Вечно Джемма забывает, что, как бы мягко и беспристрастно ни звучал ее голос, я чувствую все, что творится под маской спокойствия и терпения. Этот разговор всплывал снова и снова уже несколько недель. Хотя куда там! Скорее несколько месяцев. Я ощущала, как расстроена моя сестра. Теперь, когда Дениз вдруг разохотилась со мной сблизиться, Джемма жаждала нас помирить. Хотела, чтобы мы подружились и вместе ходили по магазинам.

Ей-богу, лучше я пешком пойду в логово адских псов.

- По-твоему, если мы с Дениз не засядем на несколько часов поболтать по душам, то проблемы, которые не решались десятилетиями, так и останутся не решенными? – уточнила я, изобразив чистейший ужас якобы от одной только мысли о страшных последствиях. А потом безразлично пожала плечами: – Я только за.

Отвернувшись, я пошла по ступенькам, давая знать, что разговор окончен, и услышала, как за спиной грустно вздохнула Джемма.

Кремация тела возврату не подлежит.

Табличка в похоронном бюро

Пока Куки и Эмбер в спальне наносили последние штрихи, я решила закончить свои приготовления в ванной и, ковыляя по узкому коридору, прямо-таки ощущала, как из стен монастыря сочится его история. Под ногами скрипели половицы. Легко представилось, каково здесь жилось монахиням двести лет назад. Ну ладно, с монахинями я загнула. Но в мыслях рисовались красочные картины того, как обитавшие в монастыре люди общались с коренными американцами, смотрели, как играют их дети, выращивали в садах овощи и фрукты. Должно быть, замечательную они вели жизнь. И наверняка все эти женщины – и монахини, и коренные американки, и местные фермеры – были очень-очень храбрыми.

Вместе с тем такую жизнь легкой не назовешь. Особенно без сотовой связи. Да и одна ванная на этаже – то еще удовольствие. Но я смирилась. В каждой комнате было по раковине и зеркалу, но на зов природы приходилось бежать в другое место. Слава богу, Рейес устроил здесь отопление и систему охлаждения воздуха, но я боялась, что атмосфера монастыря может измениться и мы утратим историческую ценность здания, поэтому сделали здесь только самое необходимое. Комнаты наверху остались нетронутыми – крошечными и полупустыми. Зато в каждой стояла печь. Этими печами давно никто не пользовался, но они все еще работали и вполне могли обогреть маленькие помещения. Внизу мы тоже оставили почти все, как было. Только кое-где заделали стены и починили полы. В правильных руках бывший женский монастырь мог бы стать прекрасным рестораном, но для начала его нужно зарегистрировать в Историческом обществе, чтобы сохранить отголоски прошлого.

Правда, кое-что мы все-таки изменили. В каждой из ванных комнат вверху и внизу установили по ванне и душевой кабине. Само собой, душевые не были такими роскошными, как Джордж – каменный душ в квартире Рейеса, но сами ванные были вполне себе современными по сравнению с оригинальными. В последний раз их ремонтировали в сороковых годах двадцатого века, но с тех пор сантехника далеко ушла вперед.

Тихонько постучав и не получив ответа, я открыла дверь. В лицо ударил пар, и осталось только молиться, что не растают ни блестки на лице, ни само лицо. Помахав, чтобы развеять горячие клубы, я чуть не налетела на полуголого демона-раба, который оборачивал вокруг талии полотенце.

- Ош! – рявкнула я, закрывая рукой глаза. – Я же постучала. Какого черта?

 На красивом лице заиграла лукавая ухмылка. А знала я это потому, что мои пальцы совершенно случайно раздвинулись. И не моя вина, что я узрела его, так казать, в чем мать родила. На вид Ошу было лет девятнадцать, хотя на самом деле его возраст исчислялся веками. Мало того, он был старше Рейеса. Но, даже зная об этом, я все равно чувствовала себя извращенкой всякий раз, когда смотрела на стройную мускулистую фигуру. Оша создали в аду, где он был рабом. Или даэвой, как их там называли. И жизнь у него была, мягко говоря, не сахар. Представить не могу, через что ему пришлось пройти. Быть рабом – это одно. Оказаться в аду – уже другое. А быть рабом в аду… От одной только мысли закипают мозги.

