- А вот это, дорогая моя, ты перебарщиваешь. Ещё ведь даже неизвестно, еду я в армию или нет, верно? Ну, так и плакать-то нечего!
- А ты как меня учил, помнишь? Ты говорил: "Любимая, запомни: не грозят тому страданья, кто продумал всё заранее!"
- Ну, при чём здесь это? Не утомляй меня! Ты ведь знаешь, что всё решается только завтра! Понимаешь?
- Возможно, Дим, - обречённо вздохнула она. - Только бы не наступило завтра!
Завтра. Знала бы она, как боюсь я с этой минуты это слово - "завтра". Почему-то было такое предчувствие, что менять что-либо было поздно. Казалось, всё уже решено без моего участия. Es ist zu spät.
Эту ночь я не спал, а лишь отчаянно пытался: ворочался, голову накрыл подушкой, заворачивал себя в одеяло, но эффекта никакого.
К 8-и утра, как и было указано в повестке, я стоял возле коренастого майора районного военкомата. Он сидел за старым лакированным столом и тщательно перебирал потрёпанные папки с бумагами. Его рыжеватые волосы и усы то и дело бросались в глаза и вызывали незатейливую улыбку.
- Здрасти! - решил отвлечь его я.
- Фамилия? - грубо спросил он, не отрывая глаз от своих бумаг.
- Лавренёв! - несмело и настороженно прозвучал мой голос.
Положив ручку на стол, майор внимательно глянул на меня.
- Батюшки! - выдохнул он. - Ты кто?
- Э-э... Лавренёв. Я ведь только что сказал!
- Нет, ты не Лавренёв. Ты - клоун! - тут он привстал, заметно омрачившись, и начал ходить вокруг меня, осматривая с такой тщательностью, будто колорадских жуков выискивал на картофельной ботве. - Рокеры грёбаные, развелось вас тут, чёрт побери! Думаете, вам всё можно?!
Я опешил. Похоже, что майор держал зло на любителей тяжёлой музыки.
- Ну и откуда ты "такой"? - высокомерно произнёс он, ухмыляясь самым бестактным образом.
- Оттуда же и тем же способом, - сострил я в ответ.
За мой язык меня многие не любили. Все колкости с примесью язвительной иронии - это то, в чём равных мне по всей округе просто не было. Ну, а с другой-то стороны - не монумент же я, чтоб разглядывать меня с такой скептической скрупулёзностью.
- Ясно! - продолжал майор, выпив стакан воды, который был предварительно налит из стеклянного графина. - Значит так: сейчас ты быстренько пройдёшь по кабинетам наших врачей, а послезавтра, на 9:00 с вещами прибудешь на распределительный пункт. Это на улице Шмидта, возле Радиоприборостроительного колледжа.
Боже, он так уверенно говорил, будто и впрямь, всё уже было давно решено, причём - без моего участия.
После первого же врача, офтальмолога, я понял, что так и было. На моё плохое зрение было отреагировано штампом "ГОДЕН" в моём личном деле. Мне, естественно, личное дело не то что не показывали, даже в руки не давали. Майор занёс его к первому врачу, а уж там - цепочкой, от врача к врачу. И результаты были для меня полной неожиданностью, ведь показали мне их уже в самом конце, на столе у майора, опустошающего очередной стакан с водой. Несмотря на мои проблемы с сердцем, кардиолог, пожилая женщина, понятливо кивала головой, видимо понимая, чем обусловлены мои жалобы.
- Одышка, периодические боли, - перечислял я.
К тому же, бабушка-врач даже говорила, с чем это могло быть связано и что мне нельзя ни в коем случае служить в армии, при таких-то проблемах с сердцем. Казалось бы, что путь к армейской жизни и солдафонской
тушёнке для меня закрыт навсегда, но на столе у майора я увидел, что "Годен" по результатам прохождения всех врачей. Я, пригорюнившись, стоял перед лакированным столом и боялся поднять взгляд.
- Так, посмотрим, - вальяжно листал он моё личное дело. - "Годен"! Ну, так я и думал! Отлично!
- У вас врачи все куплены! - в истошном крике произнёс я.
- Само собой - улыбался майор, принимая меня за сумасшедшего с пучком отговорок на все случаи жизни.
- Я имею жалобы на сердце и глаза! А эти трухлявые ведьмы пишут - "годен"? Быть того не может!
- Ничего. В армии сделают из тебя человека! Только эту дурацкую чёлку тебе придётся убрать! И поснимай с себя все эти сраные браслеты и напульсники!
