— Я скоро уйду, — сказал он. — Мои дети уедут. Твой отец тоже уйдет, а ты останешься здесь один.

Девятилетний мальчик изумленно смотрел на старого графа, который прежде ни разу не взглянул в его сторону.

— У тебя будет странная судьба, — продолжил генерал. — Тебя ни разу не мобилизуют, ты всегда будешь здесь, и тебя будут видеть лишь новые хозяева, которые завладеют домом. Потом тебя не будут видеть даже они. И настанет день, когда ты поймешь, что ты не только дворник, но и Страж. Ты не пропустишь этот день, я сам напомню об этом…

Рядом с подвальным оконцем, где была его коморка, злобно, требовательно загудела машина, и он проснулся.

Константин Сергеевич откинул прохудившееся ватное одеяло, но некоторое время не вставал. Он помнил и старого графа, и его сыновей, но мог поклясться: такого разговора не было никогда. Между тем, в мозг впечаталось каждое слово.

Нертов чувствовал себя усталым и даже слегка напуганным. Он понял это просто: кончилось чувство юмора. Он не улыбнулся сам себе, сообразив, что судьба вынудила его в очередной раз проникать в здание, занятое противником. Однажды он выручил свою будущую (теперь бывшую?) жену, которую бандиты взяли на Лазурном побережье. В другой раз ему пришлось вытаскивать Юлю Громову из подвала детского приюта, куда ее заволокла охреневшая администрация. И вот снова дом, а там та же самая Юля. Или, как минимум, одна Юля.

Уже будучи в пути, он дозвонился в пейджинговую компанию и, буквально умоляя операторшу, узнал, что странную фразу про блокнот, посланную Юле на пейджер, произнес мужской голос. К счастью, видимо, девушка впервые услышала за день слово «блокнот», поэтому вспомнила его. Впрочем, не к счастью. К огорчению…

Боча, сидевший рядом с Нертовым в машине, был огорчен не меньше. Он только что во второй раз закончил пересказывать Алексею и Диме о том, как, посещая Дом прессы, увидел Юлю, идущую по коридору первого этажа между двумя молодыми людьми. Что-то не понравилось Боче сразу же. Видимо, бледность Юлиного лица. А потом, глядя вслед удаляющейся процессии, Боча окончательно смекнул: здесь дело неладно!

Естественно, подавляющее большинство посетителей Дома прессы выходило через парадный вход, на Фонтанку. Длинным коридором можно было выйти и через торцевую дверь, попав тем самым в дворик-проход между зданием и театром. Им пользовались лишь те, кто ставил во дворике машину.

Так поступил бы и сам Боча, подъехавший к Дому прессы на разбитой «копейке», но сегодня в театр приехало слишком официальное лицо, милиция запретила парковаться во дворе. Поэтому, удивленный компьютерщик затрусил следом: ему хотелось понять, почему Юля не воспользовалась главным выходом?

Когда после небольшой паузы он вышел во дворик, девушка и ее спутники были уже на набережной. Теперь стало окончательно ясно: это конвоиры. Они пару раз грубо толкнули Юлю, а когда журналистку усаживали в машину, Боче показалось, будто один из мужчин, постоянно державший руку в кармане брюк, прячет там пистолет.

Бандитская «Волга» еще не набрала ход, когда Боча успел уже все обдумать. Идею обратиться в милицию он отверг сразу: произошедшее выглядело очевидным лишь для него одного, да и пистолет ему лишь показался. И Боча совершил главную авантюру в своей жизни — прыгнул в «копейку»…

Видно, есть некий Автомобильный ангел, спасающий таких шоферов. К собственному удивлению, Боча ни разу не оторвался от преследуемых. Конечно, он нарушил не только половину правил дорожного движения, но и все законы наружного наблюдения. Спасло его, пожалуй, одно — бандиты не обращали внимания на подобную марку. Потом «Волга» скрылась за воротами особняка на Петроградской стороне. Боча столь же необдуманно и нагло проехал рядом — на охраняемой территории бандиты не церемонились совсем, они просто заволокли Юлю в главное здание. Боче хватило благоразумия не пытаться проникнуть туда же, он доехал до ближайшего автомата и позвонил Нертову…

Что касается Касьяненко, которого Алексей подобрал по дороге, молодой опер уже успел рассказать все своему другу, и рассказ был безрадостен. Поступило распоряжение о задержании Нертова.

