— Грегори, как же так… Я был уверен, что тебя заперли вместе с остальными на кухне. — Филипп протянул правую руку Хью. Мальчик вцепился в нее так, словно боялся, что дядя испарится на его глазах.

Трейнор слегка улыбнулся и объяснил:

— Через дымоход выбрался. Вы ведь только вчера говорили, сэр, что верхнюю его часть надо заново выложить кирпичом, а то там все раскрошилось. Я отправился за лордом О дли, уж он-то не из тех, кто оставляет друзей в беде, и по пути встретился с господином Хью. С вами все в порядке, сэр?

— Да более или менее, Грегори. — Филипп осторожно высвободил руку, стараясь не обидеть Хью, и протянул ее старому слуге.

— Сегодня днем Ипсден наводнили стражники Тюдора, — рассказал Хью. Теперь он держал дядю за рукав. — Я узнал об этом только после их отъезда. Говорили, что они ищут вас. Тут я заметил, что и Гилберт уезжает, а с ним и Роджер. — Хью поднял голову и посмотрел на Филиппа как взрослый, зрелый мужчина. — Ведь Гилберта здесь нет — не так ли, сэр, или…

Филипп смотрел на Трейнора с чувством огромной благодарности.

— Нет, — твердо ответил он. — Да и что ему здесь делать? У него все время теперь отнимает хозяйство, ты ведь и сам это знаешь, Хью. Зачем же обижать такими предположениями старшего брата, а вместе с ним и Роджера?

Выговорить все это Филиппу было гораздо труднее, чем он думал. Наградой стал посветлевший взгляд мальчика. Филипп решил, что риска тут нет никакого: вряд ли Гилберт будет хвастаться своими «подвигами». Он любит, когда о нем хорошо думают и отзываются, особенно если за это не надо платить.

Филипп перестал думать об этом человеке и навсегда вычеркнул его из памяти. У него были совсем другие заботы.

— Ну что же, Грегори, все оборачивается к лучшему. А то я чуть голову не сломал — и все никак не мог придумать, как сообщить лорду Ловелу о том, что происходит. Сначала было решил сам поехать. Потом сообразил, что, попади люди шерифа на мой след, он выведет их прямо к Фрэнсису. Неизвестно, сколько еще времени пройдет, пока он поправится. Поэтому я буду полезен. К тому же меня неплохо знают все обитатели имения Ловелов. А в монастыре сэру Фрэнсису нельзя слишком долго оставаться. Наверняка слухи дойдут до людей Тюдора. Тебе, Хью, тоже лучше всего уехать из Уиллоуфорда: в любой момент кто-нибудь может вспомнить, что ты был со мной после Босворта. Короче, слушай меня. Отправляйся к монахам и расскажи приору о том, что здесь случилось. Скажи ему, что я уехал по делам во Фландрию и буду там до Рождества. Оставайся в монастыре и жди меня. Если, — Филипп на мгновение запнулся, — если мне по каким-либо причинам не удастся вернуться, утешением будет служить то, что милорд Фрэнсис не останется в неведении об истинном положении дел. Передай ему: пусть уезжает из Англии… Ты на лошади? Тогда отправляйся тотчас, да поможет тебе Бог! В день святого Николая увидимся.

Филипп сунул слуге монету и повернулся к племяннику:

— Прощай, Хью. Честно говоря, не знаю, на что ты рассчитывал, уезжая из Ипсдена, но никогда не забуду, что ты отыскал меня. Что же касается всего остального… Вряд ли мы когда-либо еще увидимся… Разве что в один прекрасный день ты приедешь во Фландрию — возмужавший храбрец и красавец, с ярким плюмажем на шлеме и с острым мечом по поясе… Но вот что я хочу сказать тебе на прощание — есть то, что не должно случиться. Я не исключаю, что вскоре ты услышишь речи о том, будто всего происшедшего с нами могло и не быть, будто можно было замириться с королем Генрихом и даже, отсидев свое, получить назад земли. Те самые земли, которые перешли бы к тебе по наследству. Так вот тебе пришлось бы заплатить за все это ценой свободы или даже жизни близкого тебе человека. Я бы не смог заплатить так дорого. Но поскольку я пожертвовал не только собственным, но и твоим благополучием, я прошу тебя честно мне ответить: думаешь, я поступил неправильно?

— Конечно правильно. Любой другой поступил бы на вашем месте точно так же, — не поднимая глаз, сказал Хью.