- Он на мою собаку похож, - улыбнулась рядом сидящая секретарша.
- Это ещё почему? - сердито спросил я.
- А у моей собаки тоже ошейник есть!
- Очень смешно! - сквозь зубы, сердито произнёс я.
- Лавренёв! В какие войска тебя записать? - с тем же наглым выражением лица продолжал майор.
- В МВД, раз уж на то пошло!
- Да какой там? Николаич, ему только в самокатные или пистолетиковые, - засмеялась секретарша.
- Не всех ещё ломом продавили! - съехидничал я и, развернувшись, ушел в сторону дома, не обращая внимания на болтовню сзади. Как окажется, моё высокомерие и давно забытая субординация сыграет со мной злую шутку. Подумать только, 2 ноября - я буду в армии. Оставалось каких-то несколько дней. А за это время я должен был уволиться с работы "в связи с призывом в армию", и моей любимой как-то это объяснить, чтоб она не повесилась, а также попрощаться с друзьями, собрать вещи и устроить проводы. Назад дороги уже нет. И я еще раз убеждаюсь, сколько вокруг меня несправедливости. Ненавистью укрыта обложка книги: "О моём отношении к врачам".
Как только солнышко стало персиковым цветом освещать мой старенький диван и одну из стен родной комнаты, я, сделав ежедневную гантельную гимнастику, пошёл в ванную. Пришёл в себя после добротного сна благодаря контрастному душу и сразу почувствовал, что могу горы свернуть. Сумасшедший прилив сил. Быстренько оделся, собрал документы, которые могли понадобиться при увольнении с работы, и отправился в путь. Я трудился в супермаркете "SPAR"(тогда он ещё назывался "Пик") продавцом - консультантом отдела алкогольных напитков. Ну, как и принято, работники там были "на все руки": вместо грузчика, кассира и продавцов остальных отделов. Зарплата, разумеется, выплачивалась только за свой отдел, а не за проделанную работу. Объяснялось это только - "взаимозаменяемостью". Я был особо ценен там, ведь мог заменить практически любого. Не боялся никакой работы, а потому сегодня предстоял нелёгкий разговор. Моя управляющая, Елена Леонидовна, была строгой, но очень хорошей женщиной. Я-то работал у неё давненько, вот-вот будет полтора года, а потому знал её неплохо. Работники в "SPAR" были понятием "временным", так как уже не первый год существовала огромная "текучка". Люди приходили, а уже через пару дней писали заявление по собственному желанию. Одних не устраивала зарплата, другие - не нашли общий язык с Еленой Леонидовной или её заместителем - Аллой Викторовной. Но уйти так просто не выходило ни у кого. Управляющая попросту рвала заявление, написанное работником, и отправляла его сопеть на свой отдел. А поскольку люди нынче пошли с нестабильными мыслями, то уже спустя несколько часов кропотливой работы они передумывали, и некоторое время продолжали работать. Бывало, и я, расстроенный от полученной зарплаты, подходил к ней с заявлением, но она его рвала, предлагала успокоиться и идти работать дальше. Затем кормила обещанием о повышении заработной платы, и я шел работать. Сегодня я также предполагал, что моё заявление тотчас порвётся, и мелкими кусками полетит в урну, а я, как Антон Семёнович Шпак из фильма: "Иван Васильевич меняет профессию", удивлённо посмотрю на управляющую и попрошу не хулиганить. Аккуратненько, в голове подготавливая речь, я подошёл к закрытой двери кабинета Елены Леонидовны и Аллы Викторовны. На хиленькой дверце висела табличка: " Подумай, прежде чем войти! Действительно ли важную информацию ты хочешь донести своей любимой управляющей, отвлекая её от работы?! Подумал? Тогда, насчёт "три" можешь постучаться и с искренней улыбкой войти!". Меня всегда эта ироническая надпись заставляла трижды подумать, ведь Елена Леонидовна очень сердитая, вспыльчивая и требовательная. Если не угадать время, то можно и получить. Сразу накинется: "Дима, твою мать, у тебя что, работы нет?" Утро - самое подходящее время для просьб и подобных разговоров. Надеюсь, её ещё никто не успел рассердить. Я смело постучался и вошёл. Елена Леонидовна сидела в своём чёрном кожаном кресле перед стареньким компьютером. Как обычно, кабинет был накуренный до несовместимости с условиями жизни. Управляющая медленно чередовала глоток традиционного крепкого кофе с успокаивающим её затягом сигареты.