Зачем вообще в аду рабы? Что именно они там делают? Об их обязанностях я знала всего ничего. Например, что их вынуждали служить в демонской армии. Впервые я встретила Оша, когда он устраивал карточные игры, где на кону стояли души людей. Ко мне обратился клиент, чью душу выиграл Ош, и я хотела эту душу вернуть. Но такова природа даэвы. Он живет за счет человеческих душ. К счастью, мне удалось убедить его трапезничать исключительно теми, кто своей души не заслуживает. Ну, например, убийцами, наркоторговцами, гадами, которые пристают к детям, и лоббистами.

Короче говоря, тогда-то я и узнала, что Ош, или, как его называли внизу, Ошекиэль, сбежал из ада намного раньше Рейеса. Мало того, он единственный даэва, которому удалось оттуда смыться. Поначалу Рейес не доверял ему так, как я, но со временем научился полагаться на Оша. Ради Пип. Потому что демон, казалось, в глубине души на самом деле печется о нашей еще не родившейся дочери.

Однажды Рейес рассказал мне, что между Ошем в аду и Ошем на земле есть одна существенная разница. В человеческом воплощении не видно его шрамов. И от этого у меня за даэву болело сердце.

Правда, не сегодня.

Смерив меня взглядом с ног до головы, Ош по-волчьи ухмыльнулся.

- Я слышал. Но мне вроде как становится одиноко. Вот я и решил, что компания не помешает.

Прекратив разыгрывать из себя воплощение чистоты и невинности, я опустила руку и закатила глаза:

- Я тебя умоляю! Можно подумать, тебе вот это по зубам. – А потом ткнула пальцем за плечо: - Выметайся. Мне нужно закончить с приготовлениями.

- А мне нужно побриться, - тут же отозвался Ош.

- Побриться ты можешь и в комнате.

- Моя комната размером с чулан для швабр.

- Моя тоже. Тебя никто не просил сюда переезжать. Мог бы остаться в своем роскошном доме.

На самом деле мы и правда тайно поселили его в чулане, но нельзя обижаться на то, чего не знаешь.

- Чтобы вы без меня отгоняли адских псов? Ни за что! Но место тут действительно стремное, - добавил он и помотал головой.

Капли с черных волос попали мне на лицо. Я поджала губы, как будто Ошу будет до этого хоть какое-то дело.

- Согласна. Хорошо, что я не родилась в девятнадцатом веке и не стала монахиней.

Снова во всю мощь засияла фирменная ухмылка.

- Что-то мне подсказывает, что, даже родись ты в девятнадцатом веке, монахиней бы не стала.

Ош прав. Наконец прогнав его, я повернулась к зеркалу, чтобы освежить макияж, но, когда рассеялся пар, увидела нечто неожиданное. На стене у меня за спиной были нацарапаны имена.

Как будто прямо отсюда можно было заглянуть на чердак, я уставилась в потолок и, топнув босой ногой, сердито крикнула:

- Рокет!

И он тут же появился. Рокет умер в пятидесятых и был крупным высоким добряком. Глядя на него, я вспоминала огромного плюшевого медведя, с которым играла в детстве.

- Ты что творишь? Говорила же, что имена можно писать только на чердаке!

Мы с Рейесом обшили чердак несколькими слоями гипсокартона, чтобы Рокет не портил родные стены монастыря.

- Но, мисс Шарлотта, там место закончилось.

- Тогда начинай писать поверх уже написанных имен. В несколько слоев, как в лечебнице.

- Хорошо, мисс Шарлотта, но мне придется царапать на обоях, а сестра Хоббс этого не любит.

Судя по всему, сестра Хоббс была медсестрой в психушке, где вырос Рокет. Из того, что мне удалось узнать (а это какие-то крохи), его упекли в дурдом совсем еще юным. Видимо, дар Рокета был с ним и при жизни. Он знает имена всех людей, которые умерли на земле. И сделал целью своей жизни записать каждого из них. Трудно представить, о чем думали его родители, глядя, как их ребенок снова и снова записывает имена умерших людей на всем, что попадается под руку. В те времена отослать его на лечение было вполне ожидаемым решением.