– Сэр, но при такой жаре… Я подумал…

Окопник не дал ему договорить.

– Не желаю выслушивать никакие оправдания! Получишь наряд вне очереди – нет, два наряда на кухню вне очереди! И смотри исполняй свою основную работу как следует, а не то получишь еще сверхурочное дежурство! Ступай с глаз моих!

– Есть, сэр! – Легионер козырнул и проворно зашагал в сторону кухни.

Окопник ухмыльнулся – не то чтобы весело, но от души, Отправить провинившегося легионера на кухню – это была поистине гениальная идея. Если бы ему удалось отловить еще с полдюжины рядовых и наложить на них такое же взыскание, в кухне стало бы тесновато. Тогда шеф-повару пришлось бы изыскивать для сверхурочников какие-нибудь такие задания, чтобы, выполняя их, они бы ничего не напортили на его драгоценной кухне. Окопник неторопливо зашагал по территории лагеря, ища взглядом очередную жертву.

К огромному удивлению, не сделав и десятка шагов, он наткнулся на того же самого легионера! Ошибиться было невозможно – та же мерзкая физиономия, та же противная наглая ухмылка.

– Что ты себе позволяешь, рядовой? Разве я не велел тебе идти на кухню?

– Сэр, сегодня не мое дежурство, – ответил легионер и озадаченно уставился на Окопника. – Я завтра дежурю.

Окопнику показалось, что тембр голоса этого рядового звучит немного иначе, но это не имело никакого значения.

Это явно был тот самый, которого он уже наказал.

– Ты что, не в своем уме или просто тупой? – гаркнул Окопник. – Две минуты назад я тебе дал два наряда вне очереди. Немедленно отправляйся на кухню, а не то потопаешь на гауптвахту!

Легионер развел руками:

– Сэр, это был не я. Это, наверное, был…

– Убирайся вон! – прокричал Окопник, побагровев, как рак.

Легионер, по-видимому, решив более не испытывать судьбу, отсалютовал ему и поспешил в сторону кухни.

А Окопник вошел во вкус. Он разыскал еще одного легионера с расстегнутой верхней пуговицей, потом другого, у которого, на его взгляд, были плохо вычищены ботинки, и обоих отправил на ротную кухню с нарядами вне очереди.

Но когда он обошел штабной домик и повернул за угол, у него чуть челюсть не отвисла: тот самый легионер, которого он первым послал на кухню, как ни в чем не бывало сидел на стуле и читал!

– Ты… – захлебываясь слюной, выдавил Окопник и подошел к наглецу с бакенбардами. – Ты…

Легионер оторвал взгляд от книги и с улыбкой проговорил:

– Приветствую! Могу ли я чем-то помочь тебе, сынок?

– Я тебе не сынок. Изволь называть меня «сэр»! – выпалил Окопник. – И будь добр, встань по стойке «смирно», когда к тебе обращается офицер. Между прочим, если ты еще не понял, тебе грозят большие неприятности.

Легионер закрыл книгу и, поднявшись, встал более или менее по стойке «смирно». Неизвестно почему он оказался выше ростом и несколько старше.

– