Сознательно идя на риск, он регулярно и своевременно передавал нашей разведке важную информацию военно-стратегического и военно-тактического характера. Без преувеличения можно сказать, что его вклад в предотвращение ядерной войны был значителен. На Западе его впоследствии называли «суперагентом», «искусным агентом экстра-класса». Представитель одной из американских разведслужб даже утверждал: «Из-за Соутера и некоторых других мы могли бы проиграть войну Советам». Пресс-секретарь Пентагона П. Уильямс в июле 1986 года был вынужден признать, что до исчезновения Соутера американские контрразведывательные службы не располагали какими-либо достоверными сведениями относительно его сотрудничества с советской разведкой, хотя вели расследование по поводу некоторых подозрений его в шпионаже. Это признание могло означать только одно: «Уго» работал профессионально грамотно, осторожно, строго соблюдал конспирацию, так что американская контрразведка до последнего момента оставалась в неведении о характере его отношений с нами. Ее сотрудники, разбираясь в деле Соутера уже после его исчезновения из США, никак не могли поверить в добровольный характер его работы на советскую разведку, в его бескорыстность, в то, что он руководствовался при этом моральными соображениями и личными убеждениями, был «бессребреником». Сам же Соутер не раз подчеркивал, что главной для него всегда была не материальная, а нравственная, мировоззренческая сторона.

Поступавшие от Соутера информационные материалы имели первостепенное значение для обороны СССР. После вывода Соутера в СССР в американских СМИ появились также сообщения о том, что во время американской воздушной акции в апреле 1986 года, нацеленной на физическое уничтожение лидера Ливии Каддафи, последнему якобы удалось избежать верной гибели только благодаря переданной Соутером русским соответствующей информации. Соутера также обвиняли в том, что «он передал нам тысячи ядерных целей» по всему миру. Как бы то ни было, но разведывательные сообщения Соутера в Центре всегда оценивали по достоинству.

Казалось, ничто не предвещало туч на горизонте для судьбы «Уго». В июне 1986 года он заканчивал учебу в университете, вскоре должна была состояться церемония выпуска слушателей, а затем предстояли трехмесячные курсы ВМС, после которых выпускники должны были получить офицерские звания. Незадолго до этого Соутер успешно прошел проверку на допуск к секретным документам с перспективой дальнейшей службы в разведцентре ВМС в Норфолке и чувствовал себя уверенно. Однако в конце мая того года неожиданно последовал его вызов «на беседу» в местное отделение ФБР. Сразу насторожило то, что приглашал его для разговора не обслуживавший его курсы сотрудник спецслужб Шрейдер, а другой человек, некто Холте.

По версии американской контрразведки, основанием для вызова Соутера в ФБР стали слова его бывшей жены-итальянки, высказанные ею по запальчивости в своем окружении еще в начале 80-х годов, о возможной «связи мужа с русскими». Вздорный характер этой женщины был известен командованию Соутера, сам он пользовался безупречной репутацией, гражданский брак с итальянкой в США официально не признавался, и военно-морская контрразведка в то время особого значения высказываниям сожительницы не придала. Но после ареста в мае 1985 года бывшего дежурного офицера штаба командования ВМС США в Атлантике Джона Уокера, которого обвинили в сотрудничестве с разведкой СССР, в США и на Западе в целом развернулась новая кампания шпиономании, были начаты активные поиски «кротов» в ВМС, подняты все материалы, где содержались хотя бы малейшие «зацепки» на предмет «русского шпионажа». И тут о словах итальянки вспомнили, а личное дело Соутера из военноморской контрразведки было передано ФБР, в руки упомянутого Холтса.

