– Иногда еще и утром до обеда, – сказал Петя.
«Теперь уж точно соврал!» – мысленно вздохнул он. А может, и вправду его Петинамама когда-нибудь плакала до обеда?
– Лучше бы она тебя в угол ставила, – посочувствовала Петиной маме Вика.
Петя кивнул. Конечно, лучше полчаса постоять в углу, чем плакать всю ночь и до обеда.
– А один раз она плакала всю ночь, утром, до обеда, и после обеда до ужина.
– Врешь…
– Дедушку спроси, если не веришь!
Вика смотрела на Петю с открытым ртом и верила.
– А что ты тогда нахулиганил?
– Я… тогда… нахулиганил… – Петя лихорадочно вспоминал фильм про хулиганов-беспризорников, который они с дедом смотрели несколько дней назад. – Я курил!
– Ого!!! – Викины круглые глаза засияли, как два огонька с елочной гирлянды.
Петя скромно пожал плечами.
– За это точно можно по попе, – тоном знатока заявила Вика, подходя поближе. – А сигареты ты украл или купил?
Теперь Вика стояла так, что ее глаза были против света и не сияли. Зато сияли на фоне окна Викины волосы, на макушке и вокруг головы, кроме косичек. Петя подумал, что «украл» – это будет слишком. У кого он мог бы украсть сигареты? У них дома никто, даже папа, не курит.
– Купил.
Один раз он покупал сам хлеб, вместе с дедушкой. И еще один раз – мороженое, с папой. В общем, сигареты он тоже купил.
– А деньги-то украл? – уточнила Вика.
– Украл, – тяжело вздохнул Петя.
Вика сделала еще шаг, и теперь уже в ней ничего не светилось, ни глаза, ни волосы. Теперь это была обычная взрослая девочка, не очень красивая, зато очень настоящая. Петя даже подумал, что с такой девочкой вполне можно вместе жить на его необитаемом острове. А рыбы в океане и на двоих хватит!
– Ты укра-ал деньги… И потом курил…
С Викой будет намного интереснее жить на острове, чем с котом, это точно. Только вот сможет ли она питаться сырой рыбой?
– Если бы я была твоей мамой, – очень серьезно сказала Вика, – то я бы не стала плакать всю ночь до ужина. Я бы тебя набила как следует и поставила бы в угол! И почему твоя мама так не сделала… не понимаю! Почему?
– Я скажу тебе правду, только это секрет, – волнуясь, произнес Петя. – Ты его никому.
– Клянусь! Глаза у Вики опять загорелись. Хотя солнце за окном к этому моменту спряталось за тучи. Петя на какую-то долю минуты засомневался: говорить Вике про свой остров, на котором он живет совсем один, или… Надо постепенно сказать, так легче. Начать не с острова, а…
– Ну клянусь, клянусь же!
– Не, «клянусь» не надо, а вот… Ты могла бы съесть сырую рыбу?
Вика уже однажды клялась во дворе «на землю» и знала, что если съесть ма-а-а-ленький кусочек, то проглотить можно все что угодно, это не очень страшно и ради тайны вытерпеть можно. Рыбу так рыбу.
– Если по кусочкам, то могу, – уверенно ответила она. – Говори секрет.
– У меня… где я живу… где я по-настоящему живу… там… там у меня нет мамы.
– Как нет?
– Так.
– Совсем?
– Совсем. Но это еще не все…
Петя думал, с чего начать рассказ о своей настоящей жизни на острове. Может, с того, что до него надо плыть, или…
Петя молчал, собираясь с мыслями. И тут до Вики дошло. Она вскрикнула и прижала ко рту ладошки лодочкой. А глаза ее засветились окончательно, превратились в два родника и побежали ручейками вниз на ладони.
– Ой, Петенька… Значит, ты детдомовский? Или подкидыш? А папа у тебя тоже неродной? И дедушка? А ты совсем сирота, да? Один на всем белом свете?
– Один на всем необитаемом острове, – кивнул Петя.
Вика вдруг села на пол и заревела в голос. Один-одинешенек, как на необитаемом острове! Петя стоял рядом дурак дураком. Он не очень понимал, что случилось. Потом ему показалось, что кто-то звонит в дверь, и он выбежал в прихожую. А когда вернулся, Вика уже почти успокоилась. Она сидела посреди океана, как русалка, и теребила косичку. Косичка медленно расплеталась.
