Константин Лукьянович выдвигает ящик письменного стола и, не глядя, ощупью достает сложенный вдвое плотный лист бумаги.

— «Грамота гвардии сержанту Поротову К. Л.,- читаю вслух. — Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза И. В. Сталин Вас благодарит за отличные боевые действия, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками: при форсировании реки Березины и освобождении города Борисов… за освобождение города Минска… За освобождение города Молодечно… Вильнюса… Шяуляя… Митавы… за прорыв обороны немцев юго-восточнее города Рига…»

Но на этом не закончилась фронтовая эпопея долганина Константина Поротова. После Германии была Маньчжурия, бои за Харбин и Хайлар… Он вернулся в свои родные Левинские пески под Дудинкой с орденами Красной Звезды и Славы, с медалями. Два ордена Трудового Красного Знамени, приколотые к пиджаку, были получены уже в мирные дни.

Удивительная и в то же время такая обычная судьба представителя одной из самых маленьких народностей — долган! Их численность понемногу растет, сохраняются национальные традиции. Никого не удивляет теперь долганин-учитель, долганин-врач.

…Константин Лукьянович никуда не торопится, посетителей нет, и я, пользуясь этим, расспрашиваю о нуждах района, о хороших и плохих людях.

— Плохих у нас нету! — резко перебивает меня председатель. — Если кто и приедет плохой, не выдерживает у нас, вымораживает его мороз, и люди не подадут плохому руки. Так и сбежит туда, откуда приехал.

Поротов вспоминает 1936 год («Мальчишкой еще был, шестой класс только что в Дудинке закончил»), когда из этой самой Дудинки в Москву уехала таймырская делегация и ее принял Михаил Иванович Калинин. В составе делегации были долганы, ненцы, русские. Они рассказали «всесоюзному старосте» о жизни своего округа, о недавно заложенном Норильске. Михаил Иванович слушал внимательно, а потом сам стал задавать вопросы: сколько на Таймыре оленей, хорошо ли поставлены пушные промыслы, как развивается национальная культура, здравоохранение, отступают ли под натиском нового суеверия и предрассудки? Это очень важно, чтобы быстрее преодолеть старое, отжившее, мешающее нам созидать новое, прогрессивное, заметил Калинин.

— …Отправим вас на Тикси, только долго лететь придется. С остановками.

— Это неважно. А где посадки?

— В разных местах. К геодезистам, к геологам на точки заходить будете. Места нехоженые, дикие.

Этот разговор происходит в кабинете начальника хатангского аэропорта Алексея Васильевича Смирнова. То и дело звонит телефон, включается рация, Смирнов отвечает, вызывает кого-то сам, кого-то отчитывает, кого-то хвалит, его лицо то хмурится, то озаряется улыбкой.

В кабинете народ. Разговор идет о подготовке к зиме, о строительстве склада, о создании промежуточной базы за Новосибирскими островами. База нужна для обслуживания высокоширотных экспедиций. В этом году, с марта по май, хатангские авиаторы, как обычно, летали на СП — длина трассы около трех тысяч километров — через Тикси, Косистый, Темп. В новом году круг работ расширится, и к этому надо быть готовым.

Совещание проходит по-деловому, начальник аэропорта слушает, что говорят пилоты, по ходу разговора вставляет короткие замечания, делает выводы… И в то же время совещание это необычно: Алексей Васильевич Смирнов проводит его в последний раз. Через два дня он сдает дела своему заместителю, а сам уходит на пенсию, проработав в Гражданском Воздушном Флоте около сорока лет. Через два дня он улетает в Ленинград, там будет жить, проведет зиму, и, казалось бы, уже нет ему дела, как пройдет зима здесь, за многие тысячи километров от города на Неве. Однако дело до этого Смирнову есть, и по внешнему облику его, по тому, как он держится, трудно угадать, что Алексей Васильевич сегодня по сути дела прощается с коллективом, с Хатангой, с аэропортом, которому отдал столько лет и столько сил.

А тем временем звонят, вызывают Смирнова по рации геологи, геофизики, ботаники, изучающие Таймыр, и каждой экспедиции срочно, немедленно, сию минуту нужен воздушный транспорт. Радируют жители далеких и очень далеких поселков, полярных зимоеок, стойбищ — все хотят попасть с края земли «на материк».

