Нет, не ради длинного рубля преодолевает он ежемесячно неблизкий и тяжелый путь из Риги и обратно, вовсе нет! Вот магнит, влекущий его сюда: его невеста Рамона. Однако во время его долгого отсутствия девушка чувствует себя одинокой, поскольку сама тоже не местная.

Супруги Секумбаевы поняли намек. Пожалуйста, в любое время, каждое посещение Рамоны будет для них праздником.

Потом они пили коньяк, потому что мужчины, хвала аллаху, были не за рулем, и шофер–дальнобойщик рассказывал о прекрасных людях на транспортном предприятии, снабдивших его новым трамблером взамен отказавшего. Когда откупорили вторую бутылку, было уже достигнуто соглашение о мебели и выдан аванс, зато упущен последний автобус в центр города. Казалось естественным, что гости останутся ночевать, и хозяйка уже собралась стелить постель, но рижанин воспротивился: не хотел затруднять. Шоферу не привыкать спать где придется. Под конец он все же уступил, предложив компромисс: чтобы не беспокоить хозяев, гости переночуют в саду. «Тогда уж лучше в машине», — предложил Секумбаев. — «Разложим сиденья, и матрац будет готов». — «Не замерзнем?» — усомнилась невеста. — «Запустим мотор и включим печку», — успокоил будущий муж.

«Прямо–таки рыбья кровь у этих северян, — залезая под одеяло, сказал жене Секумбаев. — Когда мы с тобой были молоды, нам вдвоем не бывало холодно. А эти уже греются. Как бы только не перегрели мотор…»

Опасения его были напрасны. Мотор работал прекрасно и до рассвета успел унести машину за пределы республики. И вряд ли Янис Лубиетис попался бы на этом деле, если бы не его лже–невеста, которую ловкий жулик уже через неделю бросил без денег в одном из прославленных курортных мест черноморского побережья.

…Ввели второго задержанного. Янис Кирсис во всех отношениях был прямой противоположностью Большого Яниса: невысокий, подвижный, зато на удивление плечистый, со светлыми, можно даже сказать — бесцветными волосами, светло–голубыми неунывающими глазами он напоминал широко известный тип сельского балагура или школьника — зачинщика всех мальчишеских проделок. Даже в сугубо по–деловому убранном милицейском кабинете он сразу же почувствовал себя как дома, ни минуты не колеблясь сел у стола Силиня, закинул ногу на ногу и вынул пачку сигарет.

— Разрешите курить? — небрежно спросил он у Ратынь.

По всем классическим канонам криминалистики предлагать в решающий момент сигарету является прерогативой следователя — чтобы тем облегчить задержанному признание. Но на сей раз беседа грозила направиться по другому руслу. Это подтвердили первые же слова Силиня:

— Снова попался на пустяке. Янис, Янис, и когда ты, наконец, поумнеешь?

— Что же я могу поделать, если меня после третьей рюмки черт начинает так дергать, что хочешь не хочешь принимаешь еще три, а тогда я уже себе не хозяин, вы же знаете… — Чувствовалось, что из разговорчивого парня не придется выжимать ответы, как последнюю каплю из сухой губки.

— Знаю, только на этот раз твой любимый номер не пройдет. Кирсис, мол, накрылся на крыше и ничего не помнит. Лучше и не пробуй начинать старую песенку.

— Жаль, — не смутился Кирсис. — Но под газом я все же был, не скрываю, хотя и понимаю, что за это могу лишиться шоферских прав.

— После такого предисловия мне, видно, следует поверить, что и продолжение будет столь же откровенным, — усмехнулся Силинь. — Намотай на ус, Малый Янис, мы о тебе знаем столько же, сколько ты сам.

— Если от Вайвара — тогда сдаюсь. Третий Янис ведь был трезвым, сосал только дрянные зеленые леденцы. Угадал?

Я ожидал в ответ традиционного «Здесь вопросы задаем мы», однако тут же выяснилось, что во власти штампов находятся не милицейские работники, а их бытописатели.

— Совершенно верно, — подтвердил Силинь. — Один–ноль в твою пользу.

