И он тосковал по ним.

Неужели Джо Фоли погиб? Неужели это и вправду случилось? Действительно ли Джо Фоли смяло и искромсало паровозными колесами у него на глазах? Неужели это правда? Неужели он погиб? Как это возможно? Нет, это неправда. Это не было правдой, когда случилось. И это неправда сейчас. Просто хорошо, что он один, без Джо Фоли. На этот раз один. В раздевалке стадиона «Нотр Дам», где кругом на сто тысяч миль ни единой живой души, Дэвид Бэттл тосковал по Джо Фоли, по матери и жаждал их любви, их защиты, зная, что они дали бы ему с радостью и то и другое, если бы могли. Господи, не дай мне ответить неблагодарностью на их любовь!

Думать обо всем этом было невыносимо.

Он принялся думать о Сьюзен Карстайрс. Сьюзен поступит в колледж Святой Марии, чтобы быть ближе к нему, — в этом он уверен. Не надо, Сьюзен! К чему это приведет? Что будет, если на берегу реки Сент-Джозефа, как тогда на берегу БьюлаКрик, голос греха снова заговорит в них обоих? Дэвид вспомнил, как под тяжестью его тела дрогнули ее ноги, как раздвинулись колени… Что, если это повторится, и они не остановятся, и снимут с себя одежду, и на этом не остановятся? Это грех, это грех, не надо об этом думать!

Он вспомнил Суони Вуд. Было у Джо что-нибудь с ней? Да или нет? Дрвид вспомнил Суони Вуд, вспомнил ее походку, выражение счастья на ее лице, ее глаза, простодушно смотрящие на него, плавное покачивание ее бедер, что-то ему говорящих. Эти бедра говорили с ним. Они пели ему, звали, обволакивали жаркой, чудесной, страшной тайной, говорили с ним, пели ему, требовали, чтобы он был с ней, как со Сьюзен, — и не остановился, не остановился. Он думал о Суони Вуд. Думал о ней. Думал о ней. В раздевалке под знаменитым стадионом «Нотр Дам», отгороженный от мира, утонувшего в дожде и одиночестве, когда ветер уносил Суит-Уотер все дальше, дальше, когда вокруг на сто тысяч миль не было никого, он думал о Суони Вуд и предавался смертному греху.

Потом он схватил подушку, прижал ее к лицу и громко сказал:

— «Нотр Дам»! — Потом неистово воскликнул — Господи, я раскаиваюсь, что оскорбил тебя…

█

Джон Кобб промчался на своем «чудовище» с гигантскими колесами по солончаковой трассе Бонневилли со скоростью 368 миль в час. Об этом кричали спортивные страницы детройтских газет. И о Бобби Риггсе, Теде Шредере и Джо Ханте. Герингер, Гринберг, Руди Йорк и «Детройтские тигры» занимали на этих страницах почетное место, как и предстоящий бой между Бобсм Пастором и Коричневым Бомбардировщиком. Все это были важнейшие спортивные события для Детройта. А вот «Детройтские львы», тренировавшиеся в Крэнбруке, попадали куда-то на вторую или третью полосу, ибо в 1939 году профессиональный футбол был еще второстепенным видом спорта.

Однако Дэвид Бэттл, который явился в Крэнбрук прямо из Чикаго после матча «звезд» любительского футбола, все-таюи попал на первую страницу газеты «Детройт леджер». Хотя заметку эту оттеснили два столбца под огромной шапкой обращения Рузвельта к Гитлеру, Польше и Европе, оказавшимся на грани войны, все-таки она была помещена на первой полосе. Дэвид Бэттл был такой же крупной фигурой в спортивном мире, как Джо Луис и молодой Джо Ди Мадж.

Уэллмен, главный тренер, проводил Дэвида в столовую. За ним шли помощники тренера и два новых игрока — Тэрнер и Карчер. Они еле-еле брели — накануне «Гиганты» на Солдатском стадионе задали им хорошую трепку. Сорок силачей в рубашках апаш подняли головы от своих тарелок. Байт, ветеран команды, уже четыре года игравший в защите, встал из-за стола и направился к Дэвиду, церемонно раскланиваясь и разбрасывая перед ним воображаемые лепестки цветов.

— Слава! Слава! — загудел он. — Король Хайсмен[13] прибыл!

Ветераны встали, подняли руки и, склоняясь в восточном поклоне, выкликнули:

— Слава! Слава!

