— Не бойся, — сказал он ближайшему ребенку. — Я простой путник, и мне…

Мальчишка повернулся и опрометью помчался прочь, а следом за ним и вся ватага пустилась наутек и в считаные секунды скрылась между сараями. Озадаченный, Кельдерек зашагал дальше и вскоре оказался среди пыльных лачуг. Вокруг по-прежнему не было ни души. Он остановился и крикнул:

— Я путник из Беклы! Мне нужно поговорить со старейшиной. Где его дом?

Не дождавшись ответа, он подошел к ближайшей двери и заколотил по ней ладонью. Дверь отворил хмурый мужик с увесистой дубинкой в руке.

— Я ортельгиец, капитан бекланской армии, — быстро сказал Кельдерек. — Только попробуй меня тронуть, и от вашей деревни одни головешки останутся.

Где-то в глубине дома сдавленно зарыдала женщина.

— Мы уже оброк отдали, — угрюмо промолвил мужик. — Что вам угодно?

— Где живет старейшина?

Мужик молча указал на хижину побольше, стоявшую поодаль, кивнул и захлопнул дверь.

Старейшина, седой старик с проницательным взглядом, держался с достоинством и говорил со степенной медлительностью, дававшей ему не только возможность составить мнение о собеседнике, но и время хорошенько подумать в ходе разговора. Он с бесстрастной вежливостью приветствовал незнакомца, отдал распоряжения своим женщинам, а пока они хлопотали, подавая гостю сначала воду и полотенце, потом похлебку и вино (от которых Кельдерек не отказался бы, будь они даже в два раза кислее), старик вел осторожные речи о летнем выпасе, ценах на скот, мудрости и неуязвимой силе нынешних правителей Беклы и процветании, принесенном ими стране. Ничто в облике пришлеца не ускользнуло от цепких глаз старейшины: ни ортельгийская наружность, ни запыленное платье, ни изможденный вид, ни перевязанные раны на ноге и руке. Наконец, решив, по всей вероятности, что он уяснил для себя все, что можно, и уклоняться от разговора по делу (в чем бы оно ни состояло) дальше не имеет смысла, старик выжидательно умолк, уставившись на свои руки, сложенные на столе.

— У вас не найдется двух пареньков, чтобы отослать в Беклу? — спросил Кельдерек. — Я хорошо заплачу.

Старейшина еще немного помолчал, подбирая и взвешивая слова, а потом ответил:

— У меня есть счетная бирка, господин, врученная мне губернатором провинции прошлой осенью, когда мы отдали оброк. Сейчас покажу вам.

— Извините, не понял. Вы о чем?

— Деревня у нас маленькая. Наш оброк — две девочки и четыре мальчика каждые три года. Разумеется, мы ежегодно дарим губернатору несколько голов скота — в знак благодарности за то, что он не увеличивает оброк. Мы ничего не должны в ближайшие два с половиной года. У вас есть официальное предписание?

— Предписание? Боюсь, вы меня не так поняли…

Старейшина быстро вскинул взгляд, почуяв неладное и не замедлив воспользоваться моментом.

— Позвольте спросить, вы законный работорговец? Если да, тогда вы просто обязаны знать, какие договоренности действуют касательно нашей деревни.

— Да никакой я не работорговец. Я…

— Прошу прощения, господин, — твердо произнес старейшина уже не столь почтительным тоном. — Но в это как-то с трудом верится. Вы молоды, однако вид имеете властный. На вас одежда не по размеру — видимо, снятая с какого-то солдата. Вы явно проделали долгий путь, скорее всего окольными дорогами: уж больно голодны вы были. Недавно вы получили несколько ранений — судя по характеру ран, не в бою, а в потасовке. И если я не ошибаюсь, вы ортельгиец. Вы просите у меня двух мальчиков, чтоб отослать в Беклу, как вы выразились, и обещаете хорошо заплатить. Возможно, иные старейшины сразу спрашивают «сколько?». Что же до меня, так я хотел бы сохранить уважение односельчан и умереть в своей постели, а вдобавок ко всему я не питаю приязни к представителям вашего ремесла. Мы все здесь люди бедные, но я в ответе за жителей своей деревни. Мы вынуждены подчиняться ортельгийским законам, однако, как я уже сказал, на ближайшие два с лишним года мы свободны от обязательств. Вы не заставите меня войти в сделку с вами.

