Я забыл имена и фамилии многих своих одноклассников, большинства сокурсников и даже соседей по коммунальной квартире не всех помню, а вот имя этого человека запомнил на всю жизнь, потому что он и меня сделал человеком. Так одни люди бесследно исчезают, а другие УХОДЯТ В БЕССМЕРТИЕ.

Джаз в Советском Союзе фактически был запрещен. То есть официальных запретов, конечно, никаких не было. Мы вообще жили в самой «свободной» стране согласно сталинской конституции. Да и в знаменитой культовой песне советского периода пелось:

Но мы жили не по писаным законам, а по тайным указаниям руководящих товарищей и по политике партии.

А джаз рассматривался как продукт буржуазной культуры, и он мог оказать «тлетворное» влияние на советского человека, так как это — вражеская музыка. Поэтому, хотя на всю страну и существовало для видимости 3–4 якобы джазовых оркестра, их сильно зажимали, не давали ходу и ограничивали в репертуаре. Сильно навредила естественному развитию нашей музыкальной культуры позорная статья Максима Горького «Музыка толстых». Джаз был изгнан отовсюду. Его можно было слушать только по радиоприемнику вечерами и ночами в передачах из стран Запада.

Расскажу один любопытный случай. Мой приятель москвич Леня Филиппов послал своему другу в Ленинград несколько джазовых пластинок с записями Глена Миллера (самая безобидная и жизнерадостная музыка). Через несколько дней его вызвали на главный почтамт, где ему посоветовали таких вещей больше не посылать, и сообщили, что ввиду некоторых обстоятельств (не будут же они раскрывать свои секретные и преступные инструкции) они вынуждены задержать эти пластинки у себя. С джазом боролись, как сейчас с наркотиками.

Молодежь не может без танцев, а танцевали тогда только фокстрот и танго, но их тоже сильно ограничивали, потому что невозможно представить их в ином исполнении кроме джазового. Идеологические начальники предлагали нам танцевать польку, краковяк, падекатр, падеспань, падеграс и вальс. Последний иногда танцевали девушки друг с другом, но остальные не танцевал никто.

Танцплощадки были коммерческим предприятием — они приносили единственный доход директорам клубов, дворцов и домов культуры. А молодежь можно привлечь только запрещенным фокстротом. И руководители этих учреждений старались пробить разрешение у своего партийного начальства на как можно больший процент идеологически вредных танцев. Удавалось это далеко не всем. Поэтому в 50-е годы, годы моей танцевальной молодости, самым популярным и посещаемым был Дворец культуры им. Кирова, так называемый «мраморный зал». Здесь краковяков почти не было. Можно было еще ходить во Дворец культуры им. Первой пятилетки или в клуб МВД на Полтавской улице. Здесь буржуазные танцы тоже превалировали. Там же, где за весь вечер звучали 4–5 танго, были полупустые залы.

Таким образом, если фокстроту все же удавалось пробиться на советские танцплощадки, то под полным и безусловным запретом находился рок-н-ролл. Пресса подняла истеричную кампанию критики этого недавно появившегося на «гнилом Западе» танца. Все знали, что это очень «плохой» танец, но никто ни разу не слышал его вживую.

«Мраморный зал» и здесь отличился. Однажды на танцах ведущий, или конферансье, объявил:

— Исполняется быстрый танец (!) «Наш рок, наша судьба»!!!

Все поняли, о чем идет речь. Что тут поднялось в зале! Крики восторга и аплодисменты не давали оркестру возможности начать. Наконец, воцарилась гробовая тишина, и оркестр исполнил «Rock around the clock». Тогда, конечно, никто не знал название этого произведения. Это было всеобщее потрясение! Звучала музыка свободных и счастливых людей. Никто, кажется, даже не танцевал, все, как зачарованные, только слушали. Я помню этот вечер, словно он был вчера.

Вот так обыкновенные танцы могут стать для человека историческим событием благодаря бездарной политике идеологических недоумков от ленинизма.

И уж самое не то смешное, не то грустное было то, что коммунисты боялись не только фокстротов и танго, но и музыкального инструмента! Жуткий гнев и негодование у них вызывал саксофон! С ним боролись, как с врагом народа, и старались, если уж невозможно запретить его полностью, всячески уменьшить количество саксофонов в оркестре. Лучше, чтобы его совсем не было. А какой джаз без мягких и обволакивающих, поглощающих в себя звуков саксофона?! Поэтому, идя на танцы, мы всегда интересовались, есть ли в оркестре саксофон.

В годы «хрущевской оттепели» в Ленинграде появился самодеятельный студенческий спектакль «Весна в ЛЭТИ» (имеется в виду Ленинградский электротехнический институт), где под видом критики был показан студент-стиляга, разумеется, обожающий джаз. Зато зрители, пропустив критику мимо ушей, смогли наслаждаться этими чарующими звуками.

Впоследствии этот самодеятельный коллектив перешел в Дом культуры промкооперации, где был создан молодежный эстрадный ансамбль, выпустивший спектакль «…А мы отдыхаем так!». Наступил 1957 год. Вся страна готовилась к Всемирному фестивалю молодежи и студентов в Москве. Мы не могли ударить в грязь лицом перед всем миром — надо было показать, что и у нас есть джаз. Постановка этого спектакля была настоящим событием в культурной жизни города. При полном аншлаге и очень большом зрительном зале спектакль многократно шел на сцене Дома культуры. Я сам видел его раза три.

Отсюда вышли известные впоследствии композитор Александр Колкер, песенник Ким Рыжов, артист БДТ Георгий Штиль. Позднее идея и сюжет фильма Рязанова «Карнавальная ночь» были полностью взяты из этого спектакля. Так вот «начальник самодеятельности» в исполнении Штиля безуспешно пытается бороться в спектакле с джазом и произносит знаменитую впоследствии фразу: «От саксофона до финского ножа — один шаг!», а саксофонов этих было в их оркестре, страшно сказать, шесть(!) штук. Вот уж любители джаза понаслаждались!

В спектакле полно намеков на реальную ситуацию с джазом в нашей стране. Например, один номер назывался «Ночной эфир струит не па-зефир» — те, кто не хотел слушать и танцевать падекатры и прочие «па», вынужден был ловить любимую музыку в ночном (днем не слышно) эфире.

После бесславного конца коммунистического режима мне приходилось слышать от людей, тоскующих по «светлому» прошлому, что перестройка и все, что случилось потом, — это происки ЦРУ и результат успешного заговора мирового империализма против нашей страны, а Горбачев — это просто агент ЦРУ.

Так вот, я хочу сказать, что не может не погибнуть государство само по себе, если оно боится даже музыкального инструмента! Что и случилось.

И еще одно замечание. Если бы не эта пресловутая борьба с джазом, из-за чего он так и не вошел в нашу музыкальную культуру, не было бы сейчас такого засилья примитивной, пошлой и дешевой поп- и рок-музыки. Джаз — это серьезно.