— «А остальное — мне?» спросил Лионель, робко дотрагиваясь до ее ручки, чтобы помочь ей через широкую, полуразвалившуюся могильную плиту, на которой едва виднелась надпись: «Марфа Думфи 97 лет.»

Давно, давно жила Марфа Думфи, давно, давно она умерла, подумается, что если бы очнулась она в эту минуту, ей не было бы обидно, что эти милые малютки так весело пробегали над местом ее последнего упокоения.

— «Да, ты можешь взять остальное» снисходительно ответила Жасмина, и с лукавой улыбкой прибавила: «а у меня в кармане есть еще!»

Как они расхохотались!!… Не думая о бедной Марфе Думфи, они уселись на траву, которая прикрывала старые ее кости, и весело принялись за дело! Кушать сочные яблоки, снятые прямо с дерева, показалось Лионелю таким наслаждением, и Жасмина на столько стала любезна, что великодушно уступила ему «красный кусочек» второго яблока!

— «Теперь пойдем в церковь», сказала Жасмина, «папа оставил дверь не запертою, пойдем, посмотрим большие, белые лилии, которые стоят на святом престоле.»

Лионель глядел на ее серьезное личико, и стало ему как-то неловко… Он, конечно, понимал, что она сказала: — на ряду с историей других народных верований, он изучил и историю мифа христианского. Для ясности и последовательности обучения, для него был составлен особый конспекта, по которому история верований разделялась на 12 групп.

Фта и Египетская мифология. 2. Брама, Вишну и Индусские мифы. 3. Халдейские и Финикийские верования. 4. Греческие и Римские боги. 5. Будда и Буддизм. 6. Конфуций и Китайские секты. 7. Мексиканская мифология. 8. Один и Скандинавские верования. 9. Магометанство и Коран. 10. Талмуд и Еврейские предания. 11. Христос и постепенное развитие христианского мифа на обломках Греческого и Римского язычества. 12. Позитивизм и чистый разум, с доказательствами, что все эти верования никаких положительных основ не имеют, а только тормозят ход интеллектуального развития человечества.

Вышеозначенному конспекту было отведено самое первое место в учебно-воспитательных занятиях Лионеля. Ему тщательно изъясняли, что в наше время лишь одно грубое невежество еще верит в Божественное Начало, что люди интеллигентные давно пришли к заключению, что нет Бога, что «первая причина» есть Атом, порождающий другие атомы, которые, вращаясь непрестанно, бессознательно, без мышления, одной силою материи созидают мир, что в Божество социалиста-плотника Иисуса, который, по учению христианского мифа, своей жизнью и смертью указал верующим путь в Царство Небесное, могут верить люди совсем простые, слабоумные. Однако, Лионель хорошо знал, что умный, образованный, его милый Вилли Монтроз беззаветно верил в святость этого «мифа», и вот теперь милая Жасмина сказала ему: «пойдем в церковь», и, как у тихой голубки, засветились ее глазки, когда она это говорила…

— «Пойдем», повторила она, „ в церкви будет прохладно, мы сядем на кафедру и ты мне расскажешь что-нибудь про ангелов. Ведь, ты знаешь, каждую ночь Божии ангелы с неба к нам слетают. А ты своего ангела-хранителя видел?»

Трепетно забилось сердце у одинокого мальчика… Как бы хотелось ему верить в близость небесного хранителя, но он не мог, это было слишком неясно — и не мог он также объяснить Жасмине, что он в ангелов не верит, когда она сама на ангела походила… так что на ее вопрос он коротко ответил:

— «Нет.»

— «А я думала, что ты их видел», сказала она, «ведь, ты мальчик не дурной?»

— «Может быть, и дурной», с грустною улыбкой сказал он, «и оттого ангелы ко мне не прилетают». — «Моя мама теперь ангел», продолжала Жасмина. «Видишь, она не могла долго жить далеко от Бога и однажды ночью вдруг улетела к Нему. Папа говорить, что теперь она часто на минутку слетает к нам, поцелует его, меня поцелует, взмахнет своими большими белыми крыльями и улетит назад.»

— «Значить, она умерла?» спросил Лионель.

— «Да нет», спокойно ответила Жасмина, «ведь, я говорю тебе, что она ангел.»

— «А ты видела ее, с тех пор как она стала ангелом?» спросил Лионель.

— «Нет», грустно вздыхая, ответила она, «я слишком еще мала и часто бываю дурная… но я ее, наверно, еще увижу.»