– А твоя мама знает, что ты знаешь? – всхлипнула Вика.
– Что знает? – не понял Петя. Вообще-то его Петинамама знала, что он любит жить в шкафу на необитаемом острове. Может, Вика о том, знает ли мама, что ее нету и что она – антиволшебница? Про антиволшебницу нельзя говорить!
– Ну, что ты – ее неродной сын, – пояснила Вика. – Что из детдома?
Что?! Что он – мамин неродной сын?.. Петя не нашелся, что ответить.
– Понятно… – вздохнула Вика. – А вообще-то я давно догадалась, что ты – приемыш. Во-первых, ты на родителей не похож. Во-вторых, родных детей, например, можно в угол ставить. Они же свои. А неродных – нельзя обижать. Сирот вообще обижать грех. В общем, ты неродной…
Так в одиннадцать тридцать шесть Петя узнал, что он – неродной ребенок.
6. Дед Мороз
В одиннадцать тридцать семь Вика сказала:
– Ты не переживай, что у тебя мамы нет и что она неродная. Зато она блины делает и варенье. А у меня бабушка только под себя делает и вообще – Баба-яга.
– Как это – под себя делает? – не понял Петя. – Варенье под себя делает?
Вика засмеялась. Одновременно с этим она вытерла рукавом последние слезы и встала с пола.
– Чудной ты. Сразу видно, что у тебя мама неродная, ты жизни не знаешь. Она какашки под себя делает.
Петя покраснел. Раньше он не краснел, когда слышал неприличные слова. А недавно вырос – и стал краснеть.
– Хочешь посмотреть?
– Прямо сейчас?
За ушами потовых желез меньше всего, но Петя вспотел сначала за ушами. А потом уже весь целиком.
– Нет, не хочу. Давай сначала мультик посмотрим…
В одиннадцать пятьдесят пять стало ясно, что мультик они не посмотрят. Хотя Петя и уверял, что сто тысячу раз сам включал мультики, хотя Вика уже все выучила в школе, что полагается, но мультик на экране почему-то не появлялся.
– У вас телик испорченный, – вынесла вердикт Вика.
– Нет! Он целый!
– Значит, диск испорченный. Давай другой мультик смотреть.
Но Петя наотрез отказался смотреть старые мультики. Вместо этого он залез в шкаф, отвернулся и стал там сидеть и ни о чем не думать. А Вика стала ходить по квартире и все рассматривать. Хоть они и соседи, она редко тут бывала. В предпоследний раз – на прошлый Новый год, когда Петин дедушка наряжался Дедом Морозом. Потом еще раз с мамой заходила. А летом, когда у Пети был день рождения, она, как назло, болела ветрянкой.
Петя жил в шкафу, ни о чем не думал и краем глаза видел, как Вика вывалила из коробки его игрушки и стала собирать железную дорогу прямо посреди океана. Вот глупая! Пете было не жалко, что его дорога утонет. Пусть тонет! Теперь ему не нужны игрушки, он больше никогда не вылезет из шкафа. Так и будет жить на острове.
Зачем ему теперь вылезать? Раньше у него и так, конечно, мамы не было, но это на острове не было, а вообще в жизни была Петинамама, родная и хорошая, хоть и антиволшебница. А теперь… Теперь ему вылезать незачем. Мамы у него нет, и она неродная. Раз даже за украденные сигареты его в угол не поставили, как со всеми родными детьми делают… Ну, то есть не за украденные сигареты, а за украденные деньги и выкуренные сигареты…
Зачем ему вылезать? Он вообще никому не нужен, даже дедушке, который ушел. Катается теперь с ушибленной тетей Мариной на машине. И вообще…
Петя хотел заплакать, но у него не плакалось. Тогда он вспомнил, что он – мужчина. И понял, что не плачет не потому, что почему-то не хочется, а потому, что – мужчина. Это его обрадовало.
Вика упорно собирала в океане железную дорогу. Одна ее косичка расплелась окончательно, и занавеска золотистых волос висела над недостроенной железной дорогой. С установкой семафора возникли проблемы. Вика пыталась установить его прямо на развилке, а надо было – до развилки.
– Вика, а для чего ты – Вика?
– Что?
