Через несколько дней должен был вступить в силу весенний запрет.

Кузьма Федорович Мосолов и вернувшийся недавно с верховьев Архип Иванович Антропов торопились выполнить месячный план лова. Почти вся рыбацкая станица жила на тонях. Лов не прекращался ни на одну минуту.

— Не вытянем, — поглядывая на сводку о выполнении плана, тревожился Мосолов. — Еще бы три-четыре денька…

— В ночь под воскресенье конец, Кузьма Федорович, — напоминал Зубов, — ровно в двенадцать ночи в реке не должен остаться ни один невод.

Мосолов попробовал отшутиться:

— У рыбаков на тонях нет часов, где им знать, когда двенадцать, когда час.

— Это предусмотрено, — серьезно ответил Василий. — Я договорился с начальником гидроузла: в двенадцать ночи он даст тройной сигнал всеми шлюзовскими огнями После сигнала путь нерестующей рыбе должен быть открыт по всей реке…

В субботу рыбацкие бригады работали не покладая рук.

Близилась ночь. В сводке у Мосолова стояла цифра «99,6».

— Половить бы до утра — и план выполнен, — сказал Кузьма Федорович, подняв на Зубова затуманенные бессонницей глаза.

Они стояли на берегу.

Зубов положил руку на плечо председателя:

— Ты этого хочешь? Половить до утра?

Кузьма Федорович молчал всего несколько секунд, потом протянул Василию руку и сказал тихо:

— Нет, не хочу. Правда, с планом мы чуточку не дотянули, да это уж наша вина. А запрет нарушать не будем…

Отражая мерцающие звезды, темнела река. У левобережья поскрипывали невидимые баркасы. Ниже, у причала, размеренно постукивали механизмы принимающего рыбу катера. На излучине, протянув по воде красную полосу, сверкал покачивающийся бакен…

Ровно в двенадцать часов ночи все шлюзовские огни — на сигнальных мачтах, в окнах домов, в бараках — на мгновение погасли, потом снова зажглись, снова погасли и зажглись опять.

Рыбаки на тонях прекратили лов.

Зубов, Груня и Архип Иванович с Мосоловым сели а каюк и поехали к каменной дамбе, чтобы посмотреть ход рыбы.

— Я был в верховьях и видел, как вскидывается на нерестилищах наша белуга, — сказал Архип Иванович. — Надо бы послать профессору телеграмму, пусть старик порадуется…

Они простояли на дамбе до утра. И когда взошло солнце, им показалось, что вся станица, с ее домами, цветущими садами, стоящими у баркасов людьми, торжественно плывет в неоглядный, озаренный теплым светом невиданно синий простор, которому нет ни конца ни края.