("Не всякая жизнь имеет право длить себя, - говорил Хорт. - Тот мальчик, если я не помогу всем своим умением, уйдёт сам и лишь чудом не потянет за собой родительницу. Из-за него, в конечном счёте, уйдёт к другому несостоявшаяся мать, погибнет отец, повалятся, словно кегли, иные люди, связжанные с ними. Я нисколько не провидец и не колдун - но исходя из того, что проявлено, могу сделать долгосрочный прогноз с большой вероятностью осуществления. Как бы вы решили на моём месте?"

Я давно заметила его силт. По сравнению с моим невзрачный, это не говорило ни за, ни против: вообще ни о чём не говорило. Но сослагательное наклонение в его устах казалось повелительным.

Никак не доктор Кукоцкий со Спасо-Кукоцкой улицы - тот был, по сути, всего-навсего литературным персонажем.

- Я на своём собственном месте, - помню, ответила я, - и мне было сказано брать всё, что станет на пути, нимало не хитря и не уворачиваясь".

- Спасибо, - говорил в это время Дези. - А можно спросить, какие там to` судки с пищей? Непревзойдённая тётушка Глафира разве на вас не готовила?

- Так аби Глакия почти сразу перебралась в Ано-А, - Та-Циан переложила его жаркое, почти как у человека, тельце на постель и села рядом. - И я захотела, и ей самой показалось ловчее: она же впервые со мной там и встретилась. Дай уж распущу хвост по этому поводу.

И начала, баюкая темнокудрую голову в ладонях:

- Это побратим нашу мирскую монашку привёз. К маме Идене. Отчим ведь отдал ей в махр, то есть в качестве выкупа женской свободы, усадьбу, которая принадлежала роду Стуре задолго до переворота, только что они её продали по нужде. Красные генералы не настолько испортились, чтобы напрочь не признавать частной и личной собственности.

- А кстати, чем они различаются? - позёвывая, спросил Дезире. - Никогда не понимал.

- В двух словах. Первая изначально создана для эксплуатации, а чтобы приспособить для такого вторую, надо ещё исхитриться, - пояснила Та-Циан. - В общем, славная была дачка. За двухметровой стеной из дикого камня, окружена то ли парком, то ли яблоневым садом потрясающей красоты и дикости. На его тылах решётчатая калитка в стене, пологие каменные ступени спускаются к тихой реке, где полощут косы плакучие ивы. В часы морского прилива вода делается чуть солоноватой, пахнет йодом и дальними странствиями. Сам дом - низкий, одноэтажный, с пилястрами, облицован желтоватым мрамором. Крыша односкатная, но с таким выверенным наклоном, что снег легко соскальзывает вниз, люди же - не так чтобы очень. Ранней весной мама Ида ставила наверху теплицу из поликарбоната - устраивала модный розарий со скамейками, там люди чаёвничали вплоть до первых морозов. Веранда у парадного входа повита плющом, с противоположной стороны - эркер, такое окно от пола до самого потолка. Между ними тянется нечто среднее между коридором и анфиладой: цепь комнат с широкими арками вместо дверных проемов, каждая - своего цвета и отделки, и из любого такого отсека по обе стороны двери вели уже в настоящую келью. Мне предложили самую лучшую: как бы аркаду внутри аркады. Три смежных комнаты. В кабинете - огромное, во всю стену, окно, привозной эроский ковёр на полу - нога вязнет. Кругом набросаны кожаные подушки. На одной стороне письменный стол, на другой - альков с пышной кроватью. Из учёного угла дверь ведёт прямо в библиотеку. А там вдоль всех четырёх стен необъятный диван травяного бархата, получается этакая квадратура круга. Чтобы подобраться к книгам, по боковой лесенке или прямо с упругого сиденья забираешься на широкую спинку, такой променад без перил, что идёт вдоль рядов обшитой деревом тропкой. А самое интересное - питьевой фонтан посередине. Бил из напольной вазы с драконами и фениксами.

Ну, а рядом с альковом - своя ванная. Джакузи - тогда это было такое новаторство! Плюс унитаз и биде за скромного вида ширмочкой.

Словом, я даже существовать там попробовала. Честно. Народу там кишело многовато, так я и не интроверт никак. Зато конюшня отборная и левада для случек имеется: мой Чёрный Бархат там прямо изо всех сил разгулялся.

