В этой обстановке тяжелых лишений главными событиями стали подвоз снабжения и пополнений. 8 августа восемь солдат под командованием старшего лейтенанта, направленные из другого батальона того же 28‑го полка, прибыли на позиции 2‑го батальона. После этого несколько особенно тяжело больных стало возможно отправить в тыл. Но доставка снабжения и пополнений под постоянным наблюдением с советской стороны была смертельно опасным делом.
В основном снабжение и пополнения доставлялись ночью. Пехотинцы из пополнений шли на позиции, уже зная, что надо соблюдать тишину, обозным извозчикам также было приказано поддерживать тишину. Но на плохих дорогах, ведущих к позициям батальона, испуганные чем–либо лошади (большая часть грузов к линии фронта доставлялась на гужевых повозках и вьючных животных) могли встать на дыбы и заржать, обнаружив тем самым колонну транспорта, и привлечь огонь советской артиллерии. Эти колонны транспорта снабжения, работавшие в темноте, выполняли свои жизненно важные для войск задачи в безвестности, и несли потери без помпы. К концу боев у Номонгана было убито и ранено до четверти солдат тыловых служб.
Боевой дух подразделения оставался высоким, в японском понимании это было прежде всего благодаря умелому командованию батальонных офицеров. Кроме того, японцы могли наносить урон врагу и даже причинять больше вреда, чем терпели сами. В тот день после полудня патрули 5‑й роты отогнали около 15 вражеских солдат, проводивших разведку японской обороны. Более того, японцы были способны наносить советским войскам сильные удары. 7‑я рота провела такую операцию 8 августа.
Разведчики 7‑й роты следили за группой советских солдат, пытавшихся подобраться к японским позициям и обнаруженных старшим лейтенантом Сайто. Вероятно, это была группа артиллерийских наблюдателей и прикрывавшие их пехотинцы численностью до взвода. В предрассветной темноте офицеры быстро направили своих уставших солдат на окружение советской группы. Один японский тяжелый пулемет на высоте 742 был повернут на запад и наведен на северный советский фланг, а другой пулемет в 800 м далее был наведен на открытый советский южный фланг. Соседний батальон подполковника Сугитани[105] обеспечивал огневую поддержку с позиций, а один взвод 7‑й роты вышел на исходную позицию к югу от песчаных дюн, за которыми укрылись — как они считали, надежно — советские солдаты.
Советские наблюдатели поняли, что что–то пошло не так, когда японские пулеметы начали осыпать пулями их позиции с обоих флангов. Батальонная артиллерия открыла по тесно скучившемуся противнику огонь фугасными снарядами. Огонь прекратился только когда японские солдаты атаковали советскую позицию и прикончили выживших мечами и штыками. После боя японцы насчитали более пятидесяти убитых советских солдат, был взят только один пленный. Хотя в журнале боевых действий сказано, что советские солдаты сражались до последнего, более вероятно, что 7‑я рота в этот раз сводила старые счеты.
Обыскав место боя, японцы нашли двадцать винтовок, три ручных пулемета, одну снайперскую винтовку, и около двадцати различных элементов полевого телефонного оборудования, в связи с чем можно предположить, что более трети советских солдат могли быть безоружны или являлись не боевыми пехотинцами, а связистами. Тем не менее, все они были убиты.
Отражение попытки просачивания советских войск 8 августа 1939 г.
Отличительными чертами этой операции были скорость и внезапность действий японцев. Японцы считали это доказательством верности своей наступательной доктрины и образцового наступательного духа солдат и младших командиров. Этот бой стал считаться классическим примером предотвращения тактики просачивания на широком фронте[106].
Обе стороны истощили свои силы, и день 9 августа прошел в относительном затишье. Советские войска продолжали активно укреплять позиции на высотах Моко и получали новые подкрепления. На высоте 754 японские офицеры, осматривавшие местность в бинокли, заметили, что Советы передвинули значительные силы к югу, на позиции против 71‑го пехотного полка полковника Мориты. Это был крайний левый фланг всех японских позиций к югу от реки Хольстен.
В сумерках на позиции батальона прибыли 200 солдат пополнения, восполнившие потери, понесенные в боях и от болезней. Пока новоприбывшие обменивались новостями и слухами с усталыми ветеранами, батальонный штаб распределял пополнения и формировал резерв батальона. Кроме относительно мирного дня и пополнений пошел дождь, обеспечив дополнительную питьевую воду. В ту ночь боевой дух батальона был единодушно высоким.
10 августа советская артиллерия снова проявляла активность, но не с прежней интенсивностью. Это был беспокоящий огонь, который действительно сильно отравлял жизнь японцам. Относительное затишье также дало время решить в более высоких штабах вопрос о новой дислокации 2‑го батальона.
3‑й взвод 5‑й роты был назначен в общий резерв отряда Хасебе и таким образом вышел из–под командования майора Кадзикавы. У высоты 742 взвод младшего лейтенанта Такасимы вместе с подразделениями батальона Сугитани пытались укрепить свою оборону на этой важной высоте. Разделение секторов ответственности между двумя батальонами к северу от высоты 742 оказывало пагубное влияние на японскую систему обороны в целом, потому что ни у одного командира подразделения не было полномочий отменить приказы другого. Пытаясь исправить ситуацию, полковник Хасебе приказал обоим батальонам координировать свои планы артиллерийской поддержки, расчистить полосы обстрела для взаимной поддержки огнем при обороне и разработать комплексный план огневой поддержки, включавший поддержку противотанковой, батальонной и полковой артиллерии. После тяжелого опыта боя 7 августа было направлено больше усилий на строительство полевых укреплений. Рабочие команды были отправлены в Чаньчуньмяо для рубки деревьев и заготовки бревен, необходимых для укрепления траншей.
Хорошая погода 11 августа подняла настроение солдат, но командование быстро испортило его, приказав присоединенной к батальону роте противотанковых 37‑мм пушек вернуться в распоряжение 71‑го полка. Эта утрата единственного эффективного противотанкового оружия была серьезна сама по себе, но манера, в которой были отданы приказы, должно быть, заставила пехотинцев задуматься, понимает ли кто–нибудь в штабе реальную обстановку на фронте.
Майор Кадзикава неохотно приказал расчетам 37‑мм пушек готовиться возвращаться в свой полк той же ночью. Из штаба полка позвонили снова и передали приказ, который в истории подразделения описан как «злополучный». Приказ требовал, чтобы 37‑мм пушки были возвращены как можно скорее. Кадзикава понимал, что если советские наблюдатели обнаружат движение пушек днем, позиции его батальона подвергнутся артиллерийскому обстрелу. Его опасения подтвердились, когда советская артиллерия начала обстреливать расчеты 37‑мм пушек, пытавшиеся прицепить орудия к лошадям для перевозки. Так важнейшее оружие оборонявшихся было отнято у них собственным командованием.
Были и другие причины для тревоги. Вражеские 45‑мм пушки, недавно установленные на высотах Моко, заявляли о своем присутствии периодическими обстрелами южного фланга батальона до наступления ночи. На северном фланге 2‑й взвод 7‑й роты отразил очередную попытку противника провести разведку боем на высоте 742. Японские потери в этом бою снова описаны как «незначительные». Эти слова «незначительные потери» с середины августа встречаются все чаще и чаще.
В цифрах слово «незначительные» могло означать потери в 3–4 %. Несомненно, такие потери не являлись большими, но, как заметил один из штабных офицеров после боя, в ходе еще одного месяца такой войны на истощение, все японские силы могут быть уничтожены[107]. Анализ боевых потерь показал, что более половины убитых и раненых японских солдат (51 % и 53 % соответственно) были жертвами артиллерийского огня. Год назад у Чжангуфэна/озера Хасан примерно 37 % потерь японцев были результатом действий советской артиллерии[108].
