Но за видимым планом скрывался другой, символический, который хорошо понимался людьми XVII века. Упавшие предметы и мятые драпировки напоминают о бренности бытия, раковины устриц, являющихся символом плотских наслаждений, разбросаны вокруг как нечто, обратившееся в прах и тлен. И весь натюрморт производит впечатление сиюминутности земных наслаждений, за которыми обычно стоит разочарование, подобное внешне яркому и привлекательному, но кислому лимону. Но Хеда вводит в картину тему Евхаристии, к которой часто иносказательно обращались голландские мастера, то есть причастия кровью и телом Христа, напоминанием о чем служат находящиеся здесь вино и хлеб. Тем самым автор дает понять, как человек может победить бренность бытия.

Тип натюрморта, который развивал Калф, называется «десерты», и состоят такие композиции из роскошных предметов, рассказывающих о богатстве заказчика.

В данном случае художник изобразил серебряный кувшин, бокал с вином на позолоченной подставке, глубокую фарфоровую тарелку с фруктами. Игра света и цвета — вот что интересовало его, использовавшего сочетание желтого, белого и синего. У Калфа лимон отражается в начищенном боку кувшина, серебро блестит рядом с тускло сияющей позолотой, мякоть лимона сверкает каплями сока, в полутьме мерцает вино в бокале. Все будто живое, фрукты словно источают запах и даже вызывают ощущение их вкуса, но вытянутая по вертикали форма полотна, а также изображение всей постановки, увиденной немного снизу, придают «вес» предметам, возвеличивают их.

Создав образ полнокровной земной жизни с ее чувственными наслаждениями, живописец, однако, ввел в композицию карманные часы: они лежат справа, их можно заметить лишь после того, как глаз насладится пиршеством красок. Стеклянная крышка откинута, словно кто-то только что смотрел на циферблат. Часы, символ уходящего времени, напоминают о том, что плотские удовольствия не вечны.

Немец Абрахам Миньон учился у голландского мастера Яна Давидса де Хема и жил в Утрехте. От наставника, ассистентом которого он был долгое время, художник унаследовал любовь к цветочному натюрморту.

На представленной картине изображены живописно стоящие в вазе цветы: пионы, маки, гвоздики, ирисы, тюльпаны, нарцисс. Большинство из них полностью раскрылось и пребывает в восхитительном состоянии равновесия, являя миру свою полуденную красоту. Нежные вьюнки обвивают сильные стебли, колосья щетинят усики. Здесь же ползают и летают осы и мухи, сидит большая бабочка и любопытная улитка свесила рожки, словно желая рассмотреть со всех сторон большой красный цветок. Но в стороне от этого великолепия лежат карманные часы с голубой лентой, напоминающие о течении времени, и сами срезанные цветы, которые, увы, недолговечны, намекают на то, что все проходит.

Однако в Голландии оттого и были так популярны цветочные натюрморты, что жители этой страны, одни из самых культурных в ту пору, знали: наиболее ценное в жизни — это вещи невесомые, духовные, поэтому любовь, веру, дружбу, знание и истину они искали в первую очередь.

Основной темой в творчестве Рембрандта был человек — это божественное начало, помещенное в земную оболочку. Художник пристально вглядывался в его естество и оттого оставил такое количество портретов, в том числе и своих собственных: в ком он мог искать ответы на самые волнующие вопросы, если не в себе самом? В результате мастер запечатлел себя более чем на восьмидесяти картинах, рисунках и офортах.

В данном автопортрете, одном из ранних и небольшом по размеру, Рембрандт отобразил свой горячий и пытливый взгляд. Волнению, которое чувствуется в этом юноше, словно вторят пышные вьющиеся волосы. На лице изображенного играет молодой румянец, хорошо заметный потому, что щека портретируемого освещена. Светотень, ставшая едва ли не главным выразительным средством в живописи автора, здесь еще является предметом его опытов, и вполне удачных: художник сумел передать характер модели, чье лицо находится в тени. В дальнейшем он, работая над портретами, помещал и себя, и других на свету и создавал впечатление, будто сияние исходит от людей.

Портрет своей возлюбленной Рембрандт написал в годы, когда его жизнь складывалась счастливо. Одним из источников счастья была Саския, племянница амстердамского торговца картинами, в доме которого жил тогда художник. В момент создания этой работы девушке было двадцать лет.

Из полутьмы выступает нежное лицо с живыми карими глазами. Трепетное письмо мастера передает и шелковистость белой кожи с девичьим румянцем, и пушистость волос, и прелесть всего облика. Рембрандт, питавший пристрастие к изображению людей в фантастических одеяниях, представил Саскию с необычным для своего времени покрывалом на голове. Он тщательно отобрал детали, они подчеркивают нежность и красоту молодой женщины: тонкая диадема в прическе, тускло мерцающее жемчужное ожерелье, простая и изящная сережка, вышивка цвета старинного золота по вырезу темного платья. В данной картине видны особенности, которые будут свойственны портретам Рембрандта: ничто не отвлекает внимания зрителя от лица человека, образ создается при помощи тончайшей живописной ткани, причем в лепке формы большую роль играет свет, и, главное, здесь нет самодовлеющих приемов — только искренность в отношении к модели.

Живописец и его возлюбленная поженились спустя год после написания картины. С тех пор Саския в течение почти десяти лет, до своей ранней смерти, была музой художника, он оставил немало ее изображений.

Рембрандт часто обращался к сюжетам из Ветхого Завета, дававшим богатую пищу его художническому воображению. Человеческая жизнь, со всем ее земным прахом, но окрашенная и приподнятая постоянным присутствием Бога, — вот тема библейских картин мастера. В данной он изобразил Иеремию, оплакивающего разрушенный, как и предсказывал пророк, Иерусалим.

Пророк сидит на каменистом склоне, позади которого видны развалины города. Удивительно, как еще молодой живописец — Рембрандту на момент создания работы было двадцать четыре года — сумел передать усталость и отчаяние пожилого человека, чувствующиеся в отяжелевшей фигуре Иеремии, в том, как он подпер рукой голову, в невидящих от слез глазах. Это один из тех ранних образов старых людей, которые автор писал до конца своих дней, любуясь старостью как кладезем красоты и знаний. Иеремия Рембрандта мудр и красив, на его облике лежит отсвет божественного сияния.