— Не понимаю, — сказал Боча, — почему мы не можем просто обратиться в милицию? Ну, не ты, Леша, ты подожди, пока все выяснится. Мы позвоним, скажем: «В этом здании заложники».

— А почему ты не обратился в милицию там, на Фонтанке? — ответил юрист. — Это не упрек, просто ты должен понять: сейчас у нас тревожить стражей порядка не больше оснований, чем у тебя. Мы-то ничего не видели. Пока из этого особняка не позвонят и не скажут — готовьте миллион баксов и заправляйте самолет, никаких заложников там нет. Ну, хорошо, милиция тебе поверила. Я недавно говорил с Юлей об этой конторе — Фонде «Социум» — и представляю, что это за штука. Обычный наряд не сможет заглянуть в такое здание, если внутри не будут палить из автоматов. «Где ваше постановление на обыск?» Санкцию не дадут — кто будет обижать серьезную организацию из-за обострения чьей-то мании? Или дадут, но через неделю. За это время трупы можно десять раз скинуть в Неву. Или кремировать внутренними средствами.

— Трупы? — удивился Боча.

— Подозреваю, у них в руках еще одна девушка. Но мои подозрения стоят еще меньше твоих — я ничего не видел.

Касьяненко молчал, хотя пару раз порывался встрять в разговор. Ему было обидно слышать о бессилии родного ведомства, а крыть нечем.

Теперь замолчал и Нертов. Он пристально разглядывал двухэтажный дом за высокой оградой, где томились двое друзей. Боча не был прав, но и он, Алексей, не мог ничего предложить.

Когда человеку боязно думать о настоящем, он начинает вспоминать. Поэтому Юля вспоминала.

Ей не раз приходилось сталкиваться с героями своих публикаций. Были и тонкие намеки, и откровенные, но неуклюжие угрозы. Она не боялась. Журналистов можно запугивать, но убивать особого смысла нет. Поэтому, произошедшее в кабинете ошеломило. С того момента, когда ее ударили и сунули в лицо пистолет, поведение Юли напоминало робота, которому нажали на кнопку «внешнее управление». Она автоматически ответила на вопрос о том, где все рабочие материалы, бездумно смотрела, как бандит сваливает в свою сумку бумаги из стола и дискеты. Потом ее повели к выходу, и она столь же машинально пошла.

Впрочем, она была не единственным роботом. Бандиты вели себя как запрограммированные машины, для которых ничего не существует, кроме приказа хозяина. От них пахло беспощадной чужой волей, а не мелким криминальным хищничеством, с которым она сталкивалась постоянно по службе. Пожалуй, именно это и сломило Юлино сопротивление: когда ей показали пистолет и сообщили, что убьют без колебаний, журналистка поняла сразу — это не фуфло. Это настоящий арест, пусть и без санкции. И похитители не будут колебаться, как не стали бы колебаться давшие присягу офицеры.

Теперь, когда она находилась в подвале незнакомого (нет, заочно знакомого) здания, она снова стала человеком, способным неторопливо вспомнить все произошедшее и обдумать ситуацию. Ее напугала явная небрежность бандитов — жертве не завязали глаза. Может, перед ней собираются извиниться, напоить кофе и отпустить? Или наоборот, уроды заранее знали: какая разница, запомнит их журналистка или нет?

Судя по всему, похищение оказалось импровизацией — негодяи не нашли более подходящего помещения для жертвы, чем огромный отсек подвала, размеры которого Юля не могла представить и видела лишь тусклую лампочку, светившую возле двери. К тому же, когда ее волокли по коридору здания Фонда, один из бандитов обратился к другому: «Где наручники?» — «Их уже надели на другую дуру», — ответил тот. А значит, особняк никогда не использовали в качестве тюрьмы — иначе нашлась бы и более традиционная камера, и дополнительные наручники.

Кроме того, где-то неподалеку находилась подруга по несчастью — «другая дура». Над этим Юля думала недолго. Она вспомнила непонятный, абсурдный звонок Женевьевы и тотчас дыхание перехватило: вот как!