Второй щенок уже прорывался в недружелюбную Вселенную, изгоняемый жестокими силами природы из тёплого и покойного материнского чрева, и встречали его две особы, не желавшие больше никогда разговаривать друг с другом, словно он провинился перед ними, ещё не вдохнув ни разу спёртого воздуха и не разорвав пуповину, надёжно связывающую с прошлым и мешающую окунуться в новую реальность.

– Осторожно, – буркнула ветеринар, передавая новорождённого помощнице.

– Я осторожно, – огрызнулась та в ответ. – Можно подумать, первого я уронила.

– Хватит болтать! Делом занимайся.

– А чем я занимаюсь, по-твоему? Тоже мне, великая начальница.

Честно говоря, Наташа редко испытывала желание делиться с реальными людьми своими мыслями. Высказаться в сетевом пространстве, населённом невидимыми призраками – пожалуйста, никто её не видит, не знает и никогда не пожелает встретиться. Говоришь, словно поёшь на улице – одни смотрят на тебя с любопытством, другие – с раздражением, третьи остаются безразличными, а кому-то даже нравится твоё исполнение. Время от времени злой прохожий захочет тебя оскорбить или даже вызвать полицию для пресечения противоправных действий (а именно – публичного выступления без лицензии и кассового аппарата). Но если в твои планы входит обозначить своё присутствие на планете, то равнодушные, составляющие подавляющее большинство аудитории, оказываются свидетельством провала замысла и более всех прочих угнетают сознание исполнителя.

Виту несколькими днями ранее привели мальчишки, которым родители не позволили привести домой взрослую беременную собаку. Она осталась одна после смерти своей одинокой хозяйки, имени которой Наташа не знала и боялась выяснить – избегала личного отношения. Пока человек остаётся безвестным, можно не принимать во внимание его бывшую жизнь и продолжать свою в прежнем русле. Стоит проникнуться перипетиями пресекшейся судьбы – и можно забрести по чужой извилистой тропке в чащобу, откуда не нашёл выхода покойник. Более важным ей виделось другое – Вита пребывала в чудовищном стрессе, жалась к углам с поджатым хвостом и боязливо косила карим глазом на каждого человека или пса, попадавшего в поле зрения. Наверное, бедняжка мнила себя в страшном бреду, ведь жизнь не может исчезнуть в одночасье, словно и не была никогда. Собаку пришлось буквально нянчить, днями напролёт говорить ласковые слова, чесать за ушком, кормить настоящим мясом на сахарных косточках – и она оттаяла. Теперь в мир являлись её щенки, и Наташе казалось, будто она теперь не просто исполняет обязанности помощницы ветеринара, а исправляет страшную несправедливость и делает мир более добрым. Радость нужна, она превращает бытие из цепи бессвязных событий в совершенное осмысленное действо.

– Опять спишь! – прикрикнула ветеринар.

Наташа взяла протянутого ей нового щенка и с обычным тщанием подвергла его необходимым санитарно-гигиеническим процедурам. Заносчивая девица почти перестала раздражать – не любит человек свою работу, можно его только пожалеть. Не понимать смысла своих ежедневных занятий – что может быть хуже? Она представила себя в таком удручающем положении и поёжилась от противного холодка в груди. Люди живут в городе и зарабатывают деньги, больше или меньше – в зависимости от способностей, желаний и обстоятельств. Прописные истины оттого и не вызывают трепета в душах, что всем известны. Подумать страшно: работа ради куска хлеба, а не для спасения себя и других от бессмысленности. Можно ли считать день жизни оправданным, если просто заработал некоторое количество денег? Измеряется ли деньгами смысл? Находятся ли эти категории в прямо пропорциональной зависимости друг от друга? Конечно, нет. Скорее, в обратной. Больше всех зарабатывают те, кто считает деньги смыслом, хотя подобное убеждение сродни сумасшествию.

Четыре щенка улеглись рядом на общем тюфячке, ошалелые от случившейся с ними перемены. Лишённые возможности наблюдать окружающие их обстоятельства, они насторожённо ворочались, пытаясь разнюхать и расслышать подробности своей новой жизни, принёсшей им холод и пустоту. Вита тяжело дышала, но почти сразу встала на подрагивающие лапы, оглядываясь в поисках потомства.

