На зимовке уже никто не спал. Все собрались в кают–компании, одновременно служившей и столовой небольшого, но дружного коллектива гидрометеорологической обсерватории бухты Тихой. Тогда, в 1936 году, это был единственный населенный пункт обширного архипелага Земли Франца — Иосифа, состоящий из двух жилых одноэтажных деревянных домов и нескольких служебных построек, включая радиостанцию, ветровую электростанцию и ангар. Раз в году, а иногда — два, в зависимости от состояния ледовой обстановки, в Тихую пробивался ледокол, доставляя все необходимое: продукты питания, топливо, научное оборудование. Двенадцать месяцев льда, пурги и стужи. Из них — четыре месяца черной непроницаемой тьмы полярной ночи, с неистовыми штормовыми ветрами, с острой неистребимой тоской по далекой Большой земле, такой теплой и зеленой. Уход солнца провожали с болью, встречали — буйной радостью.

Тяжел и опасен труд зимовщиков. Несколько раз в сутки, в строго определенные часы, будь то ураганный ветер или свирепый мороз, надо идти на удаленные метеорологические площадки, на берег моря к футштоку гидрологической станции, скрюченными от обжигающей стужи пальцами записать показания приборов, оглядываясь, как бы не выскочил голодный медведь… И так через каждые четыре — шесть часов, изо дня в день, в течение года или двух лет!

Нелегок и быт зимовок: выпилить спрессованный, как камень, снег и натаскать для таяния пресной воды, откопать смерзшийся уголь для отопления, прорыть проходы в жилые и служебные помещения, восстановить порванные ураганными ветрами антенны, электропроводку… На столе — пусть самые разнообразные, но осточертевшие консервы, редко — свежее медвежье мясо. Медведей щадили, били только при попытках нападения. Хотя и не было еще Красной книги, но островитяне уже оберегали этого зверя, ценя его красоту и уникальность. Да, это был настоящий героизм. Мы, летчики, понимали и ценили их труд. Ведь одно дело совершить героический поступок, так сказать, разовый — пусть это будет сверхтрудный перелет, полный риска, но совсем другое — рисковать ежедневно и ежечасно.

За двадцать дней нашего пребывания тогда в Тихой мы сдружились с зимовщиками, как бы влились в их крепкую семью. Несмотря на свою занятость, они помогали нам откапывали из–под трехметровых снежных сугробов бочки с бензином, чистили взлетную полосу, качали в баки горючее. Грустно было расставаться, да и «цирковой» взлет заставлял многих задуматься.

И все–таки мы взлетели, хотя взлетали по–страшному. О таких взлетах летный состав говорит: «Седины прибавляют, а жизнь укорачивают». Машина на лыжах, без тормозов, площадка — как лезвие ножа, а впереди высокий ледяной барьер ледника. После отрыва самолет сейчас же нужно было развернуть вправо, чтобы не врезаться в ледяную стену… «Риск?» — спрашивал я мысленно Водопьянова. «Необходимость!» — отвечал себе сам, ибо другого выхода не было, а точнее — риск и необходимость вместе с трезвой оценкой своего летного мастерства. И Водопьянов свое мастерство доказал.

От воспоминаний меня отвлекает голос Черевичного:

— Штурман, приготовиться к сбрасыванию!

— Все готово! Груз у люков! — Я слежу через оптический прицел за быстро набегающей на перекрестье зимовкой. Включаю сигнал сброса. Груз летит вниз и падает рядом с радиостанцией.

— Груз сброшен! Закрыть люки! Курс истинный пятнадцать градусов с набором! — передаю команду через микрофон внутренней связи и делаю отметки в бортжурнале.

Самолет набирает безопасную высоту, хотя видимость и погода отличные. Но над горами Земли Франца — Иосифа часто бывают сбросовые потоки ветра. Самолет неожиданно может подхватить и бросить вниз, разбить о ледяной купол того или иного острова. Это действие так называемых катабатических ветров. От такого сброса в хорошую ясную погоду в районе Маточкина Шара на Новой Земле погиб летчик Лев Порцель на гидросамолете СССР-Н-3. Мы знали это коварное явление, присущее островам Новой Земли, Земли Франца — Иосифа и Северной Земли, а потому всегда почтительно обходили их сменой курса или набором высоты.

