Разведывательный патруль доложил, что была слышна перестрелка поблизости от понтонного моста через реку Хольстен, там, где батальон собирался переправляться. Разведчики, направленные туда для выяснения обстановки, пропали без вести. Авангардное отделение, пулеметные расчеты и последние уцелевшие артиллеристы батальона погибли в бою с советскими танками, охранявшими понтонный мост. Когда противнику стало известно о попытке прорыва японцев, советская артиллерия обстреляла их позиции, убив и ранив еще нескольких солдат.

Когда позиция батальона стала полностью непригодна к обороне, майор Кадзикава ночью предпринял еще одну попытку прорыва. Солдаты шли тремя колоннами, авангард возглавлял сам Кадзикава. Около 22:00 японцы наткнулись на сломанный советский грузовик и застрелили четырех вражеских солдат, охранявших его. В грузовике оказались мясные консервы и сухари, и измученные голодом японские солдаты смогли подкрепиться перед дальнейшим отступлением[146].

Когда японцы достигли южного берега реки Хольстен, казалось, что советские танки и пехота были повсюду. Солдаты Кадзикавы потратили много драгоценного времени, пытаясь найти свободный участок между вражескими патрулями, но так и не нашли. В 1:30 28 августа советские танки окружили их и периодически вели огонь в их направлении. Ждать наступления дня означало неминуемую гибель, и Кадзикава приказал двигаться к реке.

Вражеские танки, очевидно, обнаружили движение и вместе с пехотой открыли сильный огонь в темноте, надеясь попасть во что–то. Японцы, ориентируясь по звездам, смогли удачно проскользнуть в разрыв между патрулями, и направились дальше на восток. Японцы полагали, что пересекли реку (очевидно, они обошли болото и затопленные участки, граничившие с южным берегом Хольстена). Батальону снова повезло — наконец они встретили колонну японских грузовиков из 25‑го пехотного полка. В конце концов, они вырвались из советского окружения.

Майор Кадзикава, оставив измученных, но счастливых выживших солдат батальона на позициях 25‑го полка, прибыл с докладом к генерал–лейтенанту Огису Риппеи, командиру 6‑й армии[147]. Из 28 офицеров и 854 чел. рядового и сержантского состава 13 офицеров и 264 нижних чина погибли в бою. Раненых было 11 офицеров и 367 рядовых и сержантов, еще 47 нижних чинов считались пропавшими без вести[148]. Из 24 офицеров первоначального состава батальона 17 были убиты или ранены, оба командира батальонной артиллерии погибли, 4 младших офицера из других рот 28‑го полка, служившие в составе батальона, были убиты или ранены[149].

Прорыв 2‑го батальона и положение на 28 августа 1939 г.

2‑й батальон был не в состоянии выполнять какие–либо задачи. Однако потребность 6‑й армии в людях была так велика, что 2‑й батальон был назначен во второй эшелон и перевооружен для подготавливавшегося общего наступления.

Хотя батальон располагался примерно в 10 км от советских позиций, огонь вражеской артиллерии заставил перейти на более безопасные позиции 30–31 августа. В начале сентября войска 6‑й армии готовились к новому наступлению, но 16 сентября вступило в действие соглашение о прекращении огня. В журнале боевых действий об этом говорится кратко: «Мы завершили наши операции и стали ждать новых приказов»[150].

По иронии судьбы следующей кампанией 2‑го батальона 28‑го пехотного полка стала операция на Гуадалканале, где батальон был уничтожен.

Советское наступление, мастерски руководимое генералом Георгием Жуковым, которому позже суждено было прославиться во Второй Мировой войне, быстро завершило охват южного фланга 23‑й дивизии японской армии. На севере наступление шло медленнее, но после ожесточенных боев в районе высот Фуи, где советские огнеметные танки выбили японских защитников с их позиций, «красный каток» раздавил правый фланг японцев. У деревни Номонган советские бронетанковые колонны разбили и блокировали японскую 23‑ю дивизию. Несомненно, если бы советские войска продолжили наступление и преследование, вся японская 6‑я армия была бы разгромлена. Однако они остановились на линии, которую СССР считал государственной границей Монголии, и начали закрепляться[151]. Дипломатические переговоры, которые уже велись между Японией и Советским Союзом, активизировались с наступлением затишья на фронте в начале сентября. Наконец, 16 сентября вступило в действие соглашение о прекращении огня[152].

Можно предположить, что маневренные боевые действия у Номонгана были «первым боем» ожидаемой Японией «следующей войны» против Советского Союза. Бои у Чжангуфэна/озера Хасан годом ранее не могут считаться настоящей проверкой японской тактической доктрины из–за их относительно небольших масштабов и ограничений, которые накладывали особенности местности на способность каждой из сторон к маневру. Но летом 1939 г. в монгольских степях произошло воплощение в реальность советских принципов общевойскового боя, для противодействия которым Японская Императорская Армия и создавала свою тактическую доктрину. И хотя японская армия проиграла свой «первый бой», это поражение не оказало значительного влияния на принятую тактическую доктрину.

Японцы создавали свою тактическую доктрину для противодействия советской концепции общевойскового боя. В значительной степени японская доктрина полагалась на нематериальные факторы — боевой дух, наступательный порыв, командные качества офицеров — чтобы компенсировать слабость материальных ресурсов японской армии по сравнению с Красной Армией. Доктрина должна была заменить танковые и механизированные дивизии, которых не хватало японцам для борьбы с массами советской бронетехники.

Как и все военные доктрины, доктрина Японской Императорской Армии использовала сильные стороны и достоинства нации для победы над врагом. Также она содержала определенные предположения о силах и способностях потенциального противника. Концепция короткой войны с быстрой и решительной победой (sokusen sokketsu), к примеру, лишь выражала четкое понимание командованием японской армии, что Японии не хватит живой силы и материальных ресурсов для ведения продолжительной войны против Советского Союза. Тактика для достижения такой победы, в особенности обходы и охваты для дезорганизации и деморализации численно превосходящих советских войск, была попыткой избежать дорогостоящих боев на истощение. Кроме того, доктрина, принятая японской армией, использовала такие качества японского солдата, как исключительная храбрость, инициатива и наступательный порыв, которые считались присущими исключительно японцам. Несомненно, такая доктрина была ценна и эффективна против вражеской пехоты.

Также японская доктрина содержала некоторые предположения относительно противника. Японцы не позволяли себе недооценивать материальное превосходство Советского Союза, но полагали, что японская «духовная сила» — нематериальные факторы — способна компенсировать материальную слабость японской армии. Японцы считали, что советская доктрина слишком негибка, а русский характер слишком безынициативен, чтобы быстро адаптироваться к японской тактике, упор в которой делался на внезапность и маневр. Если достоинства нации и способности ее противника можно описать как движущие силы, взаимодействие которых порождает доктрину, краткий обзор боевых действий у Номонгана проиллюстрирует, какой эффект произвел реальный бой на эти силы.