— Тогда он, наверное, рассказал и о том, что меня так и тянуло к девчонкам. Что делать, если у меня такой темперамент? Я вот уже говорил той дамочке, — кивнул Кирсис в сторону Ратынь, — что в такие моменты я хоть милицейскую машину вскрою…

— А пришел в себя ты только тогда, когда в лесу наткнулся на Лубиетиса… Читал, читал. Странное совпадение, и выгодное к тому же. Вместе начинали вечер и вместе закончили. В точности как новобрачные в медовый месяц. — Дальше Силинь шутить не стал. — Беда только в том, что Янис Лубиетис ничего такого не припоминает. Можешь ознакомиться с его показаниями: без задних ног спал в своей берлоге и ни друзей, ни недругов не встречал.

— Верю вам на слово, зачем ворошить бумажки, мы же с вами не первый день знакомы, — старался Кирсис выиграть время, чтобы разгадать тактику собутыльника. — Раз он говорит, значит, так оно и было. Я, как только что признался, был в лежку, а чего только не примерещится с пьяных глаз…

— Не крути, а скажи коротко и ясно: почему ты любой ценой хочешь доказать, что ночью ни на миг не оставался один? Не потому ли, что не можешь поручиться за свой прославленный темперамент?

— Ну, если уж честь по чести… Все равно за эту машину придется пострадать годик–другой, нам, у кого срок уже был, условное наказание вроде бы не грозит… О чем договорились Лубиетис с Вайваром, мне при всем желании никак не вспомнить. Я залез в машину, чтобы ехать к дамам! И ничего в ней не тронул! Хватит с меня и статьи за угон.

— Стоп, стоп! — поднял руку Силинь, словно регулируя слишком стремительный поток слов. — Говоришь так, словно за рулем сидел кто–то другой. Давай сперва выясним один вопрос: почему ты не остановился, когда за вами погналась автоинспекция?

— Впервые слышу! — Кирсис врал мастерски, однако следующими словами сам же вырыл себе яму. — Что же она не включала ни сирены, ни мигалки на крыше? Я как поехал, так и жал до самого конца.

— Почему остановился в лесу?

— Кончился бензин. Не бросать же такую славную машину на дороге, еще украдут. — В глазах Кирсиса я прочитал, что шутка эта ему самому понравилась. — Оставил Третьего Яниса сторожить, а сам…

— Пошел к девочкам, слышали. И сколько можно повторять одно и то же? — потерял терпение Силинь. — Вот приди только еще раз ко мне, чтобы помогли устроиться на работу — я тебе покажу! Мне и так стыдно книжникам в глаза глядеть…

— Гражданин начальник, разве же я в рабочее время? — оправдываясь, заявил Кирсис. — Да и сегодня накрутил бы свои тонно–километры, если бы не ваше дружеское приглашение. Да я ночь напролет стану работать, только бы дать план…

— Ночью ты сумеешь поразмыслить над своими делами и освежить память, советую от души, — и Силинь встал. — Хочешь что–нибудь добавить к своим показаниям?

На прощание Кирсис изобразил человека, погрузившегося в мучительные раздумья и почти готового оказать своему доброжелателю ожидаемую услугу. Потом вздохнул, печально покачал головой и тоже поднялся на ноги.

— Все они актеры, не только твой Большой Янис, — сказал Силинь следователю после того, как Кирсиса увели. — Знаешь, что меня беспокоит? Как Кирсис почуял, что следует любыми средствами открутиться от происшествия на лесной полянке?

— Очень просто. Он сам в нем участвовал.

— Допустим. А как ты объяснишь историю с фарами? — Силинь повернулся ко мне. — Вы, наверное, еще не слышали. Наши эксперты уверяют, что фары разбиты не камнем, а пулями. Из пистолета «парабеллум», это старая модель военных лет. И со снайперской точностью: ни одна пуля не прошла мимо. — Он снова обратился к Ратынь: — Как угодно, но представить себе Кирсиса с оружием я не могу. Это не в его характере.

— Если уж говорить о характере, то права я, — не согласилась она. — Все указывает на Кирсиса. Ты ведь не забыл, за что его осудили в первый раз?

В отличие от Силиня, Байба Ратынь уже на этой стадии расследования имела свое представление о ходе событий и держалась за него с женским упрямством, истолковывая все полученные материалы именно под таким углом зрения. Так решил я тогда с типично мужской ограниченностью. И попытку Силиня оспорить ее аргументы счел безнадежной.