— Как вы, женщины, любите преувеличивать значимость материнства, — говорил он. — А я-то думал, что ты хоть в этом отличаешься от остальных, ведь ты видела, как легко справляются с этим животные. К тому же ты молода. Просто поменьше думай о своих неудобствах, и они перестанут тебя донимать.
После того, как его кандидатуру не выдвинули на пост губернатора, Андрес маялся от скуки. В конце концов он решил прокатиться на машине в Соединенные Штаты и взял меня с собой.
Мне все время хотелось спать. Я засыпала, даже несмотря на то, что солнце било в глаза, а машину отчаянно трясло на наших немощеных дорогах.
— Даже не знаю, зачем я с тобой связался, Катин, — вздыхал Андрес. — Лучше бы женился на другой. Ты даже на пейзаж не смотришь, перестала смеяться и петь. Я в тебе обманулся.
Всю беременность я чувствовала себя обманутой. Андрес больше не прикасался ко мне, отговариваясь тем, что это может повредить ребенку, и это угнетало меня еще сильнее. Я не могла заставить себя сосредоточиться, постоянно отвлекалась, начинала говорить об одном, а потом неожиданно перескакивала на что-то другое, а слова собеседника слушала вполуха, отчего улавливала лишь половину сказанного.
К тому же я страшно боялась предстоящих родов. Мне казалось, что после них я навсегда останусь дурочкой. Андрес теперь отлучался чаще, чем прежде. И больше не брал меня с собой в Мехико на бой быков. Теперь он уезжал один, и я была уверена, что у него появилась другая женщина — красотка без горба на животе и черных кругов под глазами. И он прав. Я бы и сама себя никуда не взяла.
Тем более на корриду, где все женщины так красивы и у всех такие тонкие талии.
Засыпая в одиночестве, я поглаживала раздувшийся живот. Я почти не выходила из дома, только к родителям, когда они звали меня пообедать.
Как-то раз собираясь на обед в родительский дом, я по дороге зашла на рынок, чтобы купить игрушку для маленькой Пиа, и вдруг столкнулась нос к носу с Пабло, моим школьным приятелем. Пабло был родом из Чипило, а его дед и бабушка — из Пьемонта, поэтому у него были курчавые волосы и глубоко посаженные глаза.
— Какой ты стала красавицей! — воскликнул он.
— Ты тоже, — ответила я.
— Да нет, я серьезно. Я всегда знал, что ты станешь очень красивой, когда будешь ждать ребенка.
В итоге я так и не дошла до родительского дома. Пабло торговал молоком, развозя его на тележке, запряженной двумя мулами. Каждое утро на рассвете он выезжал из Чипило. Он посадил меня в тележку, и мы с поехали за город. Он обращался со мной, как с королевой. Никто прежде с такой нежностью не вел себя с моим будущим младенцем. Хотя с меня в этом сложно было брать пример. До самого вечера мы бродили в полях, играя, как дети. Я даже позабыла о своем животе и думала лишь о том, как это прекрасно — просто радоваться жизни. Я не могла отвести глаз от его потертых брюк, растрепанных волос и сильных рук. Пабло скрасил последние три месяца моей беременности, а я помогла ему расстаться с девственностью, которую он до сих пор не удосужился оставить в каком-нибудь борделе.
Это было единственное приятное событие за все то время, что я носила Веранию. Даже в воскресенье накануне родов мы отправились в поле, чтобы позабавиться в стоге сена. Но прямо оттуда ему пришлось нести меня в дом моих родителей, потому что я вдруг почувствовала, как Верания рвется на свет. Два дня спустя появился генерал, он привез шоколад и двадцать букетов красных роз.
Девочке исполнился месяц, и мои груди были полны молока, когда Андрес привел домой двух своих детей от первого брака.
Вирхиния была старше меня на несколько месяцев. Октавио же родился в октябре 1915 года и был на несколько месяцев моложе. Они остановились у двери в мою комнату. Андрес представил нас, но мы так и продолжали молча таращиться друг на друга. Я ничего не знала о жизни Андреса, тем более, что у него есть дети моего возраста.
— Это мои старшие дети, — сказал Андрес. — До сих пор они жили вместе с моей матерью в Сакатлане. Но я не хочу, чтобы они и дальше оставались в деревне. Им нужно учиться, поэтому они будут жить здесь, с нами.
Я кивнула головой, кивнула на малышку и произнесла:
— Это ваша сестра. Ее зовут Верания.
