— Я, возможно, не вовремя…
— Нет, что ты… — он шевельнул плечами, скидывая мантию.
Падме сглотнула, понимая, что надо выходить из столь некрасивого и опасного положения:
— Я хотела…
— Я тоже, — перебил он её, снимая тунику. — Ты решай, где начнём, — в пару ровных движений он полностью разделся. — А я сейчас вернусь.
И уверенно направился в другую комнату, оставив Падме в полном замешательстве. В намерениях бывшего супруга она не сомневалась, и взгляд тут же кинулся к двери, которая была закрыта. Она не могла просто так сбежать – завтра он растреплет о её визите всей Галактике! Она не так представляла себе их разговор и не ожидала увидеть его в таком состоянии. Ситуация была крайне неприятной. Ни ко времени и ни к месту в памяти всплыла их последняя ночь. Внизу живота потянуло. Она тут же прогнала недопустимую мысль, и напомнила себе, что он может сделать. И что он сделал в прошлый раз. И к чему это привело. От него можно ожидать всего, даже самого неприятного. Или приятного. Она осмотрела комнату, ища возможную защиту, но военный аскетизм ярко отражался в интерьере.
— Прям у двери? — спросил Лорд, входя в комнату. Полностью обнажённый, идеально сложенный, равномерно прокачанный, ничего лишнего… Вода, капая с мокрых волос на широкие плечи, скатывалась вниз, невольно притягивая взгляд. Тусклый свет соблазнительно подчёркивал сухой рельеф рабочих мышц… В каюте стало душно. Падме непроизвольно задержала дыхание и сделала шаг назад. Предательская мысль вернулась вновь и импульсом отдалась во всём теле: а почему нет?
«Потому что» – жёстко пресёк её рассудок.
— Мой Лорд, — она взяла себя в руки, полностью подавляя глупые идеи. — Я пришла не за этим.
В её тоне что-то остановило его. Скайуокер слегка свёл брови, окинул взглядом её ещё раз, замечая полностью закрытое платье. Только волнистые волосы, спадающие с плеч, говорили о её желании.
— Ваше величество, — мурлычущим баритоном обратился он. — Или вы становитесь прекрасным десертом моего сладкого вечера или… проваливайте отсюда!
Падме вздрогнула, но тут же пришла в себя, гордо расправляя плечи, развернулась к выходу. Красный огонёк на двери сменился на зелёный, когда она подошла к порогу. Королева ждала оскорблений и издевательств, но пришла сюда не за ними. Он выгоняет её как продажную девку… непозволительно.
Амидала остановилась у открытой двери, лишь слегка повернув голову:
— Тебе не интересно, зачем я пришла?
Спокойный ровный голос дал ей ответ:
— Нет.
Но она повернулась, ловя затуманенный взгляд:
— Я пришла, чтобы сказать: спасибо, что уберёг Лею.
Королевская осанка, королевский взгляд и тон. Ещё секунда, чтобы убедиться, что до него дошли её слова, и она так же по-королевски отвернётся и уйдёт.
— Лея… — в его голосе проскользнула, нотка… нежности? Полностью обнажённый, стоя в центре комнаты, он крутил в руках недопитую бутылку. — Прекрасная девочка, — затуманенный взгляд, смотрящий в никуда. — Умная, талантливая… с характером, — Лорд вспомнил о гостье и посмотрел ей прямо в глаза. — Жаль, что вырастет такой же политической проституткой, как и мать.
Падме вылетела из комнаты, а Лорд, одним глотком допив толу, с размаху кинул пустую бутылку ей вслед:
— Сука!
* * *
А можно ли вообще это почувствовать?
Нет…
Она не чувствовала. Она не понимала. Она знала…
И это знание… растворило её. Уничтожило. Убило.
Но разве мёртвые могут чувствовать?
Нет…
А она что-то чувствовала… рядом, совсем рядом. Пальцы невольно дёрнулись, касаясь чего-то шершавого, знакомого.
— Родная моя? Как ты себя чувствуешь?
Она открыла глаза. Сделать это оказалось просто. Зачем она это сделала?
Потому что он был рядом.
Он?
Тот, кого она любила, ради которого готова была… Готова была.
— Никак.
Слово вырвалось само. Это единственное слово, которое могло охарактеризовать её состояние. И даже нет, не могло. Никак – это хоть как-то. А она себя чувствовала… или не чувствовала?
