Клэр на мгновение закрыла лицо салфеткой, а когда она вернула ее на колени, ее щеки были влажными.

– Что такое?

Финч успел перебрать в уме дюжину катастрофических сценариев.

– Тебе кажется, что ты не раскрылся? Из‑за брака и ребенка? Получил от жизни меньше, чем хотел?

Его реакция была непосредственной и мгновенной. Он яростно замотал головой, пытаясь перебить Клэр. Он мог желать большего успеха, но только не за счет семьи. Если бы пришлось выбирать, это был бы самый простой выбор. Клэр сжала его руку, и он позволил ей продолжить.

– Дело в том, каким ты приходишь от него. Растревоженным. Не в ладах с собой. Ты окидываешь взглядом эти комнаты, как будто за время твоего отсутствия что-то изменилось. Как будто все стало меньше. Тусклее.

Финч был ошеломлен.

– Я не осознавал этого.

– Тем хуже. Значит, это очень глубоко.

Она смотрела на зубцы вилки.

Финч поднес ее руки к губам и стал целовать запястья, сначала одно, потом другое. Его потрясла мысль, что он дал жене повод усомниться в том, как много она для него значит.

– Я не опустился, Клэр.

– Я тоже так не думаю. Я считаю, что ты стал в точности тем, кем хотел быть. Человеком с большой буквы. Только я не уверена, что ты сам это понимаешь. – Она закрыла глаза, потом осторожно на него взглянула. – А Байбер? Что бы ты сказал о нем?

– Я бы сказал, что он тоже стал тем, кем хотел быть. Человеком с большим талантом.

– Это он опустился, Денни. Взял от жизни только талант. И когда придет его время, он поймает себя на мысли, что больше всего на свете хочет иметь то, что есть у тебя.

После этих слов его любовь к жене стала еще сильнее, хотя он сомневался, что Томас будет думать о нем на закате дней. И все же жило в Финче что-то, какой-то неуправляемый элемент, который жаждал того, что имел Томас, не ценой собственного богатства, а в дополнение к нему. Талант Томаса был одеялом, согревавшим его ночью, пищей, которой он жил, воздухом, которым он дышал. Талант переживет его на много поколений. Финч был достаточно честен, чтобы признаться в этом хотя бы самому себе. Такому наследию не грех позавидовать. Неужели так плохо, если лучи солнца Томаса скользнут и по нему? Если он согреется толикой их тепла?

До остального ему не было дела. Длина очереди, в которую женщины выстраивались к Томасу, была обратно пропорциональна времени, которое он тратил на каждую. Когда Томас уставал от общества очередной поклонницы, ожидалось, что дама уйдет с честью, без сцен и истерик, и ее быстро заменит другая. С точки зрения Томаса, объяснений не требовалось.

Но годами обходиться без серьезных отношений? Финч пытался представить для себя такую жизнь, но не мог. Потеря жены опустошила его. Даже теперь он просыпался среди ночи и обнаруживал, что тянется к ее стороне постели, обнимает ее недостающий силуэт. Как бы больно ему ни было сейчас, жизнь, в которой Клэр не нашлось бы места, была бы еще хуже. То же самое касалось Лидии. Переливы ее голоса, траектории, которые описывают ее руки, когда она ходит, привычка покусывать указательный палец, когда нужно принять важное решение. Все это навеки отпечаталось у него в сердце. Стереть это невозможно.

Финчу не спалось. Он крутился и ворочался почти всю ночь, потом наконец сдался и встал затемно. Ему нужно было поговорить с Томасом наедине, прежде чем предпринимать какие-то действия. Да, он дал слово, но он не записывался в труппу разъездных циркачей. В какой-то из ранних утренних часов он решил, что никуда не поедет со Стивеном, пока Томас не расскажет ему, что именно ему известно и чего он на самом деле хочет.

Я вышла замуж за мудрого человека. Кроме голоса Клэр, ему не нужно было иного солнца.

– Иронизировать по отношению к человеку, который как следует не выспался ночью, пустая трата времени, милая. Будь честной. Ты гадаешь, почему я только теперь проявляю характер.

Я гадаю, что у него на уме, Денни. Точно так же, как ты.

Финч решил дождаться завтрака и уже после предупредить миссис Блэнкеншип, что заедет к Томасу. Телефон зазвонил в тот момент, когда он протянул руку, чтобы набрать номер.

