Помимо органов безопасности, вторым важнейшим каналом получения информации о настроении общества служили сводки и обзоры, подготовленные партийными органами.

В ЦК ВКП(б) существовал информационный отдел, созданный по решению VIII съезда РКП(б) в апреле 1919 г. для сбора и анализа информации, поступавшей от местных парторганизаций. Чуть позже, в сентябре 1919 г. был создан отдел особой информации Совнаркома, ВЦИК и ЦК РКП при РОСТА, который собирал сведения об отношении населения к Советской власти, используя, помимо РОСТА, материалы ВЧК и др. В конце 1920 г. он был преобразован в информационный подотдел Организационно-инструкторского отдела. Информационный отдел был воссоздан постановлением XIII партконференции (январь 1924 г.) в апреле 1924 г. в период борьбы с «новым курсом» Л. Д. Троцкого для лучшей постановки «информации о деятельности ЦК и внутрипартийной жизни вообще»[51]. В конце 1920-х гг. в Информотделе ЦК имелись группы: промышленная, деревенская, национальная, территориальная, а также группа разработок, предлагавшая новые темы сборы материалов и схемы отчетности[52].

В эти структуры поступали материалы обкомов и крупнейших горкомов в виде сводок об отношении коммунистов и населения в целом к тем или иным кампаниям, изменениям в политике и т. п. Иногда практиковались и опросы по телефону, которые также оформлялись в виде итоговой сводки.

Обкомы и горкомы получали материалы из райкомов партии, которые имели своих информаторов. В этой роли, во-первых, выступали секретари первичных парторганизаций, а, во-вторых, так называемые нештатные информаторы, которые работали «на общественных началах». Иногда они работали в контакте с первичными организациями, но предпочитали информировать горком или райком напрямую, минуя парторганизации. На крупном предприятии таких информаторов могло быть несколько; причем они как правило представляли не только сведения о деятельности парторганизаций, но высказывания, услышанные в частных разговорах, слухи и толки (подобные случаи, как правило, оговаривались). В ряде случаев партийными информаторами выступали сотрудники спецотделов, а иногда, как можно предположить, и нештатные сотрудники органов безопасности.

Кроме того, обзоры и сводки о настроениях готовило Главное политическое управление РККА и ВМФ, а также органы ВЛКСМ, ВЦСПС, государственные органы, в частности, прокуратура, и так далее. Аппарат Верховного Совета СССР, в том числе секретариат председателя Президиума Верховного Совета М. И. Калинина составлял обзоры поступивших жалоб.

Важным, а главное, практически не искаженным источником являлись письма, направленные в ЦК партии. Необходимо, однако, отметить, что такие письма (если речь не шла о конкретных жалобах) отправляла как правило наиболее социально и политически активная часть общества, причем настроенная достаточно лояльно. В меньшей степени все вышеперечисленные каналы информации позволяли проследить за настроениями «молчаливого большинства»; тем не менее, определенные возможности для этого существовали.

Главным недостатком почти всех подобных информационных материалов является отсутствие каких бы то ни было статистических данных (исключение – материалы перлюстрации). Если в США уже в 1935 г., в Великобритании в 1937-м, во Франции – в 1939-м начали работу институты Гэллапа, проводившие регулярные опросы общественного мнения, давая тем самым довольно объективную, а главное, динамичную картину, в том числе, и по вопросам внешней политики, в СССР подобных институтов не было.

Тем не менее, в 1920-е годы нередко проводились социологические обследования разного рода. Так, в 1927 в связи с 10-летием Октября Институтом методов школьной работы было проведено обследование идеологии современного школьника. Опросом было охвачено 120 тыс. человек, всего проанализировано более полутора млн высказываний. Другими словами, мы имеем достаточно репрезентативную картину настроений нового поколения, которое в скором времени будет определять историю страны[53].