Октавио взглянул на нее с интересом и спросил, почему у нее такое странное имя. Я ответила, что так звали мать моего отца.
— Твою бабушку? — спросил он и протянул руку, чтобы погладить Веранию по щеке.
У этого паренька были темные доверчивые глаза, а улыбка совсем такая же, как у Андреса. Он явно хотел мне понравиться и, казалось, готов был стать моим другом, чего никак нельзя было сказать о его сестре. Она по-прежнему стояла в дверях рядом с отцом и угрюмо молчала, не бросив на меня ни единого доброго взгляда. Она была не особо красивой, не слишком худой, с печальными глазами и тонкими губами. У нее была маленькая грудь и угловатые бедра, плоские ягодицы и выпирающий живот. Внезапно мне стало ее жалко.
Они с Октавио остались в нашем доме и стали членами семьи.
Вскоре я пришла к выводу, что все-таки очень неплохо, что у меня будет компания во время отсутствия Андреса.
Вечером я накинулась на него с вопросами. Откуда взялись эти дети? И есть ли у него другие отпрыски?
Для начала только эти двое. С их матерью он познакомился в начале 1914 года, когда сопровождал в Мехико старого генерала Масиаса, прежнего губернатора Пуэблы, занявшего этот пост после того, как Викториано Уэрта убил Мадеро. Я так и не поняла толком, что тогда произошло, Андрес рассказал лишь обрывками, в тот вечер, когда привез детей.
Масиас был родом из Сакатлана. Как и отец Андреса, он служил в кавалерии , воевал в Пуэбле против французов, а позднее присоединился к войскам Порфирио Диаса. Благодаря ему он разбогател и достиг высокого положения в обществе. После революции он вернулся в деревню, где у него было собственное ранчо, там он чувствовал себя в безопасности. Андрес устроился к нему на работу, присматривал за крестьянами. Андрес был умным и сметливым парнишкой, к тому же сыном его хорошего знакомого, что играло далеко не последнюю роль.
Когда Уэрта предложил старику пост губернатора, тот пришел в восторг и вместе со своим помощником отправился в Пуэблу. Однако спустя полгода новоиспеченный губернатор почувствовал себя плохо. Он решил отправиться на лечение в Мехико, взяв с собой Андреса, поскольку уже не мог обходиться без него; Андрес к тому времени многократно доказал свою исполнительность и поистине собачью преданность. Он всегда знал, куда хозяин положил очки, содержал в порядке его одежду и даже счета. Генерал проболел три недели и умер в начале января 1914 года, как врачи и предполагали. Андрес остался в Мехико совершенно один, растерянный, без работы и с двумя серебряными монетами — последним подарком старого Масиаса.
Город ему понравился. Он нашел работу на молочной ферме в Мискоаке и остался там, положившись на случай. Тогда ему было всего восемнадцать, и он не имел ни малейшего желания возвращаться в деревню.
Там, в Мискоаке, он и встретил Эулалию — девушку, прибывшую туда с войсками Мадеро. Ее отец, Рефухио Нуньес, был бесхитростным воякой. Эулалия жила воспоминаниями о том дне, когда они вошли в Мехико, и жители встречали их аплодисментами, пока они шли от вокзала к главной площади, где стоял дворец, как Мадеро вошел во дворец, а ее отец остался снаружи вместе с рукоплещущими жителями.
Отец Эулалии работал на той же ферме, но ненавидел эту работу, глядел на дочь с мрачной улыбкой и надеялся, что скоро нагрянет революция, и жизнь бедняков наконец-то переменится к лучшему.
Между тем, они так и продолжали доить коров и развозили молоко на телеге, запряженной старой лошаденкой, которой правил Андрес. В обязанности Эулалии не входило развозить молоко, она только доила, но ей нравилось сопровождать Андреса в квартал Хуарес, стучать в двери больших домов, откуда выходили горничные в темных форменных платьях или белокожие хозяйки в шелковых халатах и с таким выражением на лицах, как будто со дня на день ожидают конца света. Она показывала ему дома, которые всего год назад разрушили из пушек во время неудавшегося мятежа. Андрес мало что понимал из ее рассказов, но притворялся приверженцем Мадуро. По его словам, у Эулалии были такие же глаза, как у Октавио. Она была маленькой, но сильной и выносливой. Однажды утром, когда они, продав молоко, вернулись из Хуареса, она вручила ему свою девственность.