Спустя пять минут после ухода от бухты Тихой Саша Макаров по радио получил подтверждение о получении груза и горячую благодарность зимовщиков за неожиданную радость. Вскоре мы подошли к острову Рудольфа. Саша связал нас радиотелефоном с островом, и мы задушевно поговорили с нашими друзьями. Ведь только три месяца назад мы были у них на Н-169, когда летели на штурм «полюса недоступности». На этот раз сесть у них мы не могли, ибо все побережье острова было забито льдами. На наш вопрос, были ли у них какие–либо самолеты, начальник станции Сергей Воинов ответил, что нет, но радисты передавали ему: часто слышат работу какой–то незнакомой радиостанции и, судя по шумам и потрескиванию, где–то близко расположенную.

— Вы, наверное, слышите работу моторов иностранных самолетов, которых мы дважды встречали в юго–восточном районе архипелага? — сказал Черевичньга.

— Возможно, Иван Иванович. Мы пытались запеленговать, но они работают на средних волнах, а пеленгатор наш коротковолновый, остался еще после экспедиции на полюс тридцать седьмого года, — ответил Воинов.

— Все ясно. А особых указаний за последние часы из центра вы не получали?

— Нет, никаких! Что–нибудь случилось? — насторожился Сергей Воинов.

— Да нет, все в порядке, — успокоил его Черевичный. — Мы идем на север. Следите за нами. Посадка по погоде в Нарьян — Маре или Архангельске.

— Счастливого полета! Спасибо за почту и свежие овощи.

— Счастливой и доброй вахты! Благополучной зимовки!

Самолет шел над океаном. Сзади осталась последняя земля, земля отчаяния, поражений и побед, — остров Рудольфа. Отсюда в 1900 году вышел к полюсу со своим отрядом участник итальянской экспедиции герцога Абруццкого, капитан Каньи. Он дошел только до 86°З 1' и с невероятными трудностями вернулся обратно. Одна из вспомогательных партий, сопровождавших его с припасами во главе с лейтенантом Кверини, трагически погибла на обратном пути. Отсюда дважды, в 1902 и 1904 годах, американская экспедиция, организованная на средства миллионера Циглера во главе с Болдуином, а потом с Фиалой пыталась донести звездный флаг Америки до полюса. Но им удалось пробиться на север от острова Рудольфа всего только на сто пятнадцать километров. Бросив все: золоченые лыжи, такие же нарты, великолепные шелковые противоветровые комбинезоны с бравурной надписью «Назад ни шагу» и нарисованным на них черепом с двумя костяки, — участники экспедиции возвратились, спасая свою жизнь. Не помогла даже хитроумно придуманная оплата каждого достигнутого градуса широты. Если за первый, 82°, платили по пять долларов, то за 83° — десять, вдвое больше, за 84° — двадцать, за 85° — сорок, за 90° — соответственно тысячу двести восемьдесят долларов в день! «Чековая книжка — сердце экспедиции, и мы завоюем полюс!» — говорил Георгию Седову Фиала при встрече в Архангельском порту, когда американская экспедиция готовилась к штурму Северного полюса.

Спустя девять лет из Архангельска вышла к полюсу экспедиция Георгия Седова. Она не имела таких средств и такого снаряжения, как экспедиция Циглера.

Отсюда, с острова Рудольфа, в 1937 году советские летчики взяли штурмом Северный полюс и высадили на нем отважную четверку папанинцев. Отсюда к «полюсу недоступности», на штурм последней ледяной цитадели Арктики, уходил самолет «летающая лаборатория» СССР-Н-169.

Знаменитый американский полярный исследователь Губерт Уилкинс, будучи в 1938 году в Москве, на встрече с советскими полярниками сказал: «Остров Рудольфа был ареной трагических поражений для иностранцев, но для советских людей он стал островом Побед, островом Славы!»

В перерыве с Василием Михайловичем Махоткиным мы подошли к Уилкинсу и спросили: «Скажите, а чем вы объясняете, что остров Рудольфа стал для нас, советских полярных летчиков, островом побед?» Уилкинс что–то долго и горячо говорил переводчице, которая нам коротко перевела: «Господин Уилкинс сказал, что вы настоящие хозяева своей великой земли, вашего родного дома, а стены родного дома всегда помогают своим сынам!»