— В конце концов догадался все же поблагодарить. Хотелось бы видеть лицо почтенной Инары в миг, когда она узнает, в каком деле фигурирует их движимое имущество, — Силинь присел рядом со мной.

— Что говорит эксперт?

— Работает. Машину открыли через форточку, крючком, мотор завели, соединив провода напрямую. Очень распространенный прием. Отпечатков такое множество, что Саше придется повозиться до вечера, пока сможет отобрать нужные.

— Саше — это майору Козлову?

— Да, вы же не знаете новостей! Полковник Дрейманис сдержал слово и берет Сашу своим заместителем. Ему это айн–цвай, и готово. И заодно подсунет ему это путаное дело.

— И вы будете работать под его руководством? — интервью по своей сути мало чем отличается от допроса.

— Пока будем работать параллельно, но независимо, — подчеркнул Силинь. — Помогу, конечно, насколько смогу, без моих воров он долго еще протопчется на месте.

— Как вы рассчитываете схватить их теперь, когда машина найдена?

— С другого конца, как обычно. Повращаемся в соответствующих кругах, поглядим, кто из известных нам автоспецов на воле, изучим конъюнктуру — каков спрос, каково предложение. Может быть, кто–нибудь недавно разбил темно–синюю машину, и частные мастера ищут новую дверь или весь кузов… Бывает, клиент восхищается тем, как великолепно выправлены вмятины, а на самом деле ему поставили другой, краденый капот или заднюю панель. Это куда проще и быстрее, чем вытягивать, рихтовать, подбирать шпаклевку и краску… Одним словом, такой мир, в котором вас в два счета обведут вокруг пальца.

— Под вашим крылышком…

— Мне туда и показаться нельзя, придется рассчитывать на дружков. Позвоню им, когда поговорю с Аспой.

— Я охотно пошел бы с вами. Очень интересно познакомиться с сержантом Вайвар, до сих пор слышу ее голос.

— А вот увидите ее, и вовсе голову потеряете. Знаете, почему Аспу сняли с перекрестка? Чтобы уменьшить число аварий. Водители смотрели только на нее, а не вперед, назад или по сторонам. Некоторые вообще глушили моторы и не желали трогаться с места, расточали комплименты, назначали свидания, а она только плыла от машины к машине, улыбалась и составляла акты об остановке в запрещенном месте. Можете представить, какие возникали заторы?

— Обычные милицейские байки…

— Не верите — поехали в дивизион! — и Силинь встал.

— Сейчас? — усомнился я. — Не лучше ли сперва вздремнуть?

— После такого количества кофе усталость приходит только в середине дня.

…Силинь не стал пристегиваться ремнем — наверное, был уверен, что любой автоинспектор узнает его на расстоянии. Поэтому он позволял себе и еще кое–какие вольности: трогался при желтом свете, чтобы первым успеть сделать левый поворот, обгонял на перекрестках. И все же ощущение надежности не исчезало ни на мгновение. Казалось, водитель сросся с машиной и она, если только он пожелает, сможет даже подняться в воздух.

Двор дивизиона дорожного надзора автоинспекции напоминал кладбище машин, уставленное памятниками человеческому легкомыслию и тяге к выпивке. Я никогда не думал, что машина может выглядеть привидением на колесах. У одних мотор от столкновения был притиснут к самому заднему сиденью, у других руль торчал из продавленной крыши. Трудно было представить, что еще за полчаса, да что — за миг до аварии машины эти, чистые и блестящие, катили по улицам и в них сидели жизнерадостные, хотя, может быть, чересчур несдержанные люди, которые сейчас — кто в больнице, а кто, может быть, и в двух метрах под землей.

— Сюда надо бы приводить на экскурсию всех, поступающих в автошколу.

— Без толку, — покачал головой Силинь. — Никто ведь не допускает, что подобное может случиться и с ним. Иначе люди и в машины не садились бы, и на улицы не выходили — вообще боялись бы жить, да еще и детей рожать. Каждый верит в свою звезду. А от того, что в тебя врежется какой–нибудь лихач, не застрахован даже самый осторожный ездок.

— Да вы никак фаталист? — Меня раздражало, что Силинь легко отвергал мои предложения, в то время как мне не удавалось опровергнуть его легкомысленные теории.

— Аспа уже на линии? — спросил Силинь у полной брюнетки, с хозяйской обстоятельностью протиравшей ветровое стекло служебного мотоцикла.

— Нет твоей красотки и не будет, надо было встать пораньше. А другие девушки разве хуже — я, например? — кокетливо улыбнулась она.

