А ещё толковали, что трещина, пролегшая между обеими половинами Братства, много глубже видимой снаружи и виной тому некие нарушения правил ведения войн. Ибо ввязывать в междоусобицу мирное население, как это было проделано, отнюдь не полагается.

В последнем не было личной вины Эдмера, теперь уже старика, - так думал он, перебирая самоцветные крупицы воспоминаний. Впрочем, Братство Расколотого Зеркала, как следовало бы ему с этой поры называться, судит о вещах на особый лад. Эдмера отпустили восвояси, в отличие от остальных, - но, может быть, лишь им побрезговали?

Нет смысла дальше углубляться в то, что во всём мире считается продолжением войны иными средствами, а в Динане - началом любого вооружённого противостояния. То есть в политику.

Главное вот что. Когда эроская делегация, окружённая почётным караулом, проезжала по улицам города, где жил Эдмер, многих жителей выстроили вдоль мостовой, чтобы приветствовали своих победителей. И вот в одной из эроских повозок на мягких шинах, посреди сплошных мужчин весьма важного вида, сидел не кто иной, как его Джерен. Узнать её было легко и в то же время почти невозможно: волосы под полупрозрачной фатой сплошь побелели, что делало лицо не по возрасту юным, кожа, нетронутая степным зноем, разгладилась, чёрные глаза смотрели мудро и насмешливо. Старый перстень со щитом по-прежнему был у неё на пальце, но будто сиял изнутри - там угадывался по меньшей мере дорогой рубин или сапфир, какие Братство дарит своим высшим чинам.

И вот эти глаза, слишком смелые для одной из тех, кого в Эдине и Эрке привыкли считать забитыми женщинами дикой степи, буквально вонзились в нашего героя.

Но не это смутило Эдмера более всего. По бокам экипажа ехали двое верховых: юноша и девушка. И если в первом еле сквозило нечто знакомое, да и то благодаря соседству с Джерен, то вторая казалась копией самого Эдмера в юности. Если, разумеется, не считать, что сам он не был так уж собой пригляден, а девушка была бесспорной красавицей. Такое происходит, когда черты, неладно соединённые от природы и к тому же огрубевшие во время созревания, переплавляются в лоне более совершенной половины рода человеческого и отливаются в такую же форму.

Всё разъяснилось не далее как этим вечером. В дверь его унылой холостяцкой норы постучались, и он отпер, даже не глянув в оптический глазок: наверное, опасался, что хитроумное эроское устройство подыграет соотечественникам.

Там была не сама Джерен, конечно. Порог переступила девушка, её родная дочь.

- Я пришла поблагодарить вас, во-первых, за то, что дали мне жизнь, - сказала она, нимало не обинуясь. - Конечно, мне с самого начала рассказали всю историю, к тому же моё имя, Марджан, "Жемчужина" не давало забыть. Оно ведь перекликается с вашими Маргаритой и Эмеральдой по смыслу и звучанию. И любимую у нас зовут "джан". А мужская форма одного из названных мною имён - как раз Эдмер или Эсмер.

- Отчего же ты не дала о себе знать раньше? - спросил старик. - Я бы увёз тебя к себе.

- Вот потому все мы и не хотели, - пояснила Марджан без тени смущения. - У меня была совершенно замечательная семья, а вы казались таким незрелым!

Эдмер понял, что его так наказали. В обычае Братства Зеркала было разлучать своих воинов, уличённых в каком-то нечестии, с их малолетними детьми. Но сам он не имел никакого отношения к Братству, о путях своего семени не знал и до поры вообще не догадывался, да и притом...

- Марджан, но тебе-то за какие прегрешения досталось?

- О чём вы говорите? Ах, я, кажется, понимаю. Это второе, за что я вам благодарна. Мы с моим братом, тем самым Джалалом, который гарцевал с другой стороны экипажа, полюбили друг друга, пожалуй, когда я ещё лежала в колыбели. Мой отчим и мачеха Джалала сговорили нас, потому что махр, который платят невесте ради того, чтобы брак признали законным, очень велик. Конечно, мы были малолетки и имели право передумать, когда войдём в брачный возраст, но всё сложилось на редкость удачно. Страшно представить, какой грех мог бы случиться, если бы Джалал и его старший братец, Икрам, были не от первой, а от второй жены нашего батюшки! А благодаря вам в наших жилах нет ни капли крови, которая могла бы дурно смешаться.

