Нертов повернулся, машинально ощутив мелкий дискомфорт, какую-то недоделку. Однако не стоило тормозить, убивая время на размышления в столь ответственный момент. Он все-таки лицо частное и не смеет покушаться на силовые прерогативы государства, пусть дело идет даже о пороге собственного дома. У нас не Штаты, где в частных владениях можно нашпиговать свинцом хоть роту незваных визитеров. В России некоторые уверены до сих пор — гражданин обязан набирать волшебные «02», даже если в него целятся, может, даже и стреляют.

Размышляя об этом, а заодно ругая себя за бесхозяйственность, Алексей рылся в груде обуви, пытаясь найти кроссовки с приличными шнурками, которых, само собой, не находилось. Маша, зараза, ими позавтракала, что ли? Он был уверен: если бы понадобился молоток — добавить визитеру для полного успокоения, кроссовки обязательно валялись на виду, а вот молоток не попался бы.

Алексей сместил взгляд и тут же обнаружили нужную обувку, выглядывающую из-под кресла. Через секунду он уже держал в руках крепкий шнурок — хоть скрутить, хоть удавить.

— Кто приходил? — донесся печальный и слегка тревожный голос Милы.

— Твой знакомый. Я уговорил его немного задержаться, — желчно буркнул Нертов.

И тот он услышал звук, привычный уху, ибо сталкивался с ним каждый день. Негромко скрипнула открывающаяся входная дверь. «Так вот, что мешало мне размышлять об отличиях отечественной юридической практики от американской! Я думал о двери, о прикрытой, но незапертой двери. Но какой живучий гад! А может, занося кулак, я как раз и представил зал суда и себя, пытающегося объяснить судьям, что речь идет все-таки о статье. Опасность — реальная, оборона — необходимая, мозги — вылетели сами. И ударил на всякий случай слабее, чем надо».

Однако, оказавшись у входа в квартиру, Нертов оценил ситуацию как еще более неприятную, чем представлялось поначалу. Рэмбо, который, судя по дверному скрипу, должен был в этот момент покинуть квартиру, мирно лежал на коврике. Дверь открыл не он, а невысокий дядька со злыми, цепкими глазами. Тот самый, который попытался давеча кремировать Алексея в поселке.

За спиной нового гостя виднелась еще чья-то несимпатичная морда, однако Алексей глядел не на нее. Разумеется, его больше интересовал пистолет в руке визитера. А уж он-то, разумеется, был поднят и направлен в лицо хозяина.

— Недоделка получилась, — укоризненно пожевал губами киллер. Алексей так и не понял, имел ли бандит в виду происшествие в поселке или его, нертовскую работу — оглушенного Рэмбо. Оружие, выбитое из его руки, мирно лежало на тумбочке под зеркалом. От убийцы до пистолета были два шага, от пистолета до Алексея — шесть, как минимум. «Из-за этой заразы я еще и собаку запер», — некстати промелькнула мысль.

Женевьева медленно приходила в нормальное состояние. Первым признаком успокоения она признала боль в обоих кулаках. Особенно болел правый: взглянув внимательней, она увидела кровь на костяшках указательного и среднего пальцев — очевидно, разбила о чьи-то зубы. Побаливали и мышцы, будто после долгого лазания по деревьям.

— Ничего, кое у кого сейчас болит побольше, — решила она и успокоилась окончательно.

И вовремя, ибо в ближайшие время ей предстояло общаться не с бандитами, а с больничным персоналом. Естественно, ей и в голову не приходило прорваться в отделение теми же методами, которые она применила два часа назад, расправляясь с обитателями депутатской виллы. Наоборот, она посетила бы и ушла, а ее Николя остался на попечении медиков, которых, по ее сведениям, в России очень уважают, но платят до неприличия мало, а иногда и не вовремя.

К сожалению, взятки давать она так и не научилась. Женевьева считала это неприличным, к тому же с детства взяла себе в обычай никогда не делать того, что не умела. Николя объяснял: подарить даме бутылку водки так же неприлично, как мужику коробку конфет. Дальше этого в теории бытовой российской коррупции она не продвинулась. Поэтому заранее готовила какую-нибудь фразу.