— Прости, — он взял её руку и стал покрывать поцелуями. Прикосновения должны быть нежными, и они были таковыми, только ей это было не важно. — Прости меня… — уже не значимо. — Я не знал… — безразлично – я не успел…
— Не надо.
Ему было плохо, он был растерян и испуган. Под глазами были синяки, а веки покраснели. Она никогда не видела его таким… никогда… и синие глаза… такие… такие же… Она отвернулась, переводя взгляд на белый потолок. Его страдания проходили мимо неё, не затрагивая и не касаясь, не вызывая ничего внутри. Ничего… потому что там, внутри неё, уже ничего не было. А может, и её самой уже не было.
— Мы справимся.
Она снова посмотрела на него… и увидела его: маленького мальчика, светло-русоволосого, с яркими синими глазами отца… такого маленького и озорного, такого сильного и весёлого… она знала, что он любит бегать, драться и летать. Она знала, что на утро ему нужен свежий сок – неважно из чего, главное чтобы он был оранжевый. Она знала, что мальчик любит цветы, и, увидев красивое растение, обязательно сорвёт его и принесёт его ей, ведь мама любит цветы. Он упрям и не любит, когда его прилюдно обнимают. Он любит головоломки и папины инструменты. Он мечтает…
Он мечтал…
Он любил…
Он был…
— Родная моя… — муж приблизился, желая обнять.
— Не трогай меня! — возмутилась она. Ещё чуть-чуть… одно его движение… она, та хрупкая, почти стеклянная, безжизненная оболочка, которой стала ОНА… разобьётся… она не выдержит его… его тепла… его заботы… его присутствия. — Я не могу, Энакин! Не могу!
— Прости…
Он отошёл, а она почувствовала, как по щекам потекли слёзы… горячие слёзы по холодной оболочке. Ещё чуть-чуть и даже эти слёзы окончательно уничтожат её.
— Мы справимся… — повторил он.
Он хотел как лучше, он ещё борется, он ещё хочет…
— Я не могу… — она даже не знала, как ещё дышит, не понимала, как вода течёт по её лицу, не понимала, как ещё может смотреть на него… и видеть ярко-синие озорные глаза ребёнка…
— Мы справимся.
— Мы уже не справились! — холод пустоты вылился в её голосе. — Всё кончено, Энакин. Его нет. Не с чем справляться.
— Падме…
— Уйди… — треснула стеклянная оболочка. — Я не могу тебя видеть, прости… — и потекла вода из глаз, продолжая разрушать её. — Не мучай меня, пожалуйста. Уйди!
Она не знала, откуда берёт силы, и как она смогла повернуться на бок и укрыться одеялом, чтобы там, под ним, опали осколки представителя Набу, сенатора Падме Амидалы Наббери-Скайуокер.
Слёзы текли, а дыхание прерывалось всхлипами, но её уже не было. Совсем. Всё, что было ею, всё, чем она являлось – исчезло. Его больше нет. Её больше нет. Остался лишь Энакин, который до сих пор готов бороться…
— Энакин? — имя потерялось в пустоте. — Энакин?
Она поднялась… он исчез. В зале, среди медицинских дроидов и аппаратов… его нет.
Она сама прогнала его…
— Энакин? — откинув одеяло, она села на койку.
Если он сейчас уйдёт – то никогда не вернётся – эта мысль заставила её встать, — нет… нет! Она не может потерять его… не может… он – её любовь, её сила, её жизнь…
— Энакин! — голос перешёл на крик, и она кинулась к двери.
Она найдёт его и извинится. Он простит… он поймёт…
— Энакин!
Голова закружилась, ноги подгибались.
— Мадам, — её жёстко схватили манипуляторы дроида-врача. — Вам нельзя вставать.
Она ничего не слышала, пытаясь вырваться, голова кружилась, а низ живота пронзила острая боль. Это всё не важно… не важно…
— Энакин…
Легкий укус шприца в шею, и сознание стало мутнеть…
Нет! Они не понимают! Ей нужно! Нужно!
Всё поплыло, тело перестало подчиняться… И только на её белом одеянии разрасталось красное пятно…
* * *
Волнение Диатора он почувствовал, находясь ещё в душе. По привычке прочитав отчёт в мыслях помощника, он сразу же выключил воду и вышел, открывая дверь.
