Все лицо его было испещрено шрамами, претерпевшими косметическую операцию. Эти шрамы и делали лицо совсем молодого человека таким жестким и зловещим.
«…Кто ж это тебя разукрасил? — подумал сыщик, пожалев парнишку. — Наверное, до этого красавчиком был… Почему «был», — остановил Касьян себя, — он и сейчас на него тянет, но на весьма своеобразного». Сыщик знал такие порезы — удары ножом обычно наносят не в боевой схватке, а где-нибудь в темном подвале, в крутой разборке… Почему Ирина ему ничего не сказала о новом жильце? Она всегда все ему рассказывала, до мелочей… Забыла? Возможно. Очень рассердилась за цветы Зиночке! Ох уж эти дамы!
Юноша все-таки заметил изучающий взгляд Касьяна. Его почти сросшиеся брови сошлись в прямую линию, и он вызывающе уставился на него.
…И зачем это Ирина берет таких клиентов? С этим добра не жди: злой, надменный небось, из какого-нибудь клана… Зачем он тут появился?..
Касьян вдруг почувствовал, что заботится об этом Доме больше, пожалуй, чем о своем родном… Парень все меньше и меньше ему нравился. И хотя Касьян не признался себе в этом, но он связал появление кавказца с Зиной. Правда, такие девицы, как она, на сопляков, даже сильно крутых, не обращают внимания. Да и старше она его…
Касьян имел в виду то, что люди типа Зиночки, со своей самоуверенностью и нежеланием видеть реальные опасности, чаще попадают в сложные ситуации… Надо узнать у Ирины, кто этот «резаный».
Тут с шумом и смехом влетели Зина и Соня. Увидев Касьяна, плюхнулись к нему за стол, потребовали шампанского…
Оказывается, сегодня на просмотре коллекции был именитый гость из Амстердама — Ван ден Брок, «кутюрье, входящий в двадцатку лучших», пояснила Зина, сверкая глазами и явно кокетничая с Касьяном.
А Соня добавила, что Брок о чем-то шептался с их Аком (так они называли своего Разакова), тот смотрел на них с Зиной и улыбался. Этот голландец подошел к ним сам и долго говорил что-то о красоте, самобытности и таланте…
Девушки были возбуждены, веселы, и Касьяну захотелось устроить им маленький праздник. Он пошел к Ирине за шампанским. Проходя мимо юноши, он уловил его взгляд в сторону девушек, полный тоски и влюбленности…
Ах, вот оно что. Влюбился и поселился здесь… Дурачок! Ничего у него не выйдет! Тут вон какие люди — Ван ден Броки и Аки, а ты хочешь с ними тягаться!
Они сидели за столиком, распивая шампанское; к ним подсела Ирина Андреевна, не выказывавшая своих истинных чувств. Скоро подгреб пианист Витюша, которого, угостив, попросили сыграть и спеть «душевное»…
Касьян временами поглядывал на столик, за которым сидел одинокий парень. Впрочем, он привлек всеобщее внимание. Кроме манекенщиц, которые в сто пятый раз рассказывали о показах, кутюрье и прочем тем, кто присаживался за их сдвоенный стол.
Ирина Андреевна, подмигнув Витюше (его выпустили, в конце концов, из-за фоно), шепнула ему что-то, и тот подошел к парню.
После короткого разговора юноша встал… Но тут же ушел. Получилось совсем неловко — будто он мешал им.
Витюша стал что-то объяснять Ирине.
Касьян прислушался, он умел, отключившись от общего гомона, уловить нужную ему речь. По словам Витюши, парень отговорился занятостью, он, мол, и так задержался… Вот и все, что услышал Касьян.
Ирина сидела от него далековато, а ему так хотелось задать ей несколько вопросиков… Но пришлось умерить свой сыскной азарт, сейчас это получится бестактно.
— А что, молодой человек за тем столиком нас презрел? — звонким голоском спросила Соня.
— A-а, понравился? — вскричал Витюша. — Мне показалось, что он тоже заинтересовался нашим столиком, уж очень смутился и покраснел!
— О ком вы? — спросила Зина несколько пренебрежительно.
Касьян вдруг понял Ирину Андреевну. Раньше он не замечал в Зиночке столько высокомерия. Портится девочка потихоньку…
Ему стало чего-то жаль, будто она ему сестра или невеста… «Может, все же влюбился, старый дурень?» — спросил себя Касьян, но тут же успокоился: нет. Не испытывал он влечения к этой надменной красавице.
— Так о ком вы? — капризно переспросила Зина, и Витюша ответил ей беспечно: — Не видела? Не знаешь? Ну и знать не надо… Для тебя он никто, ничто и звать никак…
Соня зашептала ей на ухо, лицо у Зины постепенно менялось, она, видимо, вспоминала что-то, но без интереса.
Веселье продолжалось, Касьян под лихие танцы незаметно исчез.
Придя домой, где все блестело после совместной с мамой уборки к празднику, он загрустил. Вот он, здоровый (пока), сравнительно молодой (тоже пока), не бедный, не женатый, не урод, не подлец, не глупец… Смотрите-ка сколько достоинств! А если точнее — отсутствие недостатков, а вот насчет достоинств… Короче, не хуже других, а сидит, как сыч, один. Никого не любит. Предположим, он влюбится в Зину… Ну и что? Зачем он ей нужен? Она не сегодня-завтра укатит за рубеж и забудет, как тебя зовут.
Ну а в Соню? Вот в Соню он, пожалуй, никогда бы не влюбился, хотя и очаровашка, и попроще Зины. Нет в ней чего-то, что трогает… Тот парнишка, наверное, в Зину влюблен…
А может, как раз наоборот, в Соню. Скорее всего так.
Зиночка слишком для этого парнишки взрослая. Молодая дама, никуда не денешься.
А ты сиди один, пока не поумнеешь. Не глупец, сказал ты о себе. Да. Но и не умный.
Он вспомнил, что завтра ему идти на поминки Генки. Приятная грусть улетучилась, пустыми показались сетования на одиночество. Настроение испортилось, на душе стало тяжко. Генки нет и не будет. Севка все просит поглубже копнуть…
Что он теперь может сделать? Генку сожгли, как он возьмет на повторный анализ?.. Сказано же: умер от сердечного приступа… «Так тебе легче», — возразил внутренний голос… Редко Касьян его слышит…
Расстроившись, Касьян решил, что завтра он все же учинит художникам (пускай обижаются) в некотором роде допрос. Надо убедиться, что Генку не убили.
Ночью, в полудреме, он вспомнил, что так и не разглядел, какие глаза у Зины.
Девицы после импровизированной вечеринки долго обсуждали у себя подробности минувшего дня. Выходило, что им скоро предстоит поездка за границу, а до этого увеличение гонорара. А уж Разаков не посмеет послать туда одну из них, он их дружбу знает и не захочет портить с ними отношения.
А этот Касьян весьма симпатичный, Соня уверена, что он влюблен в кого-то из них… Он так смотрел сегодня!.. И еще: новый парень, по мнению Сони, красивый, но весь порезанный, даже страшно!
— Я что-то не заметила, — откликнулась Зина, слушавшая болтовню подруги сквозь сон. — Как это — порезанный?
— Ну, знаешь, все лицо в таких шрамах, порезах! — сев в постели, Соня попыталась показать.
— На себе нельзя показывать! Так говорят… — остановила ее Зина. — Почудилось тебе…
— Нет, не почудилось! — вскричала та.
— Ну, только не кричи сама как резаная, ты что, влюбилась в него?
Опустив голову, Соня тихо призналась:
— Он мне очень понравился. Именно из-за шрамов.
— Балда, — сонно отозвалась Зина. — Он, наверное, откуда-нибудь из тьмутаракани прибыл. Только никаких порезов у него нет…
— Ты не разглядела, — уже чуть не плача возражала Соня, — присмотрись. Давай на спор?
— Давай, — подруга совсем уже спала, — только утром. Ладно?
— Ладно, — пробурчала Соня, которой не спалось и хотелось еще многое обсудить.
Наутро уже ни о каком мальчике со шрамами речи не было.
Позвонил Акмет Разаков и срочно вызвал Зину к себе. Соня расстроилась: голландец хочет взять себе ее подругу, и когда та уходила, она еще раз попросила замолвить за нее словечко.
Хмурая, недовольная Зина (она теперь часто бывала такой. Соня не понимала, в чем дело. В кого-то влюбилась?) заявила, что не глухая, — все слышала и запомнила…
Разаков встретил ее поцелуями и объятиями (у них был легкий роман: захотелось — переспали, не хочется кому-то из них, другой не в обиде. До таких «высот» подруга Соня не доросла), сообщив, что голландец на нее клюнул и готов хоть сейчас взять с собой.
