— Ваша преданность? — Маркиз задумчиво посмотрел на Тараканова, потом подошел к двери и вытащил шпагу, торчавшую в деревянной переборке. Он несколько раз взмахнул шпагой, рассекая воздух, и наконец глухо, не оборачиваясь к Тараканову, сказал: — Хорошо. Я помогу вам переправить коллекцию через границу. Вы правы, я действительно многим обязан князю. И я не хочу, чтобы эти сокровища были разграблены… — И, обернувшись, добавил: — Или попали в ваши руки.

Тараканов улыбнулся.

— Вы не доверяете мне. Что ж, это ваше право. Со временем вы сами убедитесь, что я не обманываю ни вас, ни князя.

Маркиз поклонился.

— А этот ваш мальчуган… он нам пригодится, — сказал Тараканов. — Это очень хорошо, что у вас есть мальчуган.

На узорных воротах Знаменского имения князя Тихвинского висел большой амбарный замок. Калитка была тоже закрыта. Маркиз подсадил Кешку, и тот проворно перебрался через ограду.

— Отодвинь щеколду, — сказал Тараканов.

Тяжелая заржавленная щеколда не открывалась.

— Камнем стукни, — посоветовал Маркиз.

Кешка нашел камень и стукнул по щеколде. Щеколда подалась. С резким скрипом открылась калитка. Когда все трое вошли, Тараканов прикрыл калитку и задвинул щеколду. К опустевшему барскому дому вела широкая липовая аллея, заросшая травой. Поднявшись на парадное крыльцо, Тараканов достал ключ и открыл дверь. Из просторного вестибюля два полукруглых марша мраморной лестницы вели на второй этаж.

В парадных комнатах было полутемно. Свет едва проникал через закрытые ставни. На стенах не было картин, исчезли ковры, гобелены и мебель…

Тараканов остановился возле камина, на котором когда-то стояли часы со всадником. А Кешка подошел к зеркалу, покрытому густым слоем пыли. Он стал водить пальцам по стеклу и в луче пробивающегося из-за прикрытых ставен света постепенно появился причудливый контур сказочного коня с узкой длинной шеей, с вьющейся по ветру гривой… Маркиз подошел к зеркалу и нарисовал на Кешкином коне всадника в широкополой шляпе. Кешка засмеялся.

— А ну-ка поди сюда, — окликнул его Тараканов и, указав на камин, сказал: — Полезай.

— Не полезу! — заупрямился Кешка.

— А я тебе говорю — полезай! — вспылил Тараканов.

— С чего это я в печку полезу? — Кешка посмотрел на Маркиза.

— Зачем ему лезть в камин?

— Скажите ему, чтобы лез в камин, я объясню, что делать.

Маркиз кивнул Кешке, и тот скрылся за каминной решеткой.

— Нащупай колесико. Сбоку. Нашел?

— Нашел.

— Поверни налево.

— Не крутится.

— А ты посильнее!

Тараканов прислушался к едва уловимому скрипу, доносившемуся из камина. И вдруг камин слегка вздрогнул и медленно стал поворачиваться, открывая тайник…

— Черт побери! — засмеялся Маркиз. — Надежное местечко!

Камин, повернувшись, открыл проход в темную комнату.

Тараканов нащупал в темноте фонарь, зажег его и осветил узкую комнату. Комната была пуста.

Кешка нагнулся и поднял с пола разбитую фарфоровую статуэтку.

— Что ты там нашел? — спросил Маркиз.

Он взял у Тараканова фонарь и осветил голубую фарфоровую фигуру коня с отбитым крылом.

— Лошадка… С крылами, — сказал Кешка.

— Это Пегас. Крылатый конь вдохновения, — сказал Маркиз.

В дрожащем свете фонаря Пегас казался сказочно-прекрасным. Его глаза диковато смотрели на Кешку, а сохранившееся крыло, казалось, вздрагивало и трепетало.

— Где же ваши… ящики? — спросил Маркиз у Тараканова.

Тараканов вырвал из рук Кешки Пегаса и со злостью швырнул его на пол. Конь разлетелся вдребезги.

— При чем же тут этот… несчастный Пегас? — усмехнулся Маркиз.

