– Это отчего? Это почему?
– А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.
Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.
Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: «Эй! одеваться скорее!»
На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской – ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.
– Ну, нечего делать, оденусь сам, – сказал Павел Воинович, – но на кого же оставить дом?
– А домовой-то, – крикнул Пушкин.
Эй, дедушко! ты не засни!
По-своему распорядися с вором,
Ходи вокруг двора дозором
И все, как следует, храни!
– Ха, ха, ха, ха!
– Ага! – раздалось с обеих сторон дома.
– Слышишь? отозвался, – сказал поэт, – теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?
– Слышали, слышали!
– Если слышали, так можно отправляться, – сказал хозяин.
И все отправились.
Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.
– Чай, до утра просидят? а?
– Фу, как спать хочется!..
– Ну, здоров пить!..
– Вот это что, так ли пьют… да я…
– Тс! черт ты! ревет!
– Что, ничего.
Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.
– Вася! слышишь?
– А?
– Что это, брат, господа-то передрались, что ли? а?
– Что?
– Господа-то… слышишь, как возятся?..
– А бог с ними!
– Ну, и то.
И Вася и Петр задремали.
А между тем в дому как будто ломка идет.
Верь не верь, а вот произошла какая история. Мы уже сказали, что в обоих старых домиках было по домовому. Они преспокойно жили себе за печками и, видя, что все в порядке, хозяева благочестивы, лежали себе, перевертываясь с боку на бок. Когда Порфирий и Сашенька продали домики, пристройка и соединение их под одну крышу потревожили домовых, но они еще довольны были, воображая, что идет починка накатов и крыши.
Только что постройка кончилась и чиновник, купив новенький дом с иголочки, переехал на новоселье, домовой Сашенькина домика, с левой стороны, приподнялся в полночь осмотреть, по-прежнему ли все в порядке.
«Хм, чем-то пахнет», – подумал он, выходя в пристроенную между домиками залу.
Домовой с правой стороны точно таким же образом отправился по дому дозором.
«Э-э-э! вот тебе раз! – подумал он, прислушиваясь. – Это что?..»
Только что он вышел в залу, вдруг что-то стукнуло его в лоб.
– Кто тут? – гукнул он.
– Кто тут? – отозвалось над его ухом.
– А?
– А?
– Кто тут?
– Хозяин.
– А-а-а! как хозяин? Я хозяин.
– Нет, я хозяин.
– Как – ты хозяин?
– Так, я хозяин.
– Нет, я хозяин! Вон!
– Вон? Сам вон!
Слово за слово, схватились, подняли такую возню, такой стук, грохот, что никак невозможно было чиновнику, и особенно жене его, не испугаться до смерти и не выбраться поскорей из дому.
VII
Каждую ночь домовые поднимали возню и драку на чья возьмет; но ничья не брала. То же было и в первую ночь, когда барин, нанявший дом, отправился со своими гостями в клуб.
Стало уже рассветать, когда он возвратился домой; но что-то не весел, ему нездоровилось. Ночь не спал, и день не спится.
Послал за Федором Даниловичем.
– Что?
– Нездоровится.
– Э? понимаю.
И Федор Данилович прописал что-то успокоительное.
– Это порошки?
– Порошки; принимать через час.
– Очень кстати! Я бы теперь принял лучше деньги.
– Это, конечно, лучше, – сказал Федор Данилович, отправляясь к другим пациентам.
Барин протосковал вечер; настала ночь, и он, (не) исполняя условия с домовым, лег спать и против обыкновения заснул.
На правой половине дома, где был дом старушки, бабушка Порфирия, барин устроил свой кабинет, а вместе и спальню. Тут же за печкой жил и домовой. Только что настала полночь, он встрепенулся, как петух со сна, и собрался с новым ожесточением на бой с соперником. Вдруг слышит, кто-то всхрапнул.
– Это кто?
И домовой подкрался к спящему, приложил ухо к голове. – Ух, какая горячая голова! – проговорил он, отступив от постели.
– Идет! – крикнул барин во сне, так что домовой вздрогнул и на цыпочках выбрался вон из комнаты.
– А? ты еще здесь? – гукнул домовой с левой половины, столкнувшись с ним в дверях.
– А ты еще не выбрался вон? – сказал, стукнув зубами, домовой с правой половины, вцепясь в соперника.
Пошла пыль столбом. Возили, возили друг друга – уморились.
– Слушай: ступай вон добром!
– Ступай вон, как хочешь, добром или не добром, мне все равно.
– Слушай: домов много.
– Много, выбирай себе.
– Ты выбирай, я постарше тебя.
– Это откуда… я и сам счет потерял годам.
– Не считай по годам, а мерь по бородам.
– У. меня обгорела в 12-м году.
– Слушай, пойдем на-мир.
– На-мир так на-мир. Давай мне дом с богатым убранством, со всеми угодьями, дом теплый, сухой, да чтоб в доме ни одной человеческой души не жило, чтоб дом был про меня одного, про дедушку-домового: я знать никого не хочу! Чтоб дом был игрушечка, а не дом.
– Видишь! Смотри, какой дом придумал: про тебя одного.
А кто такой дом будет про тебя строить?
– Не мое дело.
– Молоденек надувать.
– Ну, как знаешь.
– Постой, подумаю.
– Подумай.
– Подумаю, – повторил сам себе домовой с правой стороны, – подумаю, нет ли такой хитрости на свете.
Воротился за печку и стал думать; не лежится; вылез, ходит по комнате да твердит вслух: «Хм! игрушечка, а не дом! игрушечка, а не дом!»
– Что? – проговорил барин во сне.
– Построить дом, чтоб был игрушечка, а не дом! – отвечал дедушка-домовой, занятый своей мыслью и продолжая ходить из угла в угол.
– Игрушечка, а не дом, – затвердил и барин во сне, – игрушечка, а не дом!
Ночь прошла, домовой ничего не выдумал, а барин встал с постели, закурил трубку, велел подавать чай и начал ходить, как домовой, задумавшись – и повторяя время от времени:
– Игрушечка, а не дом!.. Что за глупая мысль пришла мне в голову, ничем не выживешь – построить в самом деле игрушечку, а не дом?.. А что ты думаешь? Построю!
Продолжая ходить по комнате, курить трубку за трубкой и рассуждать сам с собою о постройке не простого дома, а игрушечки, барин выведен был из этой думы докладом человека, что пришли из магазинов за деньгами.
– Ах, канальи! я им велел вчера приходить! – крикнул барин. – Мошенники! просто ждать не будут!., надо им еще что-нибудь заказывать… Кто там?
– Да там фортопьянный мастер, мебельщик, из хрустального магазина, да и еще из каких-то магазинов.
– Позови фортепьянного мастера.
Немец вошел.
– За деньгами?
Немец поклонился.
– Отчего ты вчера не пришел? а? – прикрикнул барин.
– Все равно, – отвечал немец.
– Нет, не все равно! вчера был день, а сегодня другой…
Ну, слушай, вот еще что мне нужно: можно сделать вот такой маленький рояль, в седьмую долю против настоящего?
– Хм! игрушка? я игрушка не делаю, – отвечал немец.
– Нет, не игрушка, а настоящее фортепьяно, в эту меру.
– Это что ж такое?
– А у меня есть такой маленький виртуоз, карлик, – ему играть… Можно?
– Хм! можна, отчево не можна, все можна за деньги делать.
– Так, пожалуйста, сделай… В седьмую долю…
– В седьмая доля? Хорошо. Только эта будет стоить то же, что настоящая рояль.
