— Добро, — командир корпуса первым встал из-за стола. — Значит, начинаем!

...Короткая июльская ночь подходила к концу. На аэродроме в Сокольниках фашисты вели последние приготовления к вылету. Над летным полем стоял ровный гул прогреваемых моторов. Небо на востоке только-только начинало розоветь. Казалось, ничто не может помешать подняться в воздух армаде бомбардировщиков.

Когда первые «юнкерсы» двинулись к взлетной полосе, в небе появилась восьмерка наших штурмовиков. Во время первой же атаки они сбросили бомбы на стоянку, точными попаданиями разметав несколько самолетов. И все-таки один из «юнкерсов» упрямо пошел на взлет. Летчик стремился скорее выбраться из этого ада, в который превратился тихий аэродром...

Набирая скорость, бомбардировщик все быстрее катился по взлетной полосе, натужно ревя моторами и стараясь оторвать от земли свое начиненное смертоносным грузом брюхо. Еще несколько секунд — и он поднимется в воздух. Но тут прямо перед ним взорвались две бомбы, сброшенные штурмовиком, правое колесо попало в свежую воронку, шасси подломилось. Пропахав несколько десятков метров, «юнкере» неуклюже развернулся поперек взлетной полосы и вспыхнул. Сверху было видно, как выпрыгивали из кабины фашистские пилоты, как бежали они со всех ног, отстегивая на бегу парашюты, стараясь до взрыва спрятаться в какой-нибудь яме на краю аэродрома...

А восьмерка «илов» вновь пошла на штурмовку. Вражеские зенитчики, проворонившие первую атаку советских самолетов, открыли бешеный огонь. Но было уже поздно. Снова стоянки «юнкерсов» перечеркнули трассы авиационных пушек и пулеметов.

Командир штурмовиков капитан Степанов с большим удовлетворением наблюдал за работой своих подчиненных. Он оглядел группу — все самолеты были целы.

— «Горбатые», работу кончили. Возвращаемся! — приказал он.

Такой удар штурмовики Рязанова нанесли по фашистам не только в Сокольниках, но и на аэродромах в Рогани, Померках, Микояновке, Томаровке. Десятки вражеских бомбардировщиков не смогли в это утро выполнить задание.

...Бои на земле и в воздухе не затихали ни на минуту. Шел третий день битвы под Курском. Утром 7 июля застало Рязанова на переднем крае. Он всегда старался обосновать свой НП на самом горячем месте. Вот и сегодня не успели наладить связь с дивизиями и корпусом, познакомиться с командиром истребительно-противотанкового полка, сзади позиций которого расположились, как раздался тревожный возглас:

— Танки!

«Вот дьявол, — подумал Рязанов, — и оглядеться как следует не дали». Он посмотрел в бинокль. Отсюда, с этой высотки, господствующей над окружающей местностью, все поле предстоящего боя было видно как на ладони. Фашистские танки, набирая скорость, двинулись к окопавшимся нашим пехотинцам и артиллеристам.

— Пожалуй, около двух полков, товарищ генерал, не меньше, — тревожно прошептал адъютант Саша Дресвянников, тоже наблюдавший за этой атакой.

— Да, тут небольшими группами ничего не сделаешь. Нужен массированный налет. Придется менять тактику. Кто у нас на подходе? — спросил Рязанов связиста.

— Три группы восьмисотого полка.

Генерал решительно взял в руки микрофон рации:

— «Горбатые» восьмисотого. Я — «Грач»! Район удара — танки у деревни Сырцово.

Три десятка «илов» совершили внезапный массированный налет. Атакующие фашистские танки сразу же скрылись в плотной туче дыма и огня. Генерал видел только, как вновь и вновь ныряют к земле штурмовики а навстречу им несутся разноцветные трассы «эрликонов». С болью наблюдал Василий Георгиевич, как, клюнув носом, вошли в последнее пике два штурмовика, а один, теряя высоту, потянул к линии фронта. Пламя лизало левую плоскость самолета. Откуда-то сверху и сзади на израненную машину свалился вражеский истребитель. Однако летчик подбитого штурмовика словно не замечал смертельной опасности. Вот сейчас фашист зайдет в хвост и... Внезапно огненные шары реактивных снарядов перечеркнули курс вражеского самолета перед самым его носом. «Мессершмитт» резко отвернул в сторону, тотчас потеряв удобную позицию для атаки, и на бреющем вышел из боя.

