– Дело было так. Стали падать бомбы, и он сломя голову побежал, – продолжал Тан Сые. – Не поглядел хорошенько под ноги, оступился и рухнул головой вниз со второго этажа. На голове вскочила пташка размером с кулак. Вот уж дурак так дурак,

–

Где он? – спросил Баоцин, успокаиваясь.

– В постели, где же еще, – завизжала тетушка. – Ему никак с кроватью не расстаться.

Баоцин сообщил, что собирается в Наньвэньцюане начинать все сначала. Он рассказал, что городок очень маленький и потому заработанных денег едва хватит, чтобы не остаться голодными. К сезону туманов можно будет снова вернуться в Чунцин. Он уже прикинул, будут выступать трое; Циньчжу, Сюлянь и он сам.

Тетушка Тан снова заворчала.

Баоцин поспешил добавить:

–

Это

я

так говорю, в общих чертах. Все будет зависеть от удачи. Может, в какой день и маковой росинки не будет во рту. Если сорвется, на меня не пеняйте. Рассказал все как есть, по совести. Может, мне и не следует звать вас с собой.

Тан Сые, не дожидаясь, когда его жена переведет дух, поспешил сказать:

– Вы наша счастливая звезда, дорогой брат. Как скажете, так и будет.

– Я готова спать где угодно, хоть в свинарнике. Это все же лучше, чем находиться здесь, – призналась тетушка.

Местечко Наньвэньцюань было уж больно маленьким и не могло прокормить труппу сказителей в полном составе. Баоцин принял решение: в этой кутерьме лето все же лучше провести здесь, а зимой возвратиться в Чунцин на заработки. Он уже прикинул, как привести в порядок и обставить зрительный зал.

Баоцин привез семью Тан в Наньвэньцюань, за что они были ему крайне благодарны. Однако продолжалось это недолго. Вскоре снова посыпались всякого рода обвинения: городок слишком мал, не нравится зал, в котором выступает Циньчжу; она слишком мало зарабатывает, жилье похоже на свинарник. Они без конца жаловались на свои беды Баоцину, считая, что во всем виноват он.

В конце концов Баоцин почувствовал, что больше он с семьей Тан иметь дела не может. Это стало невыносимым, не выдерживало сердце.

Он беспокоился о Сюлянь, не хочет ли уехать отсюда, довольна ли она? А это, в свою очередь, вызывало у нее всякие подозрения. Однажды, когда Баоцин вновь стал задавать вопросы, она не выдержала:

– Что ты все меня спрашиваешь, что случилось?

–

Вот какое дело, – сказал он, расхрабрившись. – Наши с тобой предки не были артистами. Сам я иногда думаю умыть руки и больше этим не заниматься. В нашем деле, возможно, нет ничего хорошего.

Сюлянь широко раскрыла глаза и удивленно смотрела на него.

–

Тебе больше не хочется исполнять сказы?

– Мне самому хочется попеть, я же хочу сказать, что... – Его охватило волнение, и он не знал, как продолжить. – Эх, став актером, нельзя не быть таким же, как другие актеры. Я хочу сказать, что легко от них набраться дурных привычек.

Сюлянь не поняла, что он имеет в виду.

– Мне здесь нравится, мне хочется жить здесь всегда, – сказала она. – Как хорошо жить в таком красивом месте. Это намного лучше, чем мыкаться туда-сюда. – Она вытянула длинную худую руку. – Посмотри, какие там красивые горы. Круглый год все кругом зелено и такая красота. Вот бы и нам быть такими!

Баоцин улыбнулся. Он любил слушать Сюлянь. Когда она начинала говорить о всяких делах, в его душе как бы открывалось маленькое окошечко. Он понимал, что она не из тех, кому нравится постоянно скитаться. Она не рождена быть сказительницей:

«Хорошая девушка», – отметил он про себя. И подумал, что надо бы скопить для нее немного денег; а еще нужно создать школу сказа. Он хочет воспитать поколение новых актеров, которые ни в коем случае не должны следовать дурным привычкам актерской среды. Как не будут этого делать и они с Сюлянь.