«Скажу-ка я им: царь пустил Полину Гебль в Сибирь к мужу, пустите меня в палату на пятнадцать минут. Покажу заодно французский паспорт», — подумала Женевьева…

— Одну минутку.

Она оглянулась. С двух сторон к ней подошли двое мужчин. Один показал француженке удостоверение, именно так, как у нас и принято его показывать: сперва саму книжицу, потом ее внутреннюю часть и захлопнул, лишь только девушка успела разглядеть фотографию.

Арчи как-то говорил ей о российской любви к «ксивам»: нечто ало-картонное с суровой печатью внутри имеет в кармане даже председатель общества кролиководов. Но сейчас она испытывала легкое беспокойство с примесью раскаяния: как-никак, совсем недавно устроила крупное нарушение закона. Пусть каждый обитатель виллы получил по заслугам, в конце концов, это не ее работа и не ее страна. Именно поэтому Женевьева меньше всего думала в этой ситуации качать права. Не хватало еще поссориться с питерской милицией! Лучше поговорить. Слова: «я из Марселя» производят почти на всех русских одинаковое впечатление. Может, и сотрудники органов не исключение?

Поэтому она не стала требовать алую книжицу на подробный осмотр. Вместо этого пристально вгляделась в лицо мужчины, заранее раздумывая: какое впечатление произведут на него слова о том, что она торопится в палату к их бывшему коллеге.

— Это не задержание, — успокоил незнакомец. — Всего лишь несколько вопросов. Давайте, поговорим в машине.

С неба уже капал мелкий дождик, поэтому логика сотрудника, указывавшего пальцем на припаркованную рядом белую «Волгу», была понятна. Желая быстрее покончить с разговором, Женевьева шагнула к машине, дверца которой была заранее распахнута.

Девушка поставила ногу на пол в ту самую секунду, когда Нертов искал кроссовки, мучимый мыслью о некой забытой мелочи. И тут Женевьеве тоже показалось, что она упустила нечто очень важное.

Конечно! Что за новая мода у местных полицейских украшать свои пальцы татуировкой из перстней с черепами и карточными мастями?

Однако, как и к Нертову, полезная мысль пришла слишком поздно. Да и не столь была осведомлена француженка о татуировках, а потому не знала, что подобные перстни не что иное, как наследство с «зоны». А между тем, человек, стоявший у нее за спиной, подтолкнул девушку, и та оказалась внутри машины. В тот же миг другой, сидевший на заднем сиденье, приставил к ее лицу пистолет. Женевьева одновременно почувствовала холодное дуло, больно ткнувшее в щеку, и грубые руки, надевавшие сзади наручники на запястья. Потом послышался треск отдираемого скотча.

Конечно, если бы Женька не согрешила недавно на даче и не переоценила оперативность питерских полицейских, вероятно, она попыталась что-нибудь сделать. Но, как законопослушный человек, она знала — с полицией шутить не стоит. А задержание — оно и есть задержание.

— Это не задержание! — словно угадав мысли девушки, хохотнул один из похитителей, поглаживая ее по надежно заклеенным губам. — Это, пля, покруче…

От киллера до пистолета было два шага, от пистолета до Алексея — шесть, как минимум. Он уже успел не только сосчитать их мысленно, но и обозвать себя полноценным идиотом, для которого пара «маслин» в туловище, плюс обязательная в голову — заслуженное наказание. Он не только отправился за кроссовками, не щелкнув замком, но и кинул перед этим пистолет в угол прихожей, будто гвоздодер, одолженный и возвращенный соседом. Нертов не сомневался — до конца его биографии осталась секунда. Гость уже потратил часть своего рабочего времени на ненужную фразу, теперь будет действовать — давить указательным пальцем.

Однако киллер, помня недавнюю оплошность, решил быть максимально, пожалуй, излишне аккуратно. Перехватив взгляд Алексея, он шагнул вперед, приседая и протягивая руку к пистолету. Естественно, ствол был по-прежнему направлен в сторону жертвы.

Взгляд Нертова был прикован к дулу, утолщенному глушителем, и он не заметил, как рядом с киллером отворилась дверь кабинета. Он увидел только выскальзывающую оттуда Милу.