Новички, пробывшие в лагере всего три недели, смущенно ухмылялись и радовались тому, что появилась новая мишень для насмешек.

Уинкворт, крайний нападающий, приехавший из Джорджии больше года назад, схватил свободный стул и подвинул его Дэвиду.

— Ваш трон, ваше величество!

Дэвид стоял весь красный.

— Это твое место, Бэттл, — сказал тренер.

Тренеры отошли от Тэрнера и Карчера и сели за стол совета рядом с Куганом Большой Медведицей.

Тэрнер и Карчер, не дожидаясь приглашения, бросились к свободным стульям. Дэвид продолжал стоять в нерешительности.

— Вот же твой трон, Хайсмен, — сказал Уинкворт.

Дэвид торопливо сел. Байт взобрался на стул и потребовал внимания.

— Господа, наступил незабываемый момент. Вы и внукам своим будете рассказывать о том дне, когда завтракали за одним столом с величайшим человеком. Представляю вам Дэвида Бэттла.

— Кто он такой? — громко спросил Уинкворт.

— Представляю вам мистера «Нотр Дам»!

Команда прокричала «ура».

— Представляю вам мистера «Все-все-всеамериканская сборная»!

— Кто он? — опять завопил Уинкворт.

— Представляю вам мистера героя «Звезд» — звезду первой величины!

Команда завопила.

— Представляю вам мистера не-единожды-а-дважды Хайсмена!

Вновь грянули дружные вопли. Половина команды опять вскочила и отвесила Дэвиду восточный поклон.

— Речь! — потребовал Уинкворт.

Байт поднял руки над головой и прогнусавил:

— Просим папского благословения! Ваше святейшество, благословите нас!

Дэвид побагровел. Он сидел не шевелясь.

Белкрэнк, защитник из Южной Калифорнии, заорал:

— Вырезки из газет! У кого есть вырезки из газет про него?

— Мистер Хайсмен, вы, конечно, привезли с собой газетные вырезки? — осведомился Байт.

Дэвид окаменел, чувствуя себя бесконечно несчастным.

— Наш герой еще и скромен! — продолжал Байт. — Ну, что же, к счастью, я сам принес газету. — Байт швырнул на стол первую страницу «Детройт леджер». — А теперь, Хайсмен, брось стесняться и расскажи нам все. Ты же среди друзей.

Дэвид увидел заголовок: «Львы» приветствуют Дэвида Бэттла.

— Читай, Хайсмен.

Дэвид смотрел прямо перед собой, испытывая невыразимые мучения.

Куган Большая Медведица, центральный полузащитник, спокойно сказал со своего места:

— Встань и читай.

Дэвид посмотрел на знаменитость. Уэллмен из-за спины Кугана чуть-чуть дернул головой. Это был приказ., дружеский приказ не упираться.

Дэвид встал. Он взял газету и тихо прочел:

«Дэвид Бэттл, всеми признанный игрок сборной Америки…»

— Громче, Хайсмен! — закричал Байт. — В Бирмингеме тоже слушают!

Дэвид стал читать громче.

— «..дважды завоевывавший заветный приз Хайсмена… выдающийся футболист университетской команды, единственная надежда „Звезд“ против „Гигантов“, капитан „Нотр Дам“, завоевавший больше призов, чем кто-либо за всю историю футбола, сегодня прибывает в тренировочный лагерь „Детройтских львов“ в Крэнбруке. Сообщают, что со времени прихода Рыжего Грзйнджа в команду „Чикагских медведей“ еще ни один новичок не получал столько…»

Дэвид в мучительном смущении умолк.

— Но ведь это еще не конец! — сказал Байт.

Дэвид отложил газету.

Белкрэнк заявил:

— Я хочу послушать про то, что без тебя нам чемпионами не стать… Мистер Хайсмен, а это правда, что без вас нам чемпионами не стать?

Дэвид сел и принялся быстро работать вилкой, не замечая, что он ест…

— Ты меня разочаровал, Хайсмен, — сказал Байт. — Ты на банкетах, когда получал призы, тоже скромничал? Ну, конечно, скромничал. И, конечно, говорил, что все заслуги принадлежат и твоей мамочке, и школьному тренеру, и фабрике набрюшников, и божественному провидению. Скажешь, не так? Жалко, что я не слышал этой речи!

Дэвид глотал не жуя.

Байт повернулся к команде.

— По-моему, вы его не цените, как надо. Знаете ли вы, что сделал этот футболист? Знаете?

— А что он сделал? — спросил Уинкворт.