К воротам имения тем временем подъехал удивительный кортеж. Впереди, на извозчике, рядом с молодой красивой дамой в пудреном парике сидел разбитной парень в кожаной тужурке, с мотоциклетными очками, поднятыми на лоб. За извозчиком ехал ломовик с ящиками и полосатой сторожевой будкой. За ломовиком следовала телега с гусарами и гренадером в высокой шапке, а еще дальше шесть лошадей, запряженных цугом, тащили золоченую карету, в которой какие-то молодые люди распевали «Яблочко». Кортеж остановился около ворот, парень с мотоциклетными очками соскочил с пролетки и, открыв амбарный замок, распахнул ворота. Вся процессия с шумом подкатила к барскому особняку.

Перепачканный сажей Кешка выбрался из камина, снова закрывшего вход в тайник, в ту минуту, когда снизу послышался шум.

— Кто это? — встревожился Тараканов. — Что там за люди?

Маркиз подтолкнул Кешку за плечи.

— Ну-ка, отец Иннокентий, сбегай, узнай, что там происходит.

Возле парадного подъезда заканчивались приготовления к киносъемке.

Возле полосатой будки прохаживался гренадер со старинным ружьем, у лестницы стояла карета, в которой сидела красавица в пудреном парике, на высоких козлах восседал ливрейный кучер в треуголке, а в открытой автомашине рядом с оператором и кинокамерой стоял наголо обритый режиссер в клетчатой курточке с накладными карманами. Приложив рупор ко рту, он кричал:

— Приготовились!.. Поехала карета! Камера!

Оператор завертел ручку. Гренадер сделал «на краул». Дама, приложив к глазам лорнет, кокетливо выглянула из-за занавесок кареты.

— Стоп! — закричал режиссер. — Где грумы? Не вижу грумов! Боржомский, где грумы?!

Парень в мотоциклетных очках бросился к режиссеру.

— Какие грумы, Яков Николаевич? В сценарии грумов нет.

— А голова у вас на плечах есть?! — кричал режиссер. — Парадный выезд, шестерка цугом, ливрейный кучер, а кто на запятках? Я вас спрашиваю, кто на запятках?!

— На запятках? Пожалуйста, Яков Николаевич, я сам встану на запятки…

— Мне нужны грумы или хотя бы… негритенок!

— А где я возьму вам негритенка?! Мы с вами не в Африке, Яков Николаевич.

— Вы уволены, Боржомский. Съемка отменяется, — неожиданно спокойно сказал режиссер и стал раскуривать погасшую на ветру трубку.

Именно в этот момент парадная дверь приоткрылась и из нее выглянула удивленная физиономия Кешки.

— Съемка продолжается! — снова закричал Яков Николаевич. — Я нашел вам грума, Боржомский. Берите этого мальчишку, и чтоб через пять минут на запятках был негритенок!

Маркиз через щель в ставнях увидел, как Боржомский схватил Кешку за рукав и потащил к костюмерше, стоявшей на подводе у раскрытого ящика с костюмами.

— Пойдемте, Илья Спиридонович, нам тут делать больше нечего. Полюбопытствуем, как снимают кино.

— Стоит ли рисковать? — спросил Тараканов.

— Не бойтесь, — ответил Маркиз. — Кроме съемки, их сейчас ничего не интересует.

Когда Тараканов и Маркиз вышли на парадное крыльцо, режиссер сразу же обратил внимание на элегантную фигуру Маркиза.

— Хорошо стоишь! — крикнул ему режиссер. — Так и оставайся. Наденьте на него камзол! А вы, — крикнул он Тараканову, — будете открывать дверцы кареты!

— А по какому, простите, праву… — начал было Тараканов.

— Не спорьте, Илья Спиридонович, — остановил его Маркиз. — Отдадим несколько минут нашей жизни «Великому Немому»!

Рассуждать было поздно — на них уже надевали цветные камзолы и пудреные парики.

— Съемка! — закричал режиссер. — Поехала карета! Камера!

Карета тронулась. Кешка с вымазанной черной краской физиономией в непомерно большом камзоле и в парике, с растерянным видом трясся на запятках. Когда карета остановилась, Тараканов, бессмысленно улыбаясь, распахнул дверцы, красавица медленно и величественно поднялась по ступеням, и Маркиз застыл в изящном поклоне.

Когда съемка закончилась, режиссер подозвал к себе Кешку и сказал:

— В понедельник приходи на кинофабрику. Я начинаю снимать новую фильму «Гуттаперчевый мальчик». Будешь играть роль! А пока держи!

Он достал из сумки, лежащей на сиденье, буханку хлеба и отдал ее Кешке.

Автомобиль загудел и тронулся вслед за шумным кортежем, покидавшем имение.

— Это что, гонорар? — спросил Кешу Маркиз, показывая на буханку.