Врачи общей практики ненавидят хирургов, те отвечают им полной взаимностью. Онкологи болтаются где-то посередине, навлекая на себя отравленные стрелы с обеих сторон. Но это ничто перед неприязнью, которую «настоящие» врачи питают к разного рода психиатрам и психоаналитикам.

— Вы думаете, мне стоит дальше вести блог? — с несколько смазанной иронией поинтересовался доктор Уотсон.

Они все считают, что ему должно быть ох как трудно. Что его будет выворачивать из себя, тошнить; проблемы с дыханием, со слухом, с сердцем. Что он тысячу раз умрет во сне, повторяя путь от крыши госпиталя до камней мостовой; что запьет или уедет, или будет раз в неделю являться на кладбище с обязательностью скорбящей вдовы…

— Я думаю, это… нежелательно в вашей ситуации, — ответила доктор Томпсон. — Вам помогло бы, если бы вы смогли выговориться. Рассказать о нем. Каким он был. Обо всем хорошем и плохом. За что вы любили его. Почему будете скучать.

У нее в голосе профессиональное сопереживание, каждая пауза на своем месте.

Тем же вечером Джон создал новый блог — чисто из цеховой неприязни. Озаглавил «Записки хмурого хирурга», поставил вместо фотографии злобный смайлик.

И, подумав, набрал первый пост:

«Когда понимаешь, что уже полтора года тебе не дает покоя отложенная депрессия, и вскрылась она только что, и надо вытаскивать себя за шиворот, а не то свалишься ниже ада — я там уже был — волей-неволей меняешь все. От одной зависимости не лечатся другой, а вышибать клин клином имеет смысл только, пока стены целы. Нужно строить дом заново.

Я переехал в другой район города, сменил квартиру, нашел работу. Завтра заступаю на испытательный срок в клинику ***-NHS Кенсингтона и Челси. Очень повезло с местом. Отделение неплохое, оборудование тоже. Думаю, сработаемся.

Здесь я постараюсь писать о пациентах и всяких случаях. Думаю, их наберется немало. Вообще когда пишешь о своей жизни, как-то лучше понимаешь, что все это происходит именно с тобой.

Если кому-нибудь интересно, комментируйте, постараюсь ответить».

Подумав, Джон сделал первую запись закрытой. Подумав еще немного, вынес последние два абзаца в открытые.

Вот так. Потихоньку-полегоньку.

Подпись: Ничего хорошего. Правда.

У хирургов-травматологов ходит присказка: хуже полнолуния только Хэллоуин, хуже Хэллоуина — только Рождество. Зовите это суеверием, но сколько угодно подмечено: выходишь на дежурство — проверь календарь.

Сегодня было полнолуние, а я не посмотрел. Да и Рождество еще близко, опасная зона. На ***-лейн перевернулся школьный автобус, показывали в новостях. Давно не припомню такого кошмара. Было две рыжие близняшки.

На детях очень тяжело оперировать, поле маленькое. Я только недавно вернул форму, скорость еще не та.

Вместе с языческими датами не люблю натурально рыжих женщин и мужчин с часами-секундомерами, от них всегда какие-то неприятности: то давление упадет до нуля, то аллергия на анестетик откроется.

Госпиталь действительно неплохой — нормальный лондонский госпиталь. Нормальные лондонские врачи. Смотрят сериалы, шутят, заводят интрижки между собой, показывают мне фотографии детей, продвигаются по службе, уходят в отпуск или увольняются. Пациенты — те же сериалы, фотографии, интрижки. Только вместо отпусков смерти и выздоровления.

Стараюсь побольше общаться с пациентами, хоть в нашем отделении это и не принято: мы ювелиры-портняжки, режем и шьем, нам не нужно задумываться о том, что чувствует плоть под скальпелем… Раньше, в годы гражданской интернатуры, меня раздражал такой подход, теперь я нахожу в нем успокоение. Им не станет легче, если я буду колебаться.

Конвейер.

И все-таки я кому-то помогаю, как бы это ни было тщетно и мало.

Одна девочка сегодня научила меня свистеть сквозь зубы. Никогда не умел.

Комментариев нет

Тихая смена: ни полнолуния, ни рыжих и Злой Черт тоже не заглядывал. Пили кофе в хирургическом отделении. Шон рассказывал про своего брата-полицейского; естественно, перескочили на тему серии убийств, про которые сейчас все пишут [ссылка]. Сексуальный маньяк. Жалко девушек.

Предложил проводить Д. домой после смены, но она отказалась — заехал муж. Я и не знал, что она замужем. Флиртовать даже в мыслях не было, просто район у нас не очень возле клиники, а она приходит в высоких каблуках. Потом переодевается в кеды, как мы все.

Мне кажется, когда-то я любил людей. Очень давно. Не имею в виду конкретных людей, а всех вообще, в гуманистическом смысле. В медицину даже из-за этого пошел. Теперь и вспомнить трудно: как гласит статистика, любовь к людям у среднестатистического студента иссякает к концу второго года интернатуры, а уже до уровня реджистрара мы все доходим, только прихлопнув большую часть душевных порывов.

И у меня еще хватало наглости кого-то за это упрекать.

Как ни странно, Афган встряхнул в этом плане. Там все иначе воспринимается. Смотришь на местное население — сердце в кровь. А помочь ничем не можешь по-настоящему. Мне говорили: три года службы — водораздел. Либо черный цинизм, либо золотое сердце. Не знаю, я трех лет не дотянул.

Тут, в относительно благополучной Британии, все иначе. Огромное большинство травм из-за того, что творят друг с другом или с собой самые обычные люди, без всяких бомб или автоматов — от ненависти, равнодушия или отчаяния, а чаще по лени, по глупости. Река Стикс, где кровь течет. Может, только полицейским хуже.

Иногда нам, врачам, везет, и мы можем видеть примеры самоотверженности, любви, радости… Когда-то давно мне казалось, что этого хватает. Должно хватать. Сейчас я не уверен.

А еще я параноик, давно уже. За мной теперь ходит парнишка, записывает назначения, так я его постоянно проверяю. Глаза у него обиженные, а у меня сил нет объяснять. Впрочем, это нормально. Когда-то я тоже был таким парнишкой, и мой хирург тоже меня проверял. Что ненормально — мне каждый раз хочется поискать пистолет, когда я вхожу в операционную. Без пистолета неуютно.

Мой терапевт точно не должна видеть эту запись.