Не переведено.

Воин сидела во мраке, глядя в тускло мерцающие линзы лежащего в руках шлема. Вспоминала. Искала имя.

Когда я завершила обучение и ступила на Путь Огня, я предстала перед командующим академии вместе с другими кадетами-шас'саал для Именования. Кто поймёт истинное имя воина лучше, чем мастер, выковавший из него живое оружие? Одних хвалили за стойкость, других — за ловкость или меткость, меня же назвали Дж'каара, "Зеркало", за способность понять, что лежит на душе у товарища.

— Ты — их сверкающее сердце, — сказал он. — Ты видишь и черпаешь их силу, троекратно отдавая её назад.

Он предсказал мой путь к величию, подтвердил то, что я уже знала сама, что я первая среди равных. Да, это была гордость, но заслуженная делом гордость — пусть среди Тау'ва женщина равна мужчине, немногие из нас сверкают ярко на Огненном Пути. Я мечтала затмить саму Солнце Теней.

Она нахмурилась, вспоминая ту невероятную заносчивость и цену, которую за неё заплатила. Воин вздохнула и провела по шлему мозолистыми пальцами. Он был с ней, когда она впервые ощутила неповторимо сладкий вкус войны.

Став шас'ла, я ринулась в свой первый бой с убеждением, что моё пламя не дрогнет на холодном ветру войны. Нашим врагом были бхе'гаал — зеленокожие звери, что расплодились на бескрайних просторах Галактики и часто вторгались на территорию тау. Эти жестокие уродливые существа жили ради битвы, впрочем, их подход был насмешкой над искусством войны: они толпами носились по полю боя, опьянённые собственной яростью. Мы кружили вокруг, заманивали их в одну смертельную ловушку за другой и истребляли благодаря непревзойдённой огневой мощи, а затем отступали прежде, чем орде удавалось задавить нас числом.

То было идеальное выражение кайона, свидетельство искусства войны тау… и моего понимания сердец, ведь пусть я и не была старшим офицером, товарищи всё равно следовали за мной, вдохновлённые примером и словами. И впрямь слова так легко давались мне, что наш шас'уи даже пошутил, что должно быть подкидыш из водных!

Я не знала сомнений и страха, была уверена в своём месте в идеальной геометрии тау'ва, неприкасаема. И когда шас'уи пал, никто даже не удивился, что меня выбрали на его место. Я, юный ветеран, считала себя героем. Я была слишком молода, чтобы понять, что в лёгких победах нет ничего героического.

Она вздрогнула, когда прикоснулась к шраму. С отвращением. С почтением. Воин провела по незаметной трещине, шедшей от лба до щеки. От шрама остался лишь след, но от этого было не легче.

Ф'анк… Добос. По'гайя… Непримечательные миры и простые войны со слабыми, глупыми врагами, лёгкие победы, разжигавшие мою гордость.

Оба'рай…

Небольшая планета на окраинах второй сферы — невероятно прекрасный Оба'рай, чьи сухие равнины напоминали о прекрасном Та'у. Словно родной дом для нашего народа, ради такого можно было рискнуть.

— Здесь гуэ'ла, — сказал шас'о нашего кадра. — Их Империум заявляет права на этот мир, но его тень в регионе развеялась, их внимание приковано к далёкими конфликтами. Если мы ударим быстро и решительно, то Империум закроет на это глаза.

Гуэ'ла — "люю-дии"… Древние существа, воинственные и суеверные, но не глупцы и не дикари. Меня завораживала перспектива наконец-то встретить достойного врага. Возможно, даже заслужить звание шас'врэ.

В ответ на неё глядел покорёженный шлем. Спрашивая. Обвиняя. Ремонт, грубый, но вполне достаточный, сделала она сама. Мастер из касты земли вернул бы ему совершенство, но совершенство стало бы ложью.