В течение недели вражеские самолеты в Чунцин не прилетали, и беженцы подались назад, в город. В Наньвэньцюане и окрестных деревнях они не могли найти ни жилья, ни пищи. В конце концов, Чунцин был их домом. Возвращение грозило им смертью от бомбежек, но все же это было лучше, чем сидеть в деревне и ждать голодной смерти,

Баоцин решил остаться на месте. Он принял такое решение после длительных раздумий и главным образом потому, что его драгоценный театр нужно было строить заново. Рабочие в городе строили бомбоубежища и ремонтировали правительственные здания. Сколько бы он денег ни потратил, ни он, ни хозяин театрального зала нанять рабочих не смогли бы, К тому же Баоцин боялся новых налетов. Еще один такой налет – и зал уже будет непригоден для выступлений. А в этом маленьком городке, несмотря на весьма скромные доходы, все же можно было как-то свести концы с концами. Во всяком случае, и его семья, и семья Тан, без сомнения, могли заработать на пропитание.

Зеленые горы кольцом опоясывали Наньвэньцюань. Казалось, местечко должно было быть этаким тихим уголком. Однако Баоцин обнаружил, что и здесь забот не меньше, чем в большом городе. Городок маленький, люди живут скученно, все друг друга знают. Большинство из них целыми днями ничем особенным не заняты и больше всего любят чесать языки.

Стоило только Сюлянь выйти за ворота, как начинались пересуды. Правда, и придраться-то было не к чему. Сюлянь и Дафэн часто ходили вместе купаться. Одевались они при этом очень скромно, в своих движениях и поступках были степенны и просты. Но жителям Наньвэньцюаня они казались очень странными, и к ним приглядывались. А уж если вместе с ними выходила Циньчжу, тогда начинались дела. Люди постарше свистели и шикали на них, а молодые парни могли увязаться за ними и наговорить всяких сальностей.

Баоцин очень переживал по этому поводу. Когда его дочери ходили одни, никаких недоразумений произойти не могло. Но стоило им выйти с Циньчжу, жители всего городка принимали их за проституток.

Однажды Сюлянь вернулась после такой прогулки вся красная от возмущения.

–

Что такого, если я вышла с ней на улицу? Почему эти люди постоянно обижают меня? – спросила она сердито. – Что в ней особенного? Она ведь такая же девушка, как и я?

Баоцин не хотел много говорить.

– Поменьше с ней ходи,

– Она сама просила, чтобы я с ней пошла. Ее все время тянет на улицу.

–

А ты не ходи, – сказал он и отошел в сторону. Почему он не поговорил с ней о Циньчжу? Он хотел было сказать, что семьи Фан и Тан не одинаковы, но тогда речь зашла бы об отношениях Циньчжу с мужчинами, а уж на эту тему он не мог рта раскрыть. Баоцин боялся. Боялся что-нибудь не так сказать, боялся, что Сюлянь начнет проявлять к этому излишнее любопытство, захочет попробовать, и тогда беды не оберешься.

Отец чего-то недоговаривал, Сюлянь терялась в догадках, ей было обидно. Она немного побаивалась Циньчжу, но ей все же хотелось понять, отчего, в конце концов, так происходит, что стоит Циньчжу появиться на улице, как все начинают пялить на нее глаза.

Однажды они с Циньчжу гуляли вдоль речки, протекавшей через городок. Вышли к окраине, река здесь разливалась шире. Впереди виднелись зеленые холмы, с одного из них, журча, сбегал небольшой ручеек и вливался в реку, взбивая на воде белоснежные пузыри. Между зелеными горами и водой шла полоса деревьев, которые отчетливо выделялись на фоне ярко-синего неба. Какая дивная картина! Сюлянь стояла словно зачарованная. Она даже вскрикнула и от радости пошла быстрее, будто хотела добежать до тех зеленых холмов.

Вдруг она увидела мужчину, сидевшего на большом камне возле реки. Циньчжу подошла к нему и тепло поздоровалась. Сюлянь остановилась, не зная, как быть. Что Циньчжу заранее с ним договорилась, было совершенно очевидно. Сюлянь не хотелось одной идти вперед, и потому она села на берегу реки неподалеку от них и стала наблюдать за сновавшими в прозрачной воде рыбками. Она чувствовала себя очень неловко, но до чего же были забавны рыбешки! Размером с вершок, глаза блестящие и круглые, словно жемчужинки. Сюлянь загляделась на них.