За «Уго» установили наблюдение, оно велось около года, однако не выявило никаких компрометирующих его моментов или улик. Вот тогда-то Соутера и вызвали в отделение ФБР в Норфолке «для выяснения некоторых сомнительных моментов в его биографии». Холте повел беседу в доброжелательном духе, дал понять, что считает Соутера лояльным и заслуживающим доверия человеком, но затем несколько сменил тон и стал задавать конкретные вопросы, спрашивал, не знает ли Соутер некую «русскую Светлану, прошедшую подготовку в КГБ» и т. п. Когда же контрразведчик подошел к словам бывшей сожительницы-итальянки о его «связях с русскими», доброжелательность окончательно исчезла и начался формальный жесткий допрос. Не добившись желаемых результатов, Холте заявил, что окончательно развеять возникшие в отношении Соутера сомнения может только проверка на полиграфе, и как бы между прочим поинтересовался, будет ли Соутер оспаривать результаты тестирования на «детекторе лжи» в суде. Для «Уго» в общем-то проверка на полиграфе была не в новинку: ей он уже подвергался не один раз, но то были тестирования по стандартам ВМС, и он неплохо владел навыками подготовки к ним. Полной же уверенности в том, что он сможет выдержать проверку по спецпрограмме ФБР, не было.

Возникшая ситуация обеспокоила Центр: ее анализ говорил об угрозе ареста «Уго». Срочно были разработаны меры по обеспечению его безопасности, предусматривавшие в том числе скорейший его вывод из США. 9 июня 1986 года, приняв необходимые меры предосторожности, Соутер прибыл в аэропорт и на самолете итальянской компании «Алиталия», выполнявшим рейс в Рим с посадкой в Монреале (Канада), навсегда покинул США. На всякий случай он приобрел и обратный билет в США, чтобы показать, что в Италии «по личному делу» он намерен пробыть недолго. В этой стране его «следы» затерялись, и в середине 1986 года он был уже в Москве, в полной безопасности.

Наша разведка сделала все возможное, чтобы на своей второй родине «Уго» не чувствовал себя «чужим». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 октября 1986 года ему было официально предоставлено советское гражданство. Он избрал себе фамилию Орлов, имя и отчество — Михаил Евгеньевич, а в разговоре просил называть его на русский лад — Миша. Свою просьбу о приеме его в советское гражданство Соутер обосновал «политическими и личными соображениями», в частности он писал: «Со всей ответственностью заявляю, что правительство США никогда ничего не сделает из искренних и честных побуждений для установления мира на Земле до тех пор, пока не будет твердо уверено в своем полном военном превосходстве. США пренебрежительно относились и продолжают относиться к судьбам других народов». Соутер-Орлов не лукавил, он написал то, что думал и чувствовал на самом деле: он всегда и во всем был откровенным и честным человеком.

Научившись немного говорить по-русски, он уже употреблял в разговоре «мы», то есть советские люди, и «они», то есть те, кто, по его убеждениям, нес угрозу миру. Он часто говорил «у нас», «здесь», т. е. в Москве, что в его устах означало, что он и его друзья-коллеги по разведке вместе борются со злом, стоят на стороне справедливости и добра. В одной из личных записей, хранящихся в архиве СВР, он отметил: «Здесь я живу среди людей, занятых решением повседневных проблем — они могут быть покладистыми, а могут и по мелочам пререкаться друг с другом, но никто из них не вынашивает глобалистских идей или намерений убивать других. Здесь мои силы находят лучшее применение, чем прежде».

Орлов-Соутер на удивление быстро адаптировался к новым условиям, обычно далеко не легким для иностранцев. По своей натуре он был глубоко порядочным человеком, простым и непритязательным в быту, вел скромный образ жизни, просил, чтобы ему не создавали каких-то особых, привилегированных условий, намеревался приобрести на собственные деньги скромную, «как у всех», говорил он, квартиру в городе и небольшую дачу в Подмосковье, где по утрам можно было бы пробежаться летом, а зимой совершать лыжные прогулки. Будучи человеком деятельным, предприимчивым, жизнелюбивым, он не мог сидеть без дела, усвоив с молодых лет, что главная опора в жизни — общественно-полезный труд. Поэтому уже с конца 1986 года он с энтузиазмом включился в научную деятельность, постоянно расширял круг своих обязанностей и тематику научно-прикладных работ. Он, например, очень гордился лично разработанной им нешаблонной программой обучения английскому языку. Он много гулял по Москве, ездил в другие города страны, заводил знакомства с рядовыми гражданами, вглядывался в особенности нашей жизни, интересовался укладом, бытом простых людей, их нравами и обычаями.