— Не надо было выходить за чемпиона по боксу, тогда у тебя поклонников было бы куда больше, — отшутился Силинь.

— Ну, тебе–то это не страшно, легковесов Язеп никогда не обижает…

В таком духе можно болтать бесконечно — особенно, если надо ждать, пока прогреется мотор. Наверное, долгая ночь меня все же утомила, судя по тому, что меня влекли даже сомнительные удобства мотоциклетной коляски. Наверное, я поборол бы стеснение и устроился в ней, если бы не оказалось, что Силинь тоже не расположен к длинным разговорам.

— Ладно, Илга, обойдемся на сей раз без ревности… Аспа сегодня снова в вечернюю смену?

— Я же сказала: зря ждешь. Она убыла в учебный отпуск, хочет попытать счастья на юридическом факультете. Вот как действуют наши передовики! — Она уселась в седло, выжала сцепление и включила скорость. — Донесение о вчерашнем приключении еще у начальника. Ты ведь ради него к нам пожаловал, верно?

Уже в мои школьные годы предмет чистописания был исключен из учебной программы. Сейчас, глядя на донесение сержанта Вайвар, я не мог не восхищаться ее прекрасным почерком. Трудно было только понять, как может человек, тратящий столько сил на всякие петельки и хвостики, еще находить в себе достаточно энергии, чтобы выжать из головы связные мысли. Но, в противоположность богато украшенным буквам, в отчете по дежурству не было ничего лишнего и, к сожалению, нового ничего тоже. Заметила, сообщила, в соответствии с распоряжением преследовала, догоняла, однако не обгоняла, выполняя указание ответственного дежурного по городу, пыталась ослепить дальним светом, петляла по новым кварталам и там потеряла след темно–синей машины. Она писала кратко и деловито, не оправдываясь, не ссылаясь на боязнь сбить какого–нибудь запоздалого пешехода. Изложение случившегося, число, подпись, точка.

— Кое–что мне тут непонятно, — разочарованно сказал Силинь. — Почему нет описания угонщиков? Они же оглядывались, самое малое, один раз. И у Аспы галогенные фары…

— Вайвар — инспектор дорожного надзора, а не угрозыска, — почему–то принялся я защищать незнакомую девушку.

— Верно. И все же могла добавить хотя бы несколько слов: широкоплечие или тощие, молодые или в годах, светлые или темноволосые. Но может быть, вы и правы: написать трудней, чем рассказать. Едем?

— Куда теперь? — спросил я, зная ответ заранее.

— К Аспе в общежитие.

Я не стал спрашивать, откуда он знает ее адрес, потому что не сомневался: настойчивость лейтенанта продиктована не только служебным рвением.

Но и в общежитии нам не повезло. Оказалось, что Аспа ранним автобусом уехала к родителям, проживавшим где–то между Дундагой и Валдемарпилсом. А так далеко не простирались даже личные интересы Силиня.

Получилось так, что рассказ сержанта я услышал намного позже, когда дело уже близилось к завершению. Читатель же, напротив, имеет право узнавать все в строгой хронологической последовательности.

* * *

Почти три года минуло с того дня, который Аспа Вайвар долго считала самым несчастливым во всей своей жизни, но который, как оказалось впоследствии, явился исходной точкой всех ее дальнейших удач. Приехав в Ригу поступать в университет, она провалилась уже на первом экзамене — на сочинении.

Аспа долго стояла у черной доски и, не веря своим глазам, разглядывала красовавшуюся против ее фамилии двойку. Суета и гомон уже улеглись, а она все еще не могла понять, что случилось непоправимое. Ведь до сих пор все ее школьные сочинения оценивались, самое малое, на четверку и то лишь потому, что литературу в школе преподавала ее мать, которой, видимо, казалось неудобным баловать дочь отличными оценками… Аспа вынула из сумочки продолговатую записную книжку, в которой в алфавитном порядке были записаны цитаты на все случаи жизни — из советских и иностранных писателей, классиков и современных; изречения эти могли бы украсить любое сочинение. Именно поэтому Аспа выбрала тему по Райнису: «Пусть трудно, пусть ночь — сильным быть и превозмочь» и до отказа заполнила его чужими мыслями и сентенциями, как набивают крупой кровяную колбасу. Перестаралась, наверное, и продукт получился неудобоваримым. Повинуясь внезапному порыву, девушка хотела было порвать в клочки источник подобранных матерью премудростей, но вместо того просто выкинула его в ближайшую же мусорную урну.