Литмир - Электронная Библиотека

Взрыв нервного смеха разнесся по самолету. Гриша невозмутимо, не поворачивая головы, спросил:

— А глубоко там было? Плаваю я неважно, — и радостно, с шумом вздохнул.

— Двести метров, Гриша. Но даже при твоем росте тебе хватило бы за глаза, — ответил Чечин.

Долго еще перекатывался по самолету смех. И смех этот, как волшебный эликсир, снимал то нервное напряжение, которое создала вынужденная посадка и взлет в штормовом море. Монотонно, как колыбельную, пели моторы свою песню. И в четком ритме их была наша уверенность, наша жизнь. Появился берег, низкий, весь изрезанный руслами дельты. Вливаясь в море Лаптевых, Лена на триста километров захватывала морское побережье от устья реки Оленек до бухты Тикси.

Прошли остров Дунай. В знак приветствия покачали ему крыльями и взяли курс на Тикси. Из одинокого домика никто не вышел, радио тоже молчало, — видно, спали, закончив вахту. Неожиданно Саша резко сорвал наушники и подошел ко мне, протягивая радиограмму.

— Срочная из Диксона.

«Борт Н-275, на каком основании самовольно после вынужденной, не дождавшись аварийной комиссии на месте, возвращаетесь на базу. Это прямое нарушение НПП (НПП — наставление по полетам.), будете привлечены к ответственности, инспектор Филиппов».

— Это, это, что же. — Дальше я не мог говорить. Дикий неудержимый хохот душил меня, и я не в состоянии был что–либо сказать. Одним прыжком Черевичный подскочил ко мне. Я молча отдал ему радиограмму. Прочитав, Черевичный сел на пол и стал беззвучно сипеть, раскачиваясь из стороны в сторону. Макаров обалдело смотрел на нас, а потом, забрав радиограмму, сказал:

— Ну, что вы гогочете! Филиппов же мог и не знать, что мы летающая лодка.

— Ой, сатана, сейчас загнусь от хохота! Саша, но ведь он же инспектор! Страж безопасности полета!

Конфуз, конечно, был умопомрачительный. Как выяснилось потом, Филиппов действительно не знал, что под номером СССР-Н-275 была летающая лодка.

Мы вслух пытались представить, как высокая аварийная комиссия прибывает на место вынужденной посадки, где в штормовом хаосе разгулявшейся стихии ее ожидает потерпевший, чтобы выполнить пункт наставления, который гласит: «После вынужденной посадки взлет разрешается только после разбора причин комиссией, прибывшей на место происшествия».

Вскоре мы подошли к Тикси. В бухте штормило, но по сравнению с тем, что пришлось нам испытать, поверхность гидроаэродрома казалась нам зеркальной гладью. Закрепили машину на бочке (якорная постоянная стоянка) и пошли на катере к берегу.

Весь следующий день ушел на проверку машины: осмотр днища, промывку картеров моторов, масляных баков Гидросамолет выработал свои ресурсы, и мы готовились в Москву на смену моторов. Но, увы, наша радость была преждевременной. Ночью пришла радиограмма. Мазурук предлагал немедленно выполнить еще одну ледовую разведку для каравана судов, застрявшего во льдах при выходе из пролива Вилькицкого. Уточнив все данные о караване у начальника штаба морских операций Западной Арктики капитана Белоусова, через три часа мы ушли в разведку. Моторы работали безукоризненно, но Чечин весь полет ворчал, вспоминая недобрым словом Мазурука, который, зная, что ресурс моторов выработан, все же посылает самолет в океан.

— Виктор, уймись наконец! Других самолетов в этом районе нет. Караван застрял во льдах. Кто же окажет ему помощь? — пытался я утихомирить механика.

— Ты в технике разбираешься? В моторах осталось ресурсов ровно столько, сколько надо, чтобы добраться до Москвы. А сядем? Кто нам окажет помощь?

— Но ведь на пять процентов ресурсы можно продлить!

— Они уже продлены и отработаны. Казаки вы с Иваном, вам бы все скакать!

— Виктор, дорогой. Давай варить кофе… — зная его слабость к этому занятию начал я.

— Кофе? Черный, по–полярному? А знаешь, у тебя иногда рождаются дельные мысли, — подобрел Виктор и исчез на камбузе.

