хоуторн кусал ногти, стоя в тени за Спидом.

– Не хочется вас расстраивать, но сдается мне, до Карлинвила еще пилить и пилить.

– Погодите-ка секунду. – Боб присел на корточки возле гигантского цилиндра и вытащил топографическую карту. Осветив ее ручкой-фонариком, он пробормотал: – Кажется, я знаю, что это такое. – Он посмотрел на Дэвида, который, нахмурившись, заглядывал ему через плечо. – Дэвид, посвети-ка сюда.

Лилли подошла ближе к Бобу.

– Ты что, и правда знаешь, что это за хрень?

– Ага. И могу заявить об этом со всей уверенностью. – Он снова посмотрел на карту и провел пальцем вдоль пунктирной линии тоннеля, а затем поднял глаза. – Это несущая свая – довольна большая, такие забивают в землю при строительстве небоскребов.

Все на секунду замолчали, обдумывая услышанное, все глаза и уши обратились к Бобу…

…и потому никто не заметил тихий шорох шаркающих шагов, который доносился из темноты у них за спиной.

Во влажной, густой темноте подземелья звуки – особенно такие тихие и мимолетные – были обманчивы, но в этот момент, если бы участники спасательной операции действительно прислушались к тишине, они бы различили шуршание шагов, доносившееся из коридора, который остался у них за спиной. Казалось, их догонял неуклюжий, отставший от группы товарищ, шагавший на нетвердых спьяну ногах. Но шорох шагов тонул в звуке резкого голоса Дэвида, в котором слышалось недоверие: