– Так ты сейчас едешь на помолвку?

Сестра сделала несчастное лицо и сказала:

– Да. Мама очень хочет тебя видеть и просила, чтобы ты меня сопровождал, если не будет ущерба твоему здоровью.

– Наташа, у меня на следующей неделе военно-медицинская комиссия. Никак нельзя не явиться.

– А я так на тебя рассчитывала, – девушка погрустнела еще больше. – Ладно. Но ты хотя бы меня на вокзал проводишь?

– Думаю, да. Нет, точно провожу. Скажи, а ты как-то обмолвилась о молодом человеке. Ты с ним как… – я специально сделал паузу.

– Как ты мог так обо мне подумать!

Лицо девушки вспыхнуло красным густым цветом.

– Эй! Я же ничего такого не хотел сказать! Просто хотел узнать: ты с ним видишься?

Сестра опустила голову и тихо сказала:

– Да. Дважды. Мы гуляли с ним по городу.

– Он тебе нравится?

– Не… знаю.

Девушка была в явном смущении, а значит, здесь были замешаны чувства. Что делать? У меня не было ответов на подобные вопросы, потому что даже у этой девчонки было больше жизненного опыта, чем у меня, поэтому мне пришлось сделать умный вид и изобразить, что думаю над тем, как ей помочь. Наташа уже оправилась от смущения и сейчас смотрела на меня в надежде, что я помогу найти ей выход. Дальше молчать было уже неудобно, поэтому я спросил ее:

– Так ты не хочешь ехать?

– Не хочу, но не поехать – значит огорчить маму.

– Тогда… может, тебе заболеть?

– Ты думаешь, что так будет правильно?

– Не знаю. Я только в одном уверен, что человек, будь он мужчина или женщина, должен быть хозяином своей судьбы. У него должен быть выбор.

Наташа некоторое время изучала мое лицо, потом опустила глаза и задумалась. Ее пальцы автоматически стали разглаживать платье на коленях. Наконец она сказала:

– Даже не знаю. Мама может написать письмо хозяйке пансиона, мадам Жофре, и тогда все откроется. Мне очень не хочется причинять ей хоть какую-то боль, Сережа. Ей и так трудно без папы.

Я вспомнил измученные внутренней болью глаза своей матери, и у меня невольно вырвалось:

– Забудь мой совет. Мама – это… святое.

Еще пара минут прошла в молчании, потом сестра встала, отвернулась и некоторое время смотрела в окно.

– Я еду завтра пятичасовым поездом. Приезжай к четырем часам, к пансиону. Буду ждать тебя.

Сказав, она повернулась, затем подойдя ко мне, поцеловала в щеку (так она делала каждый раз) и пошла к двери.

– До завтра, братик.

– До завтра.

Она ушла, а я продолжал смотреть на закрытую дверь, так как ее приход дал толчок моим мыслям в новом направлении. Удачное начало моей новой жизни теперь мне таким не казалось. У меня была сестра и мать. Со всеми их проблемами. И от этого никуда не деться.

Встал с кровати и стал смотреть в окно. Небо было затянуто серыми тучами, из которых сыпал мелкий, противный дождик. Несколько минут неподвижно стоял и смотрел на унылую картину заброшенного сада, пока не пришел к мысли:

«Не торопи события, парень. Все придет само собой».

Во вторник я предстал перед военно-медицинской комиссией, которую, к некоторому моему недоумению, почему-то возглавлял не военный медик, а старенький генерал – артиллерист. Согласно двум представленным комиссии медицинским заключениям, окончательный вердикт был однозначен: к военной службе подпоручик Богуславский Сергей Александрович не годен.

На комиссии я был в офицерской форме. Мне нравилось ее надевать. Скрипящая кожа ремней, золото погон, блеск стали офицерской шашки. Все это давало мне возможность чувствовать себя мужчиной, умеющим самому решать свои собственные проблемы.

«Пусть это не мое, – думал я, глядя на свое отражение в офицерском мундире, – но кто тебе мешает стать таким же».

Вживаться в роль офицера мне в немалой степени помог Плотников, принеся книгу – своеобразный свод нравоучений офицеру, определяющий правила его поведения на службе и в общественных местах, а также подписку журналов «Офицерская жизнь» за 1913–1914 годы. Естественно, что за столь короткое время мне не удалось приобрести настоящей выправки кадрового офицера, но зато я научился разбираться в званиях и чинах, щелкать каблуками, отдавать честь, при ходьбе придерживать шашку рукой и правильно носить перчатки.

