Саркисов оделся тепло, как на Северный полюс пешком. В вагоне пришлось «рассекать» в майке, тапочках, спортивных штанах. Но когда подъезжали к… Левон Ваганович узнал, что за «бортом» -34 холода, быстро надел всё. И не пожалел! Над станцией завис белый туман. Птицы не летали. Но снег был белый-белый, и скрипел, как в кино. Такого чистого снега Левон Ваганович не помнил ни вообще, ни в частности. Красиво. Невероятно красиво! Сплошной патетический мажор! Красота! Сам Волобуевск оказался не городом, а каким-то заснеженным поселением. Минор. Хотя в обозначении значился городом. Маленьким. Даже не дотационным, а супердотационно-заброшенным, машинально отметил Левон Ваганович, скептически оглядывая окружающий заснеженный экстерьер, с дымящимися трубами над крышами даже пятиэтажных домов. Всё это очень далеко от Москвы, и от областной железнодорожной станции тоже. До этого самого Волобуевска пришлось даже на жутко жаркой маршрутке добираться. Саркисов даже вспотел. Не долго ехали, в пределах часа. Ещё там, в поезде, мудро предполагая, что в этом самом Волобуевске хорошего обеда он не получит, Народный артист плотно пообедал в вагоне-ресторане. Проездные и суточные Минкульт выплатил необычно щедро. Левон Ваганович с этим спорить не стал, в ведомости расписался. Зная, что это только аванс, а всё остальное, кроме поездки, знакомо и не утомительно, согласился участвовать только в поездке. С этим и вышел из тёплого вагона в морозное утро. Полупустая маршрутка, нещадно подпрыгивая на колдобинах, довезла пассажиров только до городской автостанции, дальше для неё дорог похоже не было, нужно было уточнять маршрут.
– Нет, автобус у нас по Волобуевску ходит, – узнал он. – А как же, мы ж не деревня. Правда один ходит, но редко, второй пока вроде на ремонте. А вы откудова будете?
Саркисов признался.
– Я из Москвы.
– Ух, ты, ёксель-моксель, из самой Москвы! К нам, и в такую даль?! А зачем?
– А вы, товарищ, к кому здесь, если не секрет? – прикуривая от сигареты гостя, спросил дядя в полушубке, огромной шапке и валенках.
Саркисову и это пришлось раскрыть.
– Куда? В наш этот, который Зимний театр? Вы артист что ли…
Полюбопытствовать пошли и другие местные, несколько.
– Здрасьте, а я вас в телевизоре видел…
– И я видел. Вы этот, музыкант, пианист. Да?
– И в кино вы это…
Саркисова обступили. Даже древнего вида дворник перестал шкрябать лопатой снег у крыльца магазина, подошёл. Остановка находилась вблизи от продмага, как значилось на вывеске над козырьком покосившегося одноэтажного строения. К продмагу вели несколько лопатой расширенных тропинок в глубоком снегу, и неширокая автомобильная колея к магазинским воротам. Местные, чужака заприметили сразу, обступили полюбопытствовать. Разговорились, заспорили между собой.
– А зачем ему автобус, его ждать надо, а может и не придёт, или застрянет где, или сломается, ему нужно на такси, здесь их, как у сучки блох. Вон оне. Крохоборы! Частники.
– Да какое ему такси? Сёдни не так холодно Идтить-то всего десять минут… Не надо вам, товарищ, никакого такси, дешевше пешком, и здоровью полезнее.
– Ага, и правильно.
– Значит это туда, вам. Смотрите. Сначала прямо, по дороге, мимо забора, потом будет площадь, с памятником не свергнутому вождю пролетариата, прости Господи, в кепке и с рукой, а за ним наш Белый дом с флагом, там вам наверно почище будет, а как раз напротив – он, ваш Зимний театр.
– Только он не работает. Старый. Денег обновить у главы нет.
– Да есть у этого козла деньги, только он на культуру жмётся, гад. Выйтить людям вечером некуда. Холодрыга.
– А у вас, там, в Москве, тоже поди холодно?
Ответить Саркисов не успел.
– Ты чё! У нех там тепло. Там же эти, правительство, да! Ни с солярой, ни с углём для котельных у нех проблем нет. Крым!
Саркисов согласно кивнул головой.
– Да!
– Ну вот, вам туда! – сказал дядя в полушубке шапке и валенках, и указал направление.