Кельдерек вскочил на ноги:

— Говорю же вам, я не работорговец! Вы совершенно неправильно меня поняли! Если я незаконный работорговец — где моя шайка?

— Вот это мне очень хотелось бы знать: где она и сколько вас? Но предупреждаю: мои люди в полной боевой готовности и будут сопротивляться до последнего издыхания.

Кельдерек снова сел:

— Господин, вы должны мне поверить… я не работорговец… я знатный горожанин Беклы. Если мы…

Внезапно густые сумерки снаружи наполнились шумом: криками мужчин, топотом копыт и ревом перепуганного скота. Завизжали женщины, захлопали двери, застучали по дороге бегущие шаги. Старейшина резко встал, когда в хижину ворвался запыхавшийся парень:

— Там зверь, господин! Какого свет еще не видывал… огромаднейший зверь, стоит на задних лапах… в три человеческих роста… разметал ограду большого загона, точно сухие прутики… коровы всем стадом понеслись на равнину! О господин, сам дьявол… не иначе, сам дьявол явился по наши души!

Без единого слова и без малейшего колебания старейшина стремительно прошагал мимо него и вышел за дверь. Кельдерек услышал, как он выкрикивает имена своих людей командным голосом, который быстро удалялся в сторону скотных загонов.

Из тьмы за окраиной деревни Кельдерек наблюдал за суматохой, как человек наблюдал бы с дерева за дракой внизу. Мужественный пример, поданный старейшиной, не оказал сколько-нибудь заметного воздействия на крестьян, и никаких упорядоченных действий против Шардика предпринято не было. Одни из них просто спрятались в своих домах, заложив двери засовами. Другие выступили из деревни — или, по крайней мере, громкими криками дали знать, что выступают, — с целью вернуть обратно всех коров, каких сумеют отыскать в мерклом лунном свете. У колодца посреди селения возбужденно гомонила толпа с факелами, явно не собиравшаяся двигаться с места. Несколько человек проследовали за старейшиной к загонам и сейчас пытались восстановить ограждения, чтобы оставшиеся коровы не убежали. Один или два раза Кельдерек мельком увидел на зыбком фоне факельных огней громадный силуэт Шардика, шастающего по окраине деревни. Пылающих факелов зверь не боялся: привык к ним за долгие годы заточения. И жители деревни, судя по всему, даже и не помышляли напасть на него.

Когда наконец молодая луна вышла из-за облаков, не столько улучшая видимость, сколько заставляя осознать бескрайность туманного пространства вокруг, Кельдерек понял, что Шардик ушел. Вытащив из ножен короткий меч Каваса, он прохромал к пустому загону с разбитой оградой и там наткнулся сначала на труп коровы, растерзанный медведем, а потом на дрожащего теленка, чье копытце застряло в расщепленном столбе ограды. В течение последнего часа это беспомощное маленькое существо находилось ближе всех к свирепому Шардику. Кельдерек освободил копытце, отнес теленка в соседний загон и поставил на землю позади мужчины, опиравшегося на ограду. Никто не обратил на него внимания, и Кельдерек немного постоял на месте, одной рукой поддерживая теленка, — тот пару раз лизнул ему ладонь, а потом убежал прочь.

Внезапно в отдалении раздались беспорядочные крики, полные ужаса, и Кельдерек быстро зашагал в ту сторону. Где шум и паника, там наверняка и Шардик. Вскоре мимо него пронеслось трое или четверо мужиков, сломя голову бежавших обратно в деревню. Один подвывал от страха, и никто не остановился и не заговорил с Кельдереком. Уже секунду спустя он различил в лунном свете черную косматую фигуру. Похоже, Шардик преследовал мужчин, неожиданно наткнувшихся на него в темноте, но Кельдерек, за долгие годы тесного общения научившийся распознавать настроение и эмоциональное состояние зверя, каким-то шестым чувством понял, что медведь скорее встревожен, нежели разгневан. Невзирая на опасность, гордость Кельдерека восстала против самой мысли о том, чтобы пуститься наутек следом за перепуганными деревенщинами. Или он не правитель Беклы, Око Божье, король-жрец Шардика? Когда медведь подошел ближе в пустынной лунной тьме, он бросился наземь ничком, прикрывая голову руками, зажмурился и стал ждать.