Колонисты гуэ'ла упорно сражались, но их тактика и технологии были примитивны по сравнению с нашими. Нас задержала лишь их прославленная Имперская Гвардия — подразделение, которому обещали отдать эту планету как дом, если они смогут её удержать. Шас'о дал им возможность сдаться, но на суровых условиях, и ответом стал плевок в лицо. Это встревожило меня, ведь гуэ'ла были достойными уважения врагами, но, когда я высказала свои сомнения шас'врэ, он рассмеялся.

— Ты действительно веришь, что шас'о хотел, чтобы они сдались? Эта война требует не Открытой Ладони, а Смертельного Удара — чистой победы без осложнений.

Она кивнула своей изуродованной тени, соглашаясь, что именно тогда совершенство увяло, именно тогда расцвели сомнения… именно тогда её истинное имя стало ложью.

Гвардейцы дали последний бой в главном городе Оба'рай, укрепили стены и собрали многотысячное ополчение, но впустую. Наши команды невидимок проникли в бастион и точечным ударом уничтожили артиллерию, после чего солдаты оказались беззащитны против дальнобойных ракет и рельсовых винтовок. Мы сравняли город с землёй, не потеряв ни одного воина, но ни разу за время кошмарного обстрела имперцы не попытались сдаться. Мои товарищи смеялись, считая их глупцами, но я молчала.

Как я и ожидала, шас'о приказал пленных не брать. Прочёсывание развалин было опасной и грязной работой, и потому мы спустили на разрушенный город круутов, наши вспомогательные войска — хищных птиц, кровожадных и диких, но верных и превосходно подходящих для этой задачи. Но… Мысль об этих дикарях, бесчинствующих среди тел павших воинов, тяготила меня. Если слухи были правдивы, крууты любили лакомиться плотью павших врагов…

Она больше не была сверкающим зеркалом, но осталась сильна, и будет служить Высшему Благу… не потому, что оно было совершенством, но потому, что остальное ещё хуже. И теперь, когда она отражала мрачную, неясную силу, возможно, ключом будет несовершенство.

Даже сейчас я не могу объяснить причину, но я нарушила приказ шас'о и повела отделение в развалины, солгала и сыграла на их доверии в поисках чего-то, чему не могла найти названия. Клубы чёрного дыма превратили город в сумрачный лабиринт, заваленный обугленными телами и корчащимися существами, которые не могли быть живыми. Мы молча их добивали. Это было милосердием, но я чувствовала инстинктивное отвращение воинов, их невысказанный вопрос: зачем? Они были моими ближайшими товарищами, теми, с кем я надеялась принести клятву та'лиссера, но я повела их в грязь, макнула лицом в резню, от которой мы, тау, предпочитаем держаться на расстоянии.

Зачем?

Мы шли всё дальше, а вокруг разносились стоны умирающих, изредка прерываемые довольным уханьем круутов. На городской площади мы наткнулись на стаю зверей, столпившихся вокруг груды трупов, и тогда я узнала, что слухи о наших союзниках были правдой. Один увидел нас и заклекотал, возя когтями и размазывая кровь по зубастому клюву. Затем он склонил голову и насмешливо махнул лапой, словно приглашая нас присоединиться к пиру. Двух моих товарищей вырвало прямо внутри шлемов, и мы попятились, спеша убраться от наших мерзких союзников.

Голова кружилась от дыма и отвращения, когда я споткнулась о труп в дымящейся шинели и замерла. Глаза на обгоревшем до костей лице были широко раскрыты и смотрели прямо на меня. Странно, но его высокая фуражка осталась целой, хоть её край и пригорел к черепу.

Зачем? — хотелось спросить мне, хотя я не понимала, о чём спрашиваю.

Гуэ'ла, словно оживший от ненависти, бросился на меня, замахнувшись чем-то ярким, раскалённым и жужжащим. Я отпрянула, встретив удар ружьем, и оно разлетелось — всё тело содрогнулось от бури осколков. Я слышала дикие крики товарищей и выстрелы их карабинов, когда воющий цепной меч впился мне в шлем…