Спустя неделю после комиссии мне пришло письмо-приказ: явиться в Военное министерство за официальным свидетельством об отставке. Прибыв и получив бумаги, я принялся их изучать. При прочтении заинтересовался такой фразой: «…согласно определенному военно-медицинской комиссией ранению, как второго класса тяжести, пенсия вам будет назначена в размере 60 % оклада денежного содержания». Далее я прочитал, что, поскольку нахожусь под патронажем Александровского комитета, мне полагается дополнительная пенсия в размере 225 рублей в год. Тут же быстро посчитал в уме, сколько буду иметь в месяц. Оказалось, около 55 рублей.

«Здорово! А на что прикажете жить, господа хорошие?»

Мой скептицизм проявился не просто так. Дело в том, что я уже успел поинтересоваться ценами на съемные квартиры в приличных районах. Они начинались от 18 рублей 50 копеек за комнату, причем платить надо было авансом за месяц вперед.

«Можно, конечно, снять комнату или квартиру в пригороде. Будет почти вполовину дешевле. Или уехать к матери в имение. Так, наверное, поступил бы настоящий Богуславский. Только мне что там делать? Ладно, что у нас там еще за бумаги? О! Хорошая новость! Меня в звании повысили. Теперь я поручик! Так, а это что? Приглашение на бал для раненых офицеров-фронтовиков. Когда? Ага… в эту субботу. Отчего не сходить. Сходим».

Узнав о новом звании, я сразу отправился покупать себе другие погоны, но, узнав, что они мне обойдутся в шесть рублей, решил обойтись одними звездочками. Прикрепил их собственноручно, причем получил при этом немалое удовольствие. Надел мундир, встал перед зеркалом – эх, хорош! В плечах косая сажень, высок, подтянут. Может, это звучит и по-детски, но мне чертовски нравилось быть человеком, чье отражение я сейчас видел в зеркале.

Мое приглашение взял один из двух лакеев, стоящих на входе, мельком пробежал по нему глазами, потом показал рукой в правую сторону от широкой лестницы, ведущей наверх:

– Гардероб там, ваше благородие.

Кивнув головой, я пошел в указанном направлении. Народа в вестибюле было немного: сдающий шинель румяный подпоручик, с рукой на перевязи, и у большого зеркала стояла с матерью прихорашивающаяся девушка в розовом платье. Сдав шинель, я пошел вслед за ними по широкой лестнице, навстречу громкой музыке оркестра, играющего какой-то бравурный марш. Не успел я подняться, как ко мне подошла женщина в пышном платье желто-лимонного цвета. Большие серые глаза, рыжеватые волосы, полноватая фигура, но еще не потерявшая изящества форм – портрет женщины, которой далеко за сорок лет.

– Господин поручик?

– Сергей Александрович Богуславский. Прибыл по приглашению.

– Мария Степановна Селезнева. Член женского комитета «Женщины – Отечеству», который организовал этот благотворительный бал. Прошу вас, идите за мной, Сергей Александрович.

Она повела меня по залу, заполненному людьми. Отсветы громадной люстры, висящей под потолком, играли на золоте погон, драгоценностях дам и начищенной меди оркестровых инструментов. Продвигались мы очень медленно, потому что моей провожатой постоянно приходилось отвлекаться, здороваясь или отвечая на вопросы окружающих нас людей. Наконец мы оказались у длинного стола, стоявшего на правой стороне зала. На нем, в связи с сухим законом, стояли только бутылки с лимонадом, фруктовой водой и сельтерской содовой, в окружении множества блюд и тарелок с различными холодными закусками. Как я успел заметить, такой же стол стоял у колонн с левой стороны зала.

– Сергей Александрович, сейчас я вам кратко изложу программу нашего вечера. В половину восьмого… – тут она посмотрела на изящные часики, – через пятнадцать минут краткую речь произнесет глава нашего комитета Анастасия Александровна Шумнина, затем будет молебен во славу победы нашего оружия. После чего будут танцы. Буфет с закусками перед вами. У вас есть ко мне еще вопросы?