выдали комнатные тапочки
и больничный, свеженький халат.
Как мне дальше жить?
В чём в магазин сходить?
Как мужу и себе и на чём
бульончику сварить?
Было бы желание,
стремление и мечта,
были люди добрые -
помогла любовь, беда.
Как любила я -
своего родного, ненаглядного?
Как любила?
Словами душу не понять.
Целыми ночами с мужем
время проводила.
Меняла мужу простыни,
подушку поправляла.
Постоянно, держала его ладонь
горячую, как огонь.
Медсёстры отделения
сотни раз
ругали, предупреждали.
Убеждали в коридоре:
"Близко не подходить!"
Самоубийцей называли.
Просили: "Рядом не сиди!"
Потом махнули рукой -
"Хочешь умереть. Иди!"
Гуськова Ангелина
узнала, что я беременная,
вызвала к себе... вскоре -
я стояла молча, как школьница
у Ангелины на ковре.
"Что за стыд и что за срам!
Как ты могла?
Ты ребёнка погубила! -
строго отчитала,
потом вежливо сказала, -
рожать приедешь к нам!"
Муж, моя роднулька, постоянно -
хотел меня чем-то удивить
и даже рассмешить,
мог уйти, как-будто по делам,
собрать букет цветов
и подарить мне лично.
Накануне, ещё в Припяти -
муж, выйдя со мной
из общежития на улицу,
мне сказал с улыбкой:
"9-го повезу тебя в Москву -
покажу столицу".
Показал Москву -
вспоминаю с грустью.
Не всё как обещал,
но выполнил всё с честью.
Сегодня 9-е мая -
день Победы.
Кругом улыбки -
радость и цветы.
Живи и радуйся,
если б не было беды.
Муж попросил меня:
"Открой окно",
он так хотел -
мне показать Москву,
о салюте -
он мечтал давно.
Пройдя в одночасье - огонь,
радиацию и воду,
но свою последнюю мечту -
воплотил он в жизнь.
Я посадила мужа на постель -
у окна 8-го этажа.
Со спины осталась на постели -
кусками кожа.
Улыбнулась я родному,
ненаглядному, как младенцу,
муж показал столицу.
Навернулись слёзы,
мне больно и тоскливо,
за судьбу обидно,
салют в двадцать один 00
прогремел красиво.
Любил мой, родной,
на торжества, на праздники
мне дарить цветы
и в тяжкую для него годину
не прошло всё мимо,
достал три гвоздики,
поцеловал мне руку
и подарил цветы.
"Поздравляю!
С днём Победы и весны!
Медсестре дал деньги -
медсестра купила
твои любимые цветы".
"Спасибо, мой родной!" -
обняла, поцеловала.
Больным с лучевой болезнью
делали пересадку костного мозга,
из дома вызывали
родственников больных,
брали у них костный мозг -
больным вводили.
Прости нас боже -
может что-нибуть родному
в конце концов поможет.
К Василию приезжала
сестра из Ленинграда,
два часа на операционном столе
с братом рядышком лежала.
После операции Гейла -
мужу становилось хуже-хуже.
Надежды никакой -
напрасно бога я просила.
Теперь Василий и все с лучевой
лежали в барокамерах
из прозрачной плёнки,
там такие приспособления,
чтобы не заходить,
можно было вводить уколы,
катэтор ставить
и передавать таблетки.
Василию вскоре, стало так плохо,
несмотря на приём таблеток
роста и обновления клеток,
что я не могла от него
не только куда-нибудь уйти,
но даже отойти.
Муж постоянно звал:
"Люся! Люсенька! Где ты?"
"Я здесь, родной!
Я здесь, дорогой!"
Обслуживала его сама,
других больных
обслуживали солдаты.
Каждый день слышу: "Умер! Умер!"
Умер Тищура, умер Кибенок.
Сегодня - Правик умер.
Как молотком по темечку,
слова грустные, скупые
нагоняли - печаль, тоску.
У Василия на ногах
начала трескаться кожа,
а потом и на руках,
всё тело покрылось волдырями,
потемнело, почернело,
как будто в синяках.
Ворочал головой -
на подушке клок волос.
"Что делать?" -
врачу задала вопрос.
Постригли всех,
постригла и я, родного,
слезами обливаясь,
как будто совершала грех.
Больных угостили
мандаринами, апельсинами.
Муж: "Возьми", -
тихонько между нами.
"Нельзя! - медсестра
остановила строго, -
Полежал возле больного -
его не то, что есть опасно,
к нему прикасаться страшно".
Больным кололи наркотики -
дабы больные больше спали,
легче переносили -
свои страдания и муки.
Меня от мужа -
с палаты гнали,
просили, унижали.
Но я снова и снова -
шла к нему...
своему любимому,
своему ненаглядному.
Настойчивость мою -
все осознали с болью
и к мужу снова и снова -
пропускали ночью.
Гуськова вторично
вызвала меня за сутки:
"Вы должны не забывать -
перед вами уже не муж,
а радиоактивный объект
с высокой плотностью заражения.
Вы же не самоубийца -
возьмите себя в руки".
Но я, вопреки -
упрёкам и запретам снова и снова
сидела у постели мужа
на двоих разделяя муки.
Поднимаю родного, а на руках моих
его клоками кожа.
К мужу, моей кровинке -
все боялись прикасаться.
Медсёстры прекрасно знали,
я рядом, я в бытовке,
если надо меня быстро звали.
Больные с лучевой находились
под наблюдением учёных.
Учёные проводили осмотры,
фотографировали больных.
Говорили любопытным: -
"Знаний требует наука".
После аварии на АЭС -
двенадцать дней прошло,
а родному, ненаглядному -
столько горя намело.
Поднимаю мужа -
кость внутри шатается,
тело от кости отошло.
От рентген высох весь -
стал лёгок, как дитя,
а был рослый, был мастер спорта -
Олимпиада была его мечта.
Не мог мой родной -
ни говорить, ни рукой пошевелить.