Лионель ничего не нашел на это ответить, и минуту спустя они вместе входили в церковь. Как только приотворили они тяжелую дубовую дверь, которая тихо тотчас за ними закрылась, на них повеяло прохладой и пахнуло ароматом благоухающих лилий. Они остановились посреди церкви, держа друг друга за руку, и благоговейно, молча глядели — то на высокие белоснежные лилии в золотых вазах по обеим сторонам алтаря; — эти лилии в величии чистой красоты своей точно таинственно напоминали слова Спасителя: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят», то на фантастические узоры, которые солнечный луч, проходя сквозь разноцветные стекла окон, рисовал по каменному полу. Древние своды, с их затейливой резьбой из тёмного дуба, умеряли дневной свет — таинственный полумрак и та особая тишина, которая присуща месту, освященному молитвами, производили на Лионеля впечатление неизъяснимо сладостное, ему незнакомое… Жасмина крепко сжала ему руку.

— «Пойдем,» шёпотом проговорила она, «там на кафедре, большая, большая Библия, я тебе покажу картинку», и она широко раскрыла свои глазки, «мою картинку, мою самую, самую дорогую картинку!»

Лионелю было интересно видеть это сокровище, и, следуя за ней по узкой лесенке, которая вела на кафедру, он про себя думал, что действительно много неожиданного, негаданного случилось с ним в этот его праздник! Видно, для маленькой Жасмины забираться на церковную кафедру — было делом привычным: она тотчас отыскала большую Библию, с великим трудом и старанием стащила ее с того места, где она лежала, и благоговейно положила на пол на бархатную подушку. Затем сама уселась на полу и, внимательно переворачивая страницы, сказала Лионелю стать на колени и смотреть вместе с ней.

— «Вот она!» с трепетным восторгом шепнула Жасмина. «Смотри! Видишь этого хорошенького Мальчика? — а, ведь, ты на Него немножко похож — правда? Ну, видишь, а вон тут эти противные старики — вот они все думают, что они очень, очень умные! И хорошенький Мальчик им говорит, какие они все глупые, что они ничего не смыслят в своих книгах, и что Бог мудрее их, и милосердый и добрый… И они, видишь, сердятся, и им так удивительно, что Он с ними так говорит, когда Он только маленький мальчик. А Он-то знает все, что эти дурные, злые люди знать не могут — и это оттого, что Он маленький — Иисус…»

Картинка изображала Христа перед законниками во храме — и Лионель смотрел на нее с каким-то страстным вниманием… Только мальчик, и мог уже учить мудрецов!

«Хотя», подумал Лионель с привычным ему безотрадным сомнением, «быть может, мудрости у них не было вовсе, и оттого Ему учить их было легко.»

Жасмина, налюбовавшись вдоволь своею милою картинкой, закрыла книгу, благоговейно положила ее на место и уселась рядом со своим маленьким собеседником на верхней ступеньке кафедры.

— «Как тебя зовут? спросила она.

— «Лионель», ответил он.

— «Лионель, как странно — что такое Лионель — цветок?»

— «Нет, твое имя — цветок.»

— «Да, наш куст жасмина зацвел в то самое утро, когда я родилась — оттого меня и назвали — Жасминой. Мое имя мне нравится больше, нежели твое.»

— «И мне тоже,» улыбаясь сказал Лионель. — «Мама зовет меня — Лиля.»

— «Это мне нравится. Это мило — и я буду так звать тебя — Лиля,» объявила Жасмина и, ласково обвив своею ручкою его шею, сказала: «будь добр мальчик, Лиля, теперь расскажи мне сказку!».

Глава V

Лионель в смущении смотрел на нее — что мог он рассказать ей? Он ничего не знал такого, что могло бы занять маленькую девочку… Как хорошо было ему чувствовать вокруг своей шеи ее тепленькую, маленькую ручку, чувствовать близость ее милого личика — а глаза ее — какие они были чудные! Никогда еще он таких глаз не видел — даже глаза его матери не были такой чудной красоты! Ясные, лучезарные глазки Жасмины светились тем безмятежным, тихим светом, который светится лишь в невинном взоре малых детей, трогая нашу душу до умиления… Иные, но весьма немногие, цветы, своею чистой, нежной красой напоминают этот именно взгляд ребенка: задумчивые анютины глазки, нежно-голубые колокольчики, милые, улыбающиеся незабудки — они глядят на нас так же доверчиво и просто — и в глазах Жасмины было как бы напоминание их красоты… еще раз Лионель вспомнил Елену Троянскую.