– Молодец, девочка, молодец, – потрепала её по загривку Наташа. – Всё в порядке, здесь они, здесь, посмотри.

– Посюсюкай, посюсюкай, – с ехидной снисходительностью прокомментировала происходящее ветеринар. – Им ведь твои сопли сейчас нужнее всего.

– Причём здесь сопли? Не понимаю, как можно быть ветеринаром и ненавидеть животных.

– Кто тебе сказал, что я их ненавижу?

– Сама вижу. Не слепая ведь. Иногда кажется, ты просто омерзение от них испытываешь, прикасаешься только в резиновых перчатках.

– Я прикасаюсь к ним для оказания помощи, а не для развлечения. Поэтому не хочу занести инфекцию. Хорошенькая будет помощь, если им после меня лечиться придётся.

– По-моему, ты просто оправдание ищешь. А на самом деле, сама боишься от них заразиться.

– Человек практически ничем не может заразиться от собак, постеснялась бы своё невежество показывать.

– Какая разница, всё равно тебе противно.

– По-твоему, от тебя им больше пользы, чем от меня?

– Причём здесь польза! Польза, польза! Ты их лечишь с таким лицом, словно задушить готова!

– Неправда. Просто я с ними не целуюсь и лечу, даже если им больно. А ты готова кудахтать и дожидаться, пока больная собака подохнет, лишь бы не сделать ей бо-бо. И кто, по-твоему, ей больше нужен?

Наташа задыхалась от возмущения и невозможности объяснить понятное. Разумеется, она признавала необходимость лечить больных животных и не имела никакой предвзятости к ветеринарам, но собеседница выводила её из себя безапелляционной верой в исцеление без добра. Возвращать к жизни бессловесное существо, не могущее пожаловаться на боль и описать своё самочувствие, благородно и трудно. Но если не любить спасённых, то труд пропадает втуне, ведь жизнь отверженных по определению бесцельна. Человек ещё может заниматься хоть какой-нибудь деятельностью, сельскохозяйственные животные своим телом питают кровожадное человечество, и любовь их точно не спасёт, а выброшенные на улицу комнатные собаки никому не приносят пользы. Порождать любовь к себе – их единственное предназначение, отказывать им в любви – идти против естественного положения вещей. Нельзя выжить после прыжка с десятого этажа, невозможно прожить на этом свете триста лет и невероятно, просто неосуществимо, даже при сознательном желании добиться неисполнимого – не проникнуться сочувствием к потерявшейся домашней собаке. Она совершенно никому не нужна, совсем бесполезна, её просто жалко – и наличием эмоционального отношения к себе она доказывает существование человека. Зовущего маму ребёнка не пожалеет только маньяк, даже в ожесточающем сердца огромном городе возле безутешного карапуза остановятся хотя бы одна-две женщины, примутся его утешать и организуют поиск. Мимо плачущего пса проходят все, некоторые даже пугаются его сиротливого воя, обращённого в равнодушную пустоту зова. Призыв четвероногого существа, не способного назвать адрес и фамилию хозяев, к человечьим душам редко встречает отклик. Проходящие мимо считают отозвавшихся ненормальными и желают уберечь своих детей от общения с психованными собаколюбами из опасения заразить их вирусом бессмысленного пристрастия. Бессмысленного, ибо бесполезного.

Вита вылизывала щенков деловито и сосредоточенно – исполняла свои самые важные в мире обязанности, хотя не думала о них, а просто повиновалась велению природы.

– Я же таких, как ты, каждый день вижу. Устала уже от жалкого зрелища, – устало поведала ветеринар, деловито обмывая руки под краном в углу операционной. Струя воды гулко била в старинную эмалированную раковину, разлетаясь брызгами и заглушая человеческий голос. – Вам всё кажется, будто вы вершите великую миссию, а на самом деле просто путаетесь под ногами у тех, кто занимается делом.

– Кто это «мы»?

– Да вот вы, энтузиасты. Любители помогать. Приходи и работай, если хочешь, не надо любоваться своим самопожертвованием.