Через полчаса, обжигаясь, мы блаженно отхлебывали из пол–литровых кружек черный кофе.

Самолет вышел на западную кромку льда. Из–за тумана, образовавшегося от натекания более теплого воздуха на поверхность ледяного поля, мы снизились до тридцати метров и приступили к разведке. Горизонтальная видимость попеременно менялась — от нуля до одного километра. Под самолетом проносился изъеденный летним солнцем, сильно разрушенный битый лед, сплоченный до семи — девяти баллов. Вполне проходимый для ледоколов, он, конечно, был тяжел для проходки судов. Где–то западнее в таком льду застрял караван. Когда Саше Макарову удалось связаться с флагманом каравана, ледоколом «Иосиф Сталин», капитан сообщил, что своих точных координат они не имеют, так как более недели пробиваются в тумане, солнца не видно, скорость и направление дрейфа им неизвестны.

— Саша, передай им, чтобы дали «морзянку», — и мы выйдем к ним по радиокомпасу.

— Хорошо, штурман, а через час я вас свяжу с ледоколом по радиотелефону.

В Арктике караваны судов нередко теряли свои координаты, поскольку плавание вдали от берегов и вне видимости солнца лишало их возможности использовать радиопеленгацию и астрономию для определения своего точного места, а скорость и направление дрейфа были неизвестны, поэтому счисление движения караванов было делом очень сложным. Летчики Полярной авиации, имея возможность пробиваться через облачность к солнцу и точно определять свое местонахождение, выходили по радиокомпасу на корабли и давали им их координаты.

То, что должны были сделать сегодня, делали мы неоднократно. В августе 1940 года при проводке каравана судов новым, недавно построенным ледоколом «Иосиф Сталин», также моряками были потеряны координаты. К нам на борт поступила радиограмма:

«Н-275 Черевичному, Аккуратову. Вы сможете нам сильно помочь даже в условиях плохой видимости, если по радиокомпасу выйдете на нас. Укажите наше место, также расстояние до кромки льда. Мы имеем основание сомневаться в своем счислении, от острова Комсоправды определений не имеем, скорость продвижения во льду учитывается на глаз. Несомненно, имеется снос под влиянием течений, сила направления которых неизвестна. Шевелев, Белоусов».

Погода была нелетная. Но, получив такую радиограмму, в которой между строками чувствовался крик о помощи, конечно, мы тогда не могли не полететь. Тем более, зная самих просителей, их профессиональную гордость, мы понимали, как трудно им было послать эту радиограмму.

Пробившись через цепочку циклонов, мы вышли на караван, дали координаты и попутно выполнили разведку состояния ледового массива, с которым они дрейфовали.

На борт, когда мы уже уходили и ломали голову, где садиться, так как погода всюду была нелетной, была получена радиограмма:

«Н-275 Черевичному, Аккуратову.

Благодарим за хорошую разведку в труднейших условиях, спасибо за помощь, привет экипажу. Шевелев, Белоусов».

Двое суток спустя вся армада каравана уже дымила на рейде бухты Тикси, и мы чувствовали себя самыми счастливыми людьми. Корабли доставили грузы для Якутской Республики вовремя и без потерь.

А в ту ночь, после долгих поисков пристанища, мы сели на реке Оленек, у могилы Марии Прончищевой — первой полярной путешесгвенницы.

1736 — стояло на кресте. Она отдала свою жизнь, как и ее муж, Василий Васильевич Прончищев, лейтенант Российского флота, командир одного из северных отрядов Второй Камчатской экспедиции, изучению и освоению Великого Северного морского пути.

Златоглавыми полярными маками почтили мы память этой мужественной женщины и долго, молча, без шапок, стояли у покосившегося древнего креста, изрезанного славянской вязью.

Лед и пепел - img_4.jpeg

В Тикси мы вернулись на второй день, по пути сбросив на палубу флагмана каравана новую карту состояния льда.

Вот и теперь мы тоже подходили к каравану. Ползли буквально на брюхе, видимость очень плохая. Я нарисовал ледовую карту, которую мы сбросим на флагманский ледокол по радиокомпасу: ледокол вне нашей видимости, найдут ли наш вымпел? Найдут — во многом наша работа упростится. Не найдут — придется долго кружить в облаках над караваном и в микрофон описывать состояние льда, давать курсы выхода из ледяного плена.

42
{"b":"545496","o":1}