В один из таких дней мой Нойи говорит:

- Тебе, думаю, домоправительница нужна. Такая, чтобы на оба дома: и кухарка, и лекарка, и псарь. Вот я и привёз.

Открывает дверцу казённого кабриолета на бензине - и вот она: чёрная кружевная наколка, тёмная блуза с такой же юбкой. Вылезает и торжественно влечёт за собою большущую корзину с парусиновой обтяжкой. А там нечто вовсю трепыхается.

И тявкает на неокрепших басах, пока мы со всей дурной силы обнимаемся.

- Ну, здравствуй, дева! - говорит тётушка Глакия. - Красивая какая да статная выросла. Не прежний заморыш.

- Зато ты давешняя и при давешних делах, как посмотрю, - отвечаю. - Щенки?

- Вот ведь глаз-алмаз! - смеётся. - Хоть ты его на шуйцу вздень и так носи. Они самые. Китмиров приплод в тридесятом поколении. Умные - только что говорить пока не выучились.

Мигом отодрала покрышку - и полезли оттуда пушные звери. Головастые, толстолапые, ушки-тряпочки, глазки-незабудки и на каждой мордахе чёрная масочка.

- Как меня присобачили к этим собакам - ну ровным счётом никакого покоя не стало! - вздыхает. - Только и знают, что молоко тянуть и свежениной закусывать. Чуть что - вякают. Иной раз так и хочется к своим грудям приложить, но вот беда - иссохли давным-давно.

Вроде как обычный разговор у нас вышел, да не совсем понятный. И на силт намёк, и собачата не лесные, как тот прежний, а явно горские. Последнее - намёк ещё более зыбкий, чем первый. Не один Каорен знает, что за камешек в моём силте, не у одного Джена редкая голубоглазая порода водится.

Но я подумала, сначала пригласила тётушку погостить в Эдинере, мельком свела с Хортом - оба оказались сведущи в народном "бабичстве".

А где-то через месяц мы с ней расстались. Не навсегда, ясное дело. И не то чтобы совсем разбежались в разные стороны. Только вот, как бы она ни была покладиста, а терпеть непрерывное шествие временщиков через подвластную жилплощадь было тётушке нестерпимо. Вот с жучками-древоточцами, внедрёнными в кирпичные стены особняка, она поладила неплохо. Кого без компромиссов к ногтю, на кого поплевать и забыть.

Но всё подобное было не удовольствие вкупе с наслаждением. То была моя личная война на территории, принадлежащей мне по праву.

Итак, мы утвердились каждая в своём владении. В усадьбе было мамино пространство, туда часто и по-свойски наезжали мои нынешние работодатели. Там любовались потомством - от ины Идены уже ничего не могло произойти, но Королева Красоты выносила, выродила и вырастила благополучно. С помощью Хорта, кесарева сечения и молочной бутылочки. Мальчик - назвали его Кахин - рос хрупким, желтушным, но ничего рокового в нём не просматривалось. Разве что уж слишком трепетно к нему относился отец, но ведь родительская любовь - это святое!

На этих словах Дези чуть шевельнулся и пробормотал несколько слов на ничейном языке. Нечто ветхое, изначальное проступило сквозь кость, пробежало по лицу облаком, затем исчезло, как от порыва ветра. Та-Циан подняла голову - и обнаружила, что Рене просочился в спальню (видать, дело для их народа житейское) и теперь рассматривает трогательную мизансцену.

- Явился, как нарочно подгадал.

- Что он? - коротко кивнул Рене. - Цел?

- Твоими молитвами. Насладился сперва трёпкой, затем болтовнёй, под конец попил молочка от моей бешеной коровки. Теперь вроде как уснул. Однако за сохранность хрупкого здоровья не ручаюсь. Ты бы проверил.

("В том смысле, что лазутчик он, причём твой собственный. Так что я вволю потешилась, не особо отвечая за последствия. Это внутренний слой, до коего ты с приятностью для себя докопаешься. Но слой потайной - совсем другого рода. Ты хотел сотворить для меня невинную ловушку - я взяла из ситуации максимум для себя. Ещё немного - и я разгадаю, кто он есть. А через него - и кое-кого по имени Ринат".)