Атакуют пассажиры, прилетевшие в Хатангу, где им предстоит пересесть на «аннушку» и лететь дальше — в тундру, на берег моря, на острова. До чего же все в мире относительно! Хатанга, сама лежащая так далеко от больших городов, тоже имеет свою глубинку, еще более недоступную, еще более далекую, чем ока сама.

Аэропорт не прекращает работу ни в полярный день (это понятно), ни в полярную ночь, и где-то в стороне, за сотни километров, где нет даже полевых аэродромов и нет электричества, посадочную полосу освещают горящей в бочках соляркой.

— Сел самолет, прихлопнули бочку крышкой — погас огонь… А после пурги запрягут олешек, те и таскают бревно по снегу, чтобы выровнять площадку…

Чего не сделаешь, чтобы бесперебойно садились и взлетали маленькие, вездесущие Ан-2!

В кабинете начальника аэропорта мы остались одни, пилоты и механики ушли в соседнюю комнату. Дверь открыта, и оттуда доносятся обрывки их разговора: «…приехал мальчишкой, а тут уже поседел». «Пятнадцать лет здесь, никак жениться не могу». «Я как ушел в тайгу и в тундру, только третий раз дома сплю, а то все где попало…»

— Кадры… — с доброй улыбкой говорит начальник аэропорта. Он тоже слышит эти разговоры, но в отличие от меня до тонкостей знает биографию каждого пилота, кто чем живет, в каких бывал переделках* какие строит планы на будущее.

А кто- то там за стеной продолжает рассказывать:

— Я тогда еще в Туруханеке работал. Помню, получил сан-задание. Врач сказал, если через три часа не долетим, умрет мальчик. Кровь у него горлом шла… А лететь четыреста с гаком километров. Долетели, а там туман, ну ни черта не видать. Чую сердцем, что под нами поселок, а сесть не могу. Кружусь десять, двадцать минут, полчаса… Сел, однако…

— А мальчика спасли?

Слышится глубокий вздох рассказчика:

— Чуть-чуть опоздали…

— Да, бывает…

…Как и обещал Смирнов, меня отправляют вне рейса на самолете, арендованном геологами. Веселая, молодая и шумная компания кое-как размещается между бесчисленными тюками, ящиками, свертками, рюкзаками, из которых торчат длинные ручки геологических молотков. В небе кучевые облака, внизу бесконечные озера, и самолет бросает из одной воздушной ямы в другую, но кругом народ привычный, и смех, шутки не прекращаются ни на минуту. А между шутками — разговор о чем-то очень серьезном, деловом, связанном с открытиями новых полезных ископаемых.

Я так и не узнал, кто эти геологи, что они ищут. Но не о них ли я выписал в блокнот вот эти строки, напечатанные в газете «Заполярная правда»:

«…находки янтаря в илистых образованиях вселяют надежду на то, что придет время, когда Хатанга прославится своим янтарем, когда там будут добывать не только уголь и некоторые строительные материалы, но и редкие металлы, слюду, химическое сырье, а имена хатангских первопроходцев Гедройца, Моора, Шеймана, Старшинова и других будут произноситься с таким же почтительным уважением, как мы сейчас произносим имена тех, кто в свое время открыл месторождения медио-никелевых руд в Норильске и на Талнахе».

О таймырском янтаре я уже слышал раньше. Больше того, у меня в коллекции есть кусочек такого янтаря, найденного на берегу Большой Хеты. Таймырский янтарь не похож на своего балтийского собрата, по крайней мере тот образец: он весь в натеках, как бы волнистый, без обычной корочки выветривания.

Помимо перечисленного в газетной заметке еще есть на Таймыре залежи известняка. Открыты месторождения мышьяка, сурьмы и ртути. На территорию округа вклинивается Тунгусский угольный бассейн. Геологи обнаружили на Таймыре железные руды, сходные с рудами Курской магнитной аномалии. Есть залежи поваренной соли. В Нордвик-Хатангском районе солью сложены целые сопки. В годы Великой Отечественной войны ее добывали здесь местные жители.