Возвращаясь с плотины, Зубов встретил на реке проверяющего вентеря Архипа Антоновича Антропова. Бригадир издали узнал Василия.
Они постояли, покурили, и Архип Иванович, по-медвежьи переступив с ноги на ногу, провел жестким пальцем по усам и кольнул Зубова взглядом глубоко сидящих глаз:
— Вот чего… вы, может, подбегите до меня вечерком? Нам бы с вами поговорить надо…
— Хорошо, я зайду, — пообещал Василий, — я сам собирался к вам.
Вечером, как только стемнело, он пошел к Антропову. Бригадир жил почти на краю станицы, в низеньком, будто игрушечном, деревянном домике, окрашенном желтой охрой. И во дворе и в домике было очень чисто. Антроповы не имели детей; только после войны Архип Иванович взял из детского дома девятилетнюю девочку-сироту, родители которой, старочеркасские рыбаки, погибли во время немецкой оккупации.
Когда Василий вошел в дом, хозяйка с девочкой мыли посуду, а сам Антропов сидел у стола и читал газету, сосредоточенно водя пальцем по строкам.
— Садитесь сюда, на табуретку, — пригласил он Зубова и, похлопав ладонью по газете, проговорил задумчиво: — Америка все дурочку валяет, думает запугать нас атомной бомбой, холуев своих на кукан нанизывает да долларами их подмазывает…
Отложив газету, он сказал жене:
— Тащи-ка нам, Сидоровна, бутылочку красностопа…
Он налил себе и гостю по стакану терпкого красного вина, некоторое время молчал, прислушиваясь, как в соседней комнате девочка вслух учит стихи, потом отпил из стакана и заговорил негромко, сверля Василия своими стальными глазами:
— Плохо мы в нашем рыбколхозе хозяйнуем, Кириллыч. Отстающее наше хозяйство. Все нас, рыбников, обгоняют: и полеводы, и виноградари, и животноводы. А почему? Потому, что наш брат-рыбак по старинке на свое дело смотрит: он только берет от реки, на иждивении у нее состоит, вроде как инвалид при собесе. А, по-моему, рыбак должен хозяином на воде стать, как крестьянин на земле. Советский рыбак должен не только добывать, но и производить. Понятно? Про-из-во-дить!
Архип Иванович разгладил крепкими пальцами скатерть и продолжал, глядя на Зубова в упор:
— Добыча рыбы у нас на реке с каждым годом падает? Падает. А почему? Потому, милый человек, что мы в завтрашний день не глядим, потому, что мы хотим жать, не сеявши. При социализме так хозяйновать нельзя, как наш рыбколхоз хозяйнует. И думка у меня есть: на новые рельсы дело наше переводить, производством рыбы заняться…
Поигрывая бахромой скатерти, Зубов посмотрел в глаза бригадиру:
— Скажите, Архип Иванович, браконьеров у вас тут много?
— Браконьеров? — переспросил Антропов. — Разве дело только в браконьерстве? Дело…
— Пока я спрашиваю о браконьерах, — мягко перебил Василий, — меня интересует: много ли хищений на реке?
Архип Иванович подумал и сказал раздельно и строго:
— Таких людей, которых ты, Кириллыч, именуешь браконьерами, еще немало. Да-да. И знаешь почему? Потому, что любой лов рыбы у нас спокон веку за кражу не считается. Погляди, как оно выходит: ежели, скажем, какой-нибудь ворюга с колхозного поля десять килограммов зерна унесет, мы ему по закону от седьмого августа за расхищение социалистической собственности такое пропишем, что он внукам своим воровать закажет. А на реке? Выедет, к примеру сказать, Авдей Талалаев со своим сыном Егором, полбаркаса селедки черпаком нагребет или же перемет под чехонь поставит и тыщи на три ее наловит — и ему хоть бы что! Это, говорят, человек спортом занимается, для своего домашнего потребления рыбкой балуется. А вкоренилось это потому, что до рыбы никто трудовых рук не прикладывал. Люди так и глядят на рыбку, как на божий дар: дескать, ее никто не сеял, и, значит, она ничья, бесхозяйная.
Вспомнив черномазого парня у трансформаторной будки, Василий спросил угрюмо:
— Это вы о каком Талалаеве говорите?