— Спасибо, малыш. Пройдут месяцы или годы, и ты убедишься, что многие из тех, с кем ты был знаком при дворе короля Ричарда, вполне неплохо устроились в Тюдоровой Англии. И тогда не торопись судить их слишком строго. Запомни одно — меня ничто не держало, я волен был сделать свой выбор. Не берусь утверждать, что поступил бы так же, будь у меня жена и дети, чья участь зависела бы от этого выбора. Конечно, история с лордом Ловелом составляет исключение.

— Я еду с вами, — упрямо сказал Хью. — Неужели вы думаете, что я могу остаться здесь, когда вас изгоняют? Пожалуйста, сэр, возьмите меня с собой, давайте вместе поедем во Фландрию…

Филипп искренне желал этого. Он не хотел просто так лишаться столь преданного оруженосца. И все же отказался. Чувствовал он себя при этом так же, как человек, который, мучаясь жаждой, отказывается от стакана воды.

— Я служил одному королю. Другому служить отказываюсь. Однако это вовсе не означает, Хью, что тебе надо идти моим путем. Все гораздо сложнее, поверь мне. Король Ричард был мне другом, но из этого никак не следует то, что король Генрих будет дурным правителем, недостойным того, чтобы ему служили.

— Но…

— Давай покончим с этим, Хью. Я не на каникулы во Фландрию отправляюсь. Мне и себя-то прокормить непросто будет, что уж говорить о тебе?

Несчастное лицо мальчика исказилось как от удара. У Филиппа перехватило дыхание, но он и вида не подал, как ему тяжело.

Послышались шаги — это возвращался Феррес.

Филипп почувствовал, как стремительно летит время, которое он начал ощущать как огромный, неумолимо опускающийся пресс.

Филипп заговорил быстрее:

— Вижу сейчас, что многое упустил. Многому мог бы научить тебя в свое время. Тогда мне казалось, будет гораздо лучше, если ты сам до всего дойдешь, сам справишься с трудностями. Может быть, я был не прав, но сейчас уже поздно жалеть. Будь верным, всегда говори правду, не забывай о милосердии. Поцелуй от моего имени мать. Скажи ей, что я буду молиться за вас обоих. А вы молитесь за меня. Прощай, Хью.

— Вы научили меня одной вещи, — севшим голосом произнес мальчик, — ценить человека.

По щекам его струились слезы. Они обнялись. Затем Филипп легонько отстранил мальчика и сказал:

— А теперь отправляйся. Да поможет тебе Бог!

Некоторое время Филипп стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Потом все смолкло. Никогда в жизни он не ощущал себя таким одиноким.

Филипп почувствовал на плече легкое прикосновение Николаса Ферреса.

— Вы готовы, сэр? — спросил он. — Я принес то, что вы просили.

В руках он держал два свитка. Узлы на лентах даже не ослабли с тех пор, как Ричард вручил их Филиппу в Босворте. Феррес — не первый, видимо, раз — взглянул на печати. Нахмурившись, он сказал:

— Знаете, честно говоря, мне это не нравится. Если все это обернется…

— Не обернется, Феррес, — устало прервал его Филипп. — Ричарда они не оживят.

Феррес недоверчиво посмотрел на него, но Филипп решительным жестом взял бумаги и сунул их в карман плаща.

— Никогда мне не понять, как такой человек, как вы, мог называть Ричарда своим другом, — медленно проговорил Феррес.

— Ничего удивительного, — ответил Филипп, — вы ведь даже не были знакомы. — Филипп отвернулся.

Поля, начинающиеся сразу за рощицей, мирно спали при лунном свете. На фоне относительно светлого неба четко выделялась крутая крыша амбара. Все это было уже бесконечно далеко от Филиппа. Он бросил последний взгляд на уходящие в прошлое родные места. У подножия холма журчал ручей. Филипп часто приходил к нему с удочкой. И было это задолго до того, как Ричард бросил вызов Тюдору и призвал Филиппа под свои знамена.

Филипп подумал о дымоходе, который собирался починить, о новой мельнице, которую намеревался построить этой весной.

— Время не ждет, сэр, — негромко напомнил Феррес, — вам надо трогаться.

— Да. — Филипп с трудом забрался на лошадь, натянул поводья и произнес, словно обращаясь к самому себе: — Я здесь родился. — Но из этого ничего не следовало. Филипп наклонился, пожал руку Ферресу, выпрямился в седле и пришпорил лошадь, она послушно направилась к тропе. У поворота Филипп на мгновение задержался и поднял руку. Потом дорога круто уходила в сторону, и он сразу исчез из вида…