– Вам нужно скорее приехать.

У миссис Блэнкеншип был такой голос, будто она говорила на бегу.

– Как раз собирался вам звонить. Я навещу Томаса сегодня утром.

– Мы в больнице, профессор. У мистера Байбера случился удар.

Последний раз он был в больнице почти год назад. Там оказалось мрачнее, чем он помнил. Всю искусственную яркость, призванную обнадеживать – тут порядок и чистота, хирургическое лечение и фармацевтическое утешение, тут соблюдают графики и выполняют процедуры, – опровергали стоны, доносившиеся с проезжающих мимо каталок, отрывистый, неуклюжий шаг толкающих эти каталки санитаров в обуви на резиновой подошве, высокие серые тележки уборщиков и запахи рвоты и крови, впитавшиеся в простыни.

От миссис Блэнкеншип, такой всезнающей и строгой в квартире Томаса, теперь осталась всхлипывающая груда мятой одежды, втиснутая в пластмассовое кресло в приемной.

– Он лежал на полу, когда я пришла сегодня утром, – сказала она, вытирая красное лицо платком Финча. – Я сразу же вызвала скорую, но они так долго до нас добирались. Я все повторяла, что они едут. Не знаю, слышал ли он меня.

– Я уверен, что слышал.

Финч огляделся в поисках врача, но, никого не увидев, похлопал миссис Блэнкеншип по плечу и направился к посту медицинской сестры, где его проигнорировали сразу три женщины. Убедившись, что многозначительные покашливания не приносят результата, Финч взял со стойки одну из ручек с большим искусственным цветком на конце и в порыве раздражения заложил ее за ухо.

– Байбер, – сказал он. – Томас Байбер. Мне нужно знать, в какой он палате.

Ближайшая к Финчу медсестра смерила его испепеляющим взглядом и протянула руку. Он вернул ручку.

– Четвертый этаж. Поверните налево, – сказала она. – Идите до первого поста справа. Его отправят туда из реанимации. Можете поговорить с врачом, после того как его перевезут.

– А когда это случится? – спросил Финч, но медсестра уже отвернулась. Он забрал миссис Блэнкеншип, и они вдвоем разыскали по указателям лифт, втиснулись в кабинку вместе с другими лишенными сна, изнуренными посетителями, а потом с толпой выплеснулись на стерильный этаж, по виду ничем не отличавшийся от предыдущего.

Финч пробился к врачу только через два часа. Серьезный удар, еще рано говорить, в каком объеме Байбер сможет восстановить речь и способность двигаться. Сейчас состояние стабилизировалось. За ним будут постоянно наблюдать. На данный момент ему больше никто ничем не может помочь. Финч сообщил последние новости Крэнстону, а миссис Блэнкеншип отправил домой отдыхать.

– До завтра не возвращайтесь, – велел он. – Когда вас пустят к Томасу, скажите ему, что мы с Джеймсоном едем в коттедж, а потом в старый дом Кесслеров. Скажите ему это, миссис Блэнкеншип, даже если он будет спать. И повторите несколько раз. Это важно.

Амортизаторы на «сентре», которую арендовал Финч, были пробиты. Машина прыгала по скоростной трассе, и Стивен прыгал вместе с ней, причем на каждом скачке его макушка оказывалась в опасной близости с потолком салона. Финч ехал слишком быстро и жестикулировал, когда говорил, вынуждая Стивена вжиматься в спинку сиденья и гипнотизировать спидометр. Периодически по крыше начинал барабанить дождь, заглушая звуки радиостанции с классической музыкой, сигнал которой то появлялся, то исчезал в череде мелькавших за окном холмов. Влажный воздух из вентиляционных отверстий целил Стивену в шею. Его как будто заперли в мобильной версии его кабинета в «Мерчисон и Данн».

Финч задрал подбородок и принюхался.

– Бананы откровенно не годятся в дорогу. Я еще могу понять фастфуд, но фрукты, если это не яблоки и не чернослив, не лучший выбор. – Он втайне радовался, что вырвался из-под опеки дочери и мог наедаться жирной, соленой пищей со скромными вкраплениями хилых, привядших овощей, не опасаясь лекций на тему холестерина и высокого давления. – Надо было взять мусорный пакет повместительней. Это же надо, чтобы такой педантичный человек, каким в определенных вопросах кажешься ты, мог так путешествовать!