Горящий «ил» тяжело приземлился на небольшую полянку у самого переднего края. Из кабины выпрыгнул летчик. Василий Георгиевич видел, как несколько вражеских танков изменили направление и, открыв огонь, направились к подбитому самолету. И тут на посадку пошел второй штурмовик...

— Ну куда, куда тебя понесло! — не выдержав, закричал генерал.

...Сначала все шло хорошо. Услышав приказ командира, комэск 800-го штурмового авиаполка Степан Пошивальников немедленно изменил курс своей эскадрильи. Он сразу заметил вражеские танки. С высоты они казались совсем безобидными. «Много их, трудно пехоте придется», — подумал комэск и повел эскадрилью на танки. Близкий разрыв снаряда тряхнул самолет. Первой мыслью было: «Подбили». Но штурмовик по-прежнему слушался каждого движения, мотор продолжал работать. Пошивальников бросил взгляд на приборную доску — все нормально. На всякий случай окликнул стрелка. В ответ молчание. Еще раз окликнул, и снова безрезультатно.

«Вот тебе и «все нормально», — подумал Пошивальников. — Стрелок убит — значит, машина сзади беззащитна. Но воевать-то на ней еще можно!»

И он вновь направил штурмовик на вражеские танки. Быстро падала высота. В прицеле росли бронированные коробки. Нажал гашетки и увидел, как задымили несколько фашистских танков. Но «ил» содрогнулся снова. «Опять зенитный снаряд... Вот не везет», — командир эскадрильи развернул штурмовик на восток и попытался набрать высоту. Однако машина почти не слушалась. Он с трудом удерживал ее от срыва в губительный штопор.

Внезапно Пошивальников почувствовал запах гари. Взглянув на изувеченную плоскость, увидел, как пляшут на ней язычки пламени. Можно было попробовать сбить огонь скольжением на крыло. Но как скользить, если до земли считанные метры? Выход был только один — немедленно садиться. Комэск не видел, как отвалил вражеский истребитель. Он вообще не заметил этой атаки. Его внимание было сконцентрировано на небольшой площадке у нашего переднего края. Только летное мастерство помогло Пошивальникову относительно благополучно посадить горящую машину.

Выключив мотор, он выбрался на крыло. В уши сразу же ударили звуки близкого боя. Заглянул в кабину стрелка. Тот сидел без движения, опустив голову: убит. Степан спрыгнул на землю. Близкий разрыв снаряда заставил его пригнуться. Из облака дыма и пыли прямо на него двигались четыре фашистских танка. Комэск огляделся: кругом ровная степь, не убежишь. Что делать? И вдруг он вновь услышал знакомый гул авиационного мотора. Поднял голову и увидел, как на посадку заходил штурмовик со знакомым номером на фюзеляже.

— Сашка Гридинский, мой ведомый, — прошептал Пошивальников. — Что он делает? Зачем? Ведь сам погибнет...

А «ил» уже приземлился и, поднимая пыль, рулил к подбитой машине. Степан бросился к знакомому самолету, вскочил на плоскость и сразу же увидел открытый фонарь кабины воздушного стрелка. Перевалившись через борт, сел на колени стрелку. Мощный мотор взревел. Штурмовик, набирая скорость, сделал короткий разбег и поднялся в воздух.

— Все в порядке, товарищ комэск. А мы уж думали, что вам крышка! — проговорил стрелок.

Пошивальников озорно щелкнул его по носу:

— Рано хоронить решили. Мы еще повоюем!..

Между тем атака фашистских танков продолжалась.

Все больше их горело на поле боя. Но пехоте и артиллеристам тоже приходилось несладко. Немало орудий разбито прямыми попаданиями, все реже слышны выстрелы противотанковых ружей. Несколько бронированных машин все же прорвались к командному пункту полка, но были подбиты и сожжены гранатами и бутылками с горючей жидкостью.

Помогло то, что над полем боя господствовали «илы» 1-го штурмового авиакорпуса. Они нанесли несколько сосредоточенных ударов по вражеским резервам. Едва только улетели, как над деревнями Большие Маячки и Красная Дубровка снова показалось несколько групп штурмовиков. Рязанов руководил ими, как опытный дирижер хорошо сыгранным оркестром. А иначе было нельзя: кое-где фашистские танки уже вели бой в глубине нашей обороны. Летчики могли легко ошибиться и ударить по своим.