Таким доходчивым образом получив полную и достоверную информацию от волобуевцев, Левон Ваганович, взглянул на холодом зашторенное небо, глубже надвинул шапку, и мелкими шажками затанцевал по утрамбованной снежной дороге в указанном направлении. Несколько человек, местных, от холода стуча нога об ногу, кто ботинками, кто валенками, съёжившись, с интересом, смотрели вслед московскому гостю. Ну надо же, из самой Москвы и к нам?!
Ещё там, на станции, Левон Ваганович решил, не откладывая, быстро-быстро найти тот самый Волобуевск, быстро-быстро его театр, потом гостиницу, и… Ещё быстрее, утречком, на маршрутку и обратно. Программа максимум, не более.
Зимний театр он увидел сразу, вождь на него сморщенной кепкой в руке указывал. Голова вождя, плечи, рука с кепкой, были щедро прикрыты снегом. От холода. Критически оглядывая фасад здания, последний ремонт похоже был в пору какого-то пред- предпоследнего съезда КПСС, почти подошёл к театру… Остановил звук трубы. Не останавливаясь, ноги замёрзли, приподняв ухо шапки-ушанки, Народный артист прислушался. По причине видимо холода, окна на первом этаже театра были заложены кирпичом, они тускло просматривались сквозь грязные стёкла рамы, а на втором частично. Из одного – форточка была приоткрыта, вместе с лёгким паром, из неё доносились звуки трубы. Не доносились, лились. Абсолютный слух и профессиональный навык подсказали Левону Вагановичу, что играет музыкант не плохо. Даже очень не плохо. Прилично. И звук, и техника и… Вдохновенно. Без сурдины. Это Армстронг. «The Dummy Song», узнал мелодию Саркисов. Знакомая тема. Трубач исполнял и партию певца, и вставки… Рублеными фразами, связно, на стаккато, не ошибаясь. Левон Ваганович быстро нашёл входную дверь – к ней была проложена единственная узенькая тропинка, быстро и вбежал. Зима же, и музыка. В вестибюле никого не встретил, но звук доносился со второго этаж. Саркисов прогромыхал замёрзшими ботиками по лестнице… Пробежал фойе, коридор… Звук слышался уже совсем громко. Дёрнул ручку двери… Угадал…
Широко расставив ноги, спиной к двери, лицом к окну, стоял музыкант, в свитере, джинсах и валенках, играл. В комнате больше никого не было, но это была репетиционная, каких во множестве на своём веку повидал Левон Ваганович, и пахло так же: инструментами, творчеством, музыкой, чуть пылью. И электроорган, двухмануалка, HAMMOND, и усиление импортное, и ударная установка японская, и микрофоны на стойках. Правда, без привычного для Саркисова синтезатора и микшерского пульта. Но такая хорошая аппаратура даже в Москве выглядела бы достойно, а здесь, тем более, отметил Народный артист. Однако! Трубач обернулся. Узнал гостя.
– Вы?!
– Да-да, я, – торопливо ответил Левон Ваганович, предупреждая надоевшую уже церемонию узнавания и просьбы автографов, шагнул дальше. – Уютно у вас. Даже не холодно. – Дыханием отогревая замёрзшие пальцы рук, заметил он, спросил. – А где остальные?
Трубач всё ещё растерянно переступал с ноги на ногу, таращил удивлённо-восторженные глаза.
– Ааа… Сейчас придут. – Ответил он. – А вы… Левон…
– Да я случайно, проездом. Услышал Армстронга, и… А можно инструмент посмотреть. – Указал на электроорган. – Рабочий?
Трубач ожил…
– Да-да, пожалуйста, рабочий. Толян против не будет.
Саркисов, скинув меховую куртку и шапку-ушанку, как коршун уже нацелился скрюченными пальцами на клавиатуру, умащивался на стульчике, чуть приподнял его по высоте, щёлкнул тумблером, включил.
– А Толян – это ваш руководитель, да? – Спросил он, нажав ногой на педаль, пробегая пальцами по клавишам. Орган бодро отозвался хроматической гаммой, пальцы левой руки в это время, октавами, догоняли хроматику. Звуки были чистыми, яркими, многоголосыми. Переключив регистры, Саркисов прислушался к звучанию аккорда, потом неожиданно – разогревая пальцы – изобразил игривый стиль регтайма. Динамики весело отозвались.
– Да, – ответил трубач. – А я – Стас.
– Понял, – ответил Саркисов, убирая ногу с педали. – А я Левон. Просто Левон. А давай-ка твоего Луи Сачмо изобразим. Только ты партию аккомпанемента, а я за Сачмо и оркестр. Поехали, начинай. Только коротко, на стаккато. Иии…