Эдмер, который едва сам не помешался от изобилия сведений, что не принимала его богобоязненная душа, всё-таки нашёл в себе смелость разложить их по полочкам. Отставил в сторону нежные чувства, которыми дети воспылали ещё с пелёнок. Сплошная мистика, хотя некий писатель по имени Томасманн построил на этом сюжет большого романа о Божьем избраннике, римском папе Грегориусе. Две жены на одного мужа - так в исламе принято. Можно утешиться тем, что не сразу, а поочерёдно, и далее не выяснять. Добро, который дают не жениху от имени невесты, и не за невесту, а лично ей в руки и в единоличное пользование - хороший эроский обычай. Но вот как житьё под одной кровлей не убило юной страсти? Каково было маленькой девочке расти безотцовщиной?

И он задал оба этих вопроса самой Марджан.

- Меня лет с трёх учили женским ремёслам, моих сводных братьев - мужским. И, конечно, делали такое совсем разные родичи. Из них творили искусных воинов, из меня - держательницу дома и совета, а эти два искусства редко встречаются у одной супружеской пары. Конечно, наше большое семейство соединялось в дни торжеств, да и навещали друг друга мы, как только позволяли обязанности. И это была для нас огромная радость, потому что чувства не съедались обыденностью и привычкой. А быть без отца - вы о чём? У меня всегда было их двое: тёплые объятия рядом и радужная мечта за дальними горами.

Тогда Эдмер, наконец, понял, чего от него добиваются.

- Вы хотите забрать меня к себе в каганат? - спросил он. - На чужбину? Жаль, что я стар для такого.

- Лучше вам, отец, сделаться ещё более старым, мыкаясь в чужих землях, чем быть похороненным в земле своей родины, не довершив положенного природой, - ответила его дочь. - Мать наша - персона важная и заметная, и тот один-единственный взгляд, которым вы с ней по нечаянности обменялись, в скором будущем навлечёт на вас бурю. Мама знает, каким допросам вы подвергались по возвращении к своим братьям и отцам по оружию. Соглашайтесь - тогда наша совесть по отношению к вам будет спокойна.

И Эдмер согласился".

- Вот отчего, - завершил Сейхр, - мой не очень давний предок жил до девяноста, успел понянчить уйму внуков и насладиться красотой неисчислимого числа внучек от Джерен. Да что внуки - у него и дети собственные появились и расплодились. А равнинному Динану - дуля с маком!

Так проводили мы время, пока оно не обрушилось на нас со всем, что было у него внутри.

В один из свободных вечеров меня позвали к Кергелену. Перелаза в виде двойной лесенки давно не было, в ограде вырезали калитку. Деревенско-репетиторская идиллия неплохо прятала деловые отношения, была и тонкая система опознавательных знаков. Нынешний иероглиф обозначал "наступление урочного часа", то бишь ничего такого - назначенная заранее вечеринка.

Но когда Тейн вывел меня на середину, прикрыл дверь за моей спиной и сам уселся, я поняла вмиг.

Это оно. Я так привыкла к своему ручному оберегу и опёке Оддисены, что не заметила, как каменный купол, о котором говорил Дженгиль, замкнулся, погребая меня в себе. Даже не семёркой, а девяткой легенов.

Как раз об этом я и сказала: учтивость перед лицом старших - дело хорошее, но прокатывает не всегда.

- Что же вы так медлили, высокие?

- Ждали, когда ты себя проявишь в очередном неординарном виде, - хмыкнула Диамис. - А ты слегка омещанилась и обросла мхом, который так не любят Роллинг Стоуны.

- Решили слегка меня поторопить, а то вот-вот вас станет больше предельных девяти?

- Того и гляди нас станет ни то, ни сё, - ответила моя приёмная мамаша. - Я помирать собираюсь: сердечная жаба душит. Вот-вот выложу свой легенский силт перед Советом и попрошу отставки. Хорошие числа для принятия решений - семь, девять и двенадцать, и серёдка много лучше краёв.