Подводя итог, можно сказать, что, как правило, советские информационные материалы все же не позволяли представить удельный вес тех или иных настроений в обществе. Составители сводок обычно подчеркивали массовость, или, напротив, единичность, подобных настроений, однако подобные оценки субъективны, ничем не подтверждены, и в результате порой вызывают сомнения. Однако очевидно, что советское политическое руководство имело в целом достаточно полную и адекватную картину спектра настроений в обществе; при этом важнейшим условием достоверности информации являлся ее комплексный характер – перепроверка данных одних материалов другими. Время от времени информационные материалы сигнализировали о проблемах, появление которых не предвиделось и не осознавалось наверху. Контроль над общественным мнением позволял более эффективно влиять на него. Кроме того, система сбора информации способствовала контролю над всеми уровнями и разновидностями властных структур.

Пользуюсь случаем вспомнить добрым словом своих покойных учителей В. Г. Трухановского, Ю. С. Борисова, З. П. Яхимович и других, ныне здравствующих; поблагодарить друзей и сотрудников из Центра по изучению отечественной культуры Института российской истории РАН, а также коллег из ИРИ, научных институтов и университетов Москвы, других российских городов за поддержку и добрые советы при написании этой работы. Большое спасибо и работникам московских архивов, а также архивов Вологды, Екатеринбурга, Ижевска, Омска, Челябинска и др. за их всегда доброжелательное отношение. И, конечно, особое спасибо моей жене за ее помощь, поддержку и терпение.

В данной главе мы рассмотрим, по каким каналам проникала в советское общество информация о внешнем мире. Очевидно, что речь должна идти и об обмене информацией как таковой, и о личных контактах[54].

В публикациях последних лет советское общество, особенно применительно к периоду 1930–1950-х гг., часто определяется как «закрытое»[55]. Одни авторы формулируют это достаточно безапелляционно. «Информационная блокада явилась частью общей блокады сферы духовной жизни народа… С начала 1930-х гг. можно говорить о полной информационной блокаде в СССР», – утверждает, например, И. В. Павлова[56]. Другие подчеркивают, что «административно-чиновничья система особые старания прилагала для изоляции общества от событий и явлений, происходивших в зарубежном мире»[57]. Третьи отмечают лишь создание предпосылок «закрытого общества»[58]. Но одновременно само применение данного термина вызывает у части исследователей советского общества явное отторжение. Нередко в этой связи встречаются упоминания о пролетарском интернационализме, об обостренном интересе к внешнему миру у молодежи, особенно в связи с ожиданиями мировой революции, о «всемирной отзывчивости» русской культуры и т. д.

Конечно, вряд ли можно точно измерить степень «закрытости» того или иного общества от внешнего мира. Тем не менее вопрос о том, какая именно тенденция, на «закрытость» или «всемирность», в эти годы преобладала, заслуживает специального рассмотрения.

Прежде всего, необходимо развести два понятия, «государство» и «общество». История знает действительно закрытые государства (классический пример – Япония эпохи сегуната), однако СССР в те годы поддерживал дипломатические, торговые, культурные отношения со многими странами, советские граждане выезжали за рубеж, в СССР существовала достаточно многочисленная иностранная колония. Более того, господствующая идеология претендовала на «всемирность», особенно в первые послереволюционные годы. Впрочем, и накануне второй мировой войны в официальной пропаганде подчеркивалась перспектива превращения СССР в «мировую республику»[59]. Существовала развернутая инфраструктура, специально предназначенная как для революционной деятельности и пропаганды (помимо Коммунистического (Третьего) интернационала существовали Коммунистический интернационал молодежи (КИМ), Красный интернационал профсоюзов (Профинтерн), Международный крестьянский совет (Крестинтерн), Красный спортивный интернационал (Спортинтерн), Интернационал инвалидов, Интернационал пролетарских свободомыслящих и т. п.), так и для расширения официальных культурных, научных и общественных связей с заграницей[60]. Нет особой необходимости доказывать, что эти структуры лишь формально могли считаться общественными, фактически же выполняли функции, возложенные на них государством, создавались и финансировались им. С другой стороны, на Западе многие интеллектуалы левого толка воспринимали СССР именно как прообраз «новой цивилизации», могущий служить образцом для всего мира. Так, книга видных английских социологов С. и Б. Вебб, вышедшая впервые в 1935 г., называлась «Советский Союз – новая цивилизация?», причем вопросительный знак, содержавшийся в заглавии, снимался всем содержанием книги[61]. Подобные представления активно поддерживались советской пропагандой. Уже поэтому определение «закрытое» в отношении государства представляется преувеличением.