Тяжело дыша, лежу на корявых корнях. Хочу встать или хотя бы сесть, но вокруг по-прежнему стреляют, и я не смею поднять голову. Руки болят; когда копал, забыл, что они сожжены. Перевернутый джип лежит возле глубокого кювета, задний бампер клюнул в лужу, передние колеса уставились на постепенно светлеющие облака. Дорога усеяна мусором беженцев, джип — лишь один из автомобилей, что разбросаны на дороге или рядом. Передо мною деревья; темная хвойная толпа. Изогнувшись, смотрю сквозь ветки; разбитый зыбкий пейзаж, выступающий, вспухший, усеянный низкими безлистыми деревьями.
На самой крупной опухоли — старая ветряная мельница, выкрашенная черным дубовая конструкция, оперенные крылья в лохмотьях — словно распятие, что вздымается на фоне серой бесконечности небес.
Против рассвета на востоке что-то движется; человек — скрючившись, перебегает от одной низкой каменной стены к другой. В открытой двери мельницы мигает вспышка. Выстрел — и в ту же секунду человек падает. Пытается подняться, затем — снова выстрел — содрогается, дергается и замирает.
С другой стороны вдоль стены крадется темная фигура — в одной руке ружье, другую поднял, сжимая что-то в кулаке. Щурюсь, пытаясь разглядеть его в пока еще сумрачном свете. Вряд ли это солдат лейтенанта. Несколько секунд — тишина; человек идет к двери. На мельнице — никакого движения. Солдат подбирается ближе, остался шаг.
Щелкает одинокий выстрел, солдат шарахается от стены, роняет ружье и пошатываясь ковыляет вперед, прижав руку к боку. Там, где он стоял против косой деревянной стены, —теперь небольшая тусклая щель в черной доске. Он полубежит, полупадает мимо открытой двери; рука движется, бросая что-то. Снова выстрелы; он подпрыгивает, взмахивает руками и секунду выглядит комично, точно изображает мельницу: раскинутые конечности — четырьмя распростертыми крыльями. Потом падает, валится мешком битых костей, изгибаясь и сворачиваясь садится на землю, опрокидывается и исчезает в траве.
Взрыв на мельнице — одна внезапная вспышка света и рваный удар грома. Через пару секунд оттуда поднимается белесый дым. Некоторое время я лежу, жду, но больше — ни движения, ни звука.
Потом раздается птичье пение. Я слушаю.
По-прежнему никакого движения. Ежусь, решаю встать. Нестойко поднимаюсь, держась за кусты, трясущейся рукой вытираю лицо. Где-то же был платок; в конце концов нахожу. Иду по песчаному грунту к мельнице, пригибаясь и чувствуя себя нелепо, но все же опасаясь, что внутри — некто терпеливее меня, лежит с ружьем, смотрит и ждет. Останавливаюсь под чахлым деревцем, пристально вглядываюсь в темноту дверного проема. Над головой что-то скрипит. Я пригибаюсь, почти падаю, но то лишь ветерок качает ветви.
Мистер Рез повис на колючей проволоке, прямо под мельницей, полурухнув на колени, перекинув руки через изгородь, лицом в шипы; земля под ним пропиталась темной кровью. С руки свисает и раскачивается на ветру винтовка.
Чуть выше по склону в высокой траве лежит солдат, бросивший в дверь гранату. Обмундирование незнакомое, но я в любом случае его бы не узнал: лицо — алые руины кровавой плоти.
Подхожу к мельнице и вступаю внутрь. Воняет дымом и плесенью — должно быть, протухшей мукой. Глаза постепенно привыкают к сумраку. В воздухе, отпрянув от дверного сквозняка, кружится и оседает мука или пыль. С потолка спускается громадный деревянный столб, осью прикрепленный к паре огромных древних жерновов, танцорами замерших посреди па в каменных желобах. От бункеров к жерновам, бастионам сдвоенного сердца, ведут воронки и желоба. Восьмиугольный деревянный помост окружает громадную каменную колоду. Больше ничего особо не осталось — ни мешков, ни признаков зерна или недавно смолотой муки. Пожалуй, мельница не работает уже очень давно.
Спотыкаюсь о пару прикрученных друг к другу магазинов. Сбоку от двери на спине лежит человек — грудная клетка вспорота и кровава. Под кроваво-мучнистой маской лицо — я узнаю солдата лейтенанта, только имени вспомнить не могу. Подле него валяется шипящая рация. Граната, видимо, пролетела чуть мимо, под винтовой лестницей, ведущей во тьму ещё гуще; деревянные ступени изуродованы и разбиты.
За каменным торусом мельницы, прислонившись к деревянной стене, сидит лейтенант. Ноги раскинуты, голова упала на грудь. Когда я подхожу, голова резко вскидывается, рука с пистолетом — тоже. Я отступаю, но пистолет падает и грохочет по половицам в сторону. Она что-то шепчет, потом голова падает снова. Под лейтенантом кровь, лужа затянута тончайшим мучным налетом. Белесая пыль в волосах, на коже и на мундире превращает ее в призрака.
Сажусь на корточки, за подбородок поднимаю ей голову. Под веками движутся глаза, губы шевелятся — и все. Из носа по губам и подбородку двумя ручейками течет кровь. Отпускаю подбородок, голова падает. Винтовка лежит под рукой лейтенанта. Магазин пуст. Я ощупываю рычаги и задвижки, наконец нахожу тот, которым вынимается вторая обойма; она тоже использована. Иду к револьверу. Вроде бы легкий, но, открыв его, вижу, что в барабане два патрона.
Смотрю на мертвеца у двери, на двух мертвецов снаружи — мистер Рез иллюстрацией к прошлой войне навалился на проволоку, метатель гранаты перевернулся в качающейся траве, лицо неразличимо. В моей сожженной трясущейся ладони — револьвер лейтенанта.
Что делать? Делать что? Озверей, шепчет муза; я сажусь на корточки возле лейтенанта и в целях эксперимента приставляю револьвер ей к виску. Вспоминаю день нашей первой встречи, когда она выпустила мозги юноше, раненному в живот, сначала его поцеловав. Вспоминаю, какая она была совсем недавно — нагая, на коленях стоит в постели, стреляет в меня, чуть меня не прикончила. Рука моя так дрожит, что приходится придерживать ее другой рукой. Дуло вибрирует на коже лейтенанта под бурыми завитками волос. Крошечная жилка слабо пульсирует под оливковой поверхностью. Я сглатываю. Пальцы на курке слабеют и надавить не способны. Кто ее знает, может, она все равно умрет; у нее, похоже, сотрясение мозга, или она теряет сознание, а вся эта кровь, наверное, означает, что где-то — серьезная рана. Может, убийство для лейтенанта—спасение. Крепче сжимаю револьвер и прицеливаюсь, будто это что-то меняет.
