– Здорово, песчаный! Что твоя голова? – спросил государь.

– Болит, государь, точно как будто кто булавку воткнул в темя, – отвечал песчаный человек.

– Славный кофий! Ай да песчаный! – сказал государь и с этими словами встал с места, и, следственно, дед мой отскочил от дверей и ничего уже не слыхал, что происходило потом… Однако ж из этого вы можете видеть, что анекдот известный про Брюса, что он делал из песку людей и оживлял их, втыкая в голову булавку, действительно справедлив…

– О, я верю, что у Брюса был денщик Песчаный, которого, однако же, верно, не он сделал, – сказал Северин.

– Как угодно, так и думайте; но я полагаю, что вы также слышали, что в шатре Сухаревой башни есть комната, в которой волшебные книги Брюсовы залиты свинцом. Это так верно, как я сижу на этом месте, и, следственно, удивительно ли, что Брюс, зная черную магию, делал людей из песку и оживлял их, втыкая магическую булавку в голову.

– Достоверность, конечно, и в этом есть. Но я вам и забыл было рассказать чудное событие с моим шурином; уж этому я, живой человек, свидетель. Прежде всего должно сказать вам, что в южных губерниях отдаются деревни на посессию. Вот шурин мой и взял одну деревню на посессию и сверх того купил заочно в этом же имении лес на вырубку, так дешево купил, что и сказать нельзя. Объехав имение, он порадовался покупке: огромный лес над самым Бугом!

«Ну, ребята, – сказал он, собрав весь мир сельский, – надо приниматься рубить рощу, чтоб успеть к зиме отправить водою в Одессу». – «Как можно, пане? – отвечают ему староста и старики, – да в этом лесу отцы наши сука не срубили, и мы не срубим». – «Как?» – «Да так, лес заповедный». – «Заповедный или незаповедный, а он мой». – «Какой твой, то панский лес». – «Да я купил его у пана». – «Купил у пана грабе,[30] да не купил у Каменного пана». – «У какого Каменного пана?» – «А что, люди говорят, стоит на высоком холме модла его пиреная[31]». – «Что за модла пиреная?» – «Да, примером сказать, чортов болван, красный; отцы наши носили ему десятину волею, а мы неволею носим со скота, с дворовой птицы, с посева, с печеного хлеба, масла, молока, словом единым, со всего; продашь ли что в городе, со всего неси долю десятую, а не понесешь десятую, весь хлеб погорит, весь скот опаршивеет, у всей птицы типун на языке сядет, вместо молока у коров сукровица, куры начнут кричать петухом, а уж то не добро, пане».

Шурин захохотал, услышав про эти чудеса. «Ну, – сказал он, – с этого дня не будем платить болвану десятины». – «Бог ведает, боярин, – отвечает ему, – лучше бы ты оставил добром чортов лес да послал от себя в дар модле пиреной пары две коров из стада; уж были у нас такие два ксендза, что стращали выжить Каменного пана с холма, да не рады были жизни своей». – «А что же сделалось с ними?» – спросил шурин. «И сказать не можно». – «Говорите!» – «Не можно, никак не можно, пане!»

«Плутовство!» – думал шурин мой. И на другой же день приказал он отправиться всей деревне с топорами рубить рощу.

Ввечеру староста со всем сельским миром пришел к нему, все охают.

– Измаялись, боярин, топоры притупились, переломались, а дерева не срубили: железо, да и только! а сами руки не поворошим, словно кто кости перебил…

«Мошенничество!» – думал недоверчивый мой шурин. – Завтра сам я еду, будете при мне рубить!

– Как изволишь, ни сил, ни мочи, ни топоров нет, – отвечают ему.

В самом деле, у всех топоров до одного лезвие, как обух, тупо.

– Коня! – вскричал мой шурин на другой день, но вдруг приходят пастухи, бросаются ему в ноги. – Что такое? – Стадо панское ушло за черный яр, сгинуло, да пропало! – Как пропало? – Пропало; люди говорят, оттуда возврата нет. – Коня! – повторил мой шурин вне себя, – все за мной верхами!

Все бросились в ноги. – Помилуй ты нас, отец родной! Модла всех нас передушит.

Не слушает шурин, велит подавать коня. Конюхи бросились в конюшню… Ни один конь в руки не дается… не подпускает… бьет и задними, и передними. Поднялось страшное ржанье. Все вон из конюшни.

Как шурин мой ни был недоверчив ко всему сверхъестественному, но призадумался: не знает, что делать. Настал вечер, страшно стало ему одному в огромных покоях панского дома, но, преодолев страх, лег он спать… Вдруг, около полночи, слышит… что-то идет по комнате, точно как огромный камень… с места на место переступает, пол так и трещит, на дворе старый пес залаял, потом завыл.

Не успел шурин мой дернуть за колокольчик, чтоб кто-нибудь пришел… вдруг точно гора упала и сдавила его своей тяжестью…

С этой минуты он уже ничего не помнил.

В страшной горячке и в бреду только и слышно было от него: вот, вот он, Красный каменный пан! Ох, да помолитесь ему, чтоб не сжег меня! скажите, что я дам ему десятину со всего!..

Выздоровев, он стал молчалив, ни с кем ни слова, только одно повторял: скорее, скорее собирайтесь в дорогу!

Нечего было делать, собрались, уехали; деньги, отданные за посессию и за лес вперед, пропали.

Долго не говорил он нам причины, по которой оставил посессию. Наконец года через два, поправившись совершенно, с ужасом рассказал он все случившееся с ним в том виде, как имел я честь изложить. Согласитесь же сами, тут есть что-то сверхъестественное?

– Так много сверхъестественного, что я полагаю большую часть из всего этого бредом горячки! – сказал Северин.

– Вы, я вижу, рождены с тем, чтобы ничему не верить; вы не верите даже в симпатию? – сказал рассказчик.

– Вы ошибаетесь, я верю в симпатию душ.

– А! так вы верите в симпатию любви? верите в то, что испытали сами, верите, что между вами и невестой вашей есть какое-то сродство душ?

Северин вспыхнул, не знал, что отвечать, как будто эти слова показались ему колкой насмешкой.

– Отчего же вы не верите симпатии лекарств, снам и привидениям? Привидения также есть явления симпатии; душа бессмертна, она может и за гробом любить и не любить.

– Ох, это правда! – произнес, вздохнув, будущий тесть Северина. – Прежде я и сам не верил снам и тому, чтобы люди после смерти навещали тех, которых любили в жизни, но теперь верю, верю непреложно. Вот уже две ночи покойная жена моя является мне, и я недаром заболел…

– Каким это образом?.. Полноте, Ксаверий Астафьевич, это воображение, что вы это придумали? Возможная ли это вещь? – вскричали все верователи в привидения по очереди, желая разуверить старика.

– Нет, не придумал… не воображение, – продолжал старик. – Две ночи сряду садовник видел женщину в саване, которая входила в самую полночь в дом, между тем как дверь в сад заперта внутри… Жучка бросалась было на нее с лаем, но только что подбежит… вдруг начнет ластиться и визжать от радости. Покойница любила ее, да и садовник сказал: «Ну вот, словно покойная барыня, сударь…» Я бы и не поверил ему, если б и сам не видел… Только что заснул вчера, вдруг покойная жена подходит к постеле моей… вот как теперь смотрю на нее… в любимом моем капоте с фалбарой да в чепчике с алыми лентами, а в руках ридикюль да носовой платок; подошла да и говорит: «Где, мой друг, моя золотая табакерка? дай понюхать хоть своего табачку». Я было схватился под подушку достать табакерку, глядь, она исчезла; меня так и обдало ужасом, до утра не мог глаза сомкнуть…

– Да это просто сон, Ксаверий Астафьевич.

– Нет, сударь, не сон. Во сне человек не говорит, а я, как теперь, слышу ее слова. Мы дружно жили. Бывало, покойница говорит: «Смотри же, мой друг, как умру, душа моя придет навестить тебя и дочь…» Вот и исполнила слово свое! О, меня никто в этом не разуверит.

– Если привидение являлось две ночи сряду, то должно явиться и в третью ночь, – сказал Северин, – так водится у привидений. Позвольте мне провести эту ночь в вашем саду: если садовник мог видеть привидение, то и я, верно, буду столько же счастлив.