— Паромщиком у нас тут работает старичок один, Авдей Гаврилыч называется, а сын его Егор монтером на шлюзу пристроился. Они при Лихачеве цельными ночами рыбу ловили да в город отправляли…
Антропов положил Василию на плечо тяжелую руку и убежденно сказал:
— Так, Кириллыч, дело дальше не может идти. Подходит пора наше рыбное хозяйство на новый лад перестраивать. Слыхал небось про Мичурина? Ну так вот. Ты думаешь, этот старичок только яблочками занимался? Нет, Кириллыч. Я так себе думаю: недаром у нас такое внимание ему оказали. В корень он глядел. В самый корень. На примере своих яблочек он нам стежку протоптал и указал, как мы всю природу по-своему перекроить обязаны, на пользу людям. Мы, мол, не можем ждать милостей от природы, мы сами должны взять их у нее, так он говорил. Слыхал?
— Слыхал, — отозвался Василий.
— То-то. Так и с нашей рыбой.
Глаза Антропова засверкали. Допив вино, он поставил стакан, ударил кулаком по столу и, наклонившись к Зубову, негромко продолжал:
— Сеять надо рыбу, милый человек. Да, да. Именно сеять, так же как полеводы сеют пшеницу. И притом сеять не абы какую рыбу, а лучшие сорта: севрюгу, рыбца, чебака, сазана, сулу. Сеять и ухаживать за ней надо, выращивать ее, как знатная колхозница ягнят или поросят выращивает. Подкормку рыбе надо давать, на учет ее взять надо, планы рыбного урожая повышать ежегодно надо. Вот это и будет называться социалистическое рыбное хозяйство. Правильно я говорю или нет?
— По-моему, правильно, — улыбнулся Василий, — но вашему колхозу до этого, кажется, еще очень далеко.
— Верно! — вспыхнул Архип Иванович. — Далеко! Я вон слышал, на Волге уже сазаньи да лещевые рыбопитомники организованы, и в них миллионы рыбной молоди выращивают. А мы даже спасения рыбной молоди и то как следует наладить не можем. Есть тут в станице девчонка-рыбовод. Славная девчонка, досмотрщика вашего дочка. Да что я объясняю, вы же ее на облаве видели и домой вместе с ней ехали. Так вот, как весна приходит, она цельный день на займище бродит, молодь спасает. На курсы мы ее посылали, деньги для этого дела расходовали, а теперь человеку помочь не можем, мальчишек в бригаду ей насовали — и с плеч долой.
— Что же вы ей не поможете? — спросил Зубов. — Разве спасение рыбной молоди не касается партийной организации?
— Известное дело, касается, — пошевелил пальцами Архип Иванович, — а только у нас все силы на добычу отдаются. Так и начальство на это дело смотрит: в первую очередь за выполнение плана добычи спрашивает, а потом уже за все другое…
Он помолчал и проговорил задумчиво:
— Работенка у вас тут будет нелегкая. А помощник ваш Иван Никанорыч, нечего греха таить, слабоват для этого дела. Его бы лучше освободить от должности досмотрщика.
— А как он себя держал при Лихачеве?
— Никак! — пренебрежительно махнул рукой Антропов. — Он, этот ваш помощничек, вроде вербовой лозины на косе: куда ветер подует, туда он и гнется. Лихачева он боялся как огня и ни в чем ему не перечил. А теперь вас будет бояться и тоже ни в чем перечить не будет. Робкий он человек, безответный. А сюда разве такой нужен?
— Но и увольнять его без причины неудобно, — возразил Василий, — и потом, как же это получится? Человек проработал в рыбнадзоре лет двадцать, а его вдруг взять и выгнать на улицу?
— Зачем же на улицу? Место мы ему подыщем. Головневу в цех весовщик нужен для приема рыбы, в детдоме у нас люди требуются. Дело ему везде найдется. А вам бы на должность досмотрщика надо подыскать хорошего молодого рыбака, коммуниста или же комсомольца, такого, скажем, как Степа Худяков…
Зубов нахмурился:
— Нет, Архип Иванович, на увольнение Прохорова я своего согласия не дам. Так швыряться людьми нельзя. И обо мне после этого черт знает какие разговоры пойдут: не успел, скажут, приехать, и сразу же разгром учинил. Надо подождать, потолковать с Иваном Никанорычем, объяснить ему как следует, что надо делать…
— Ну, глядите, дело ваше, — пожал плечами Антропов, — вам с ним работать, вам и отвечать. А только сдается мне, что Иван Никанорыч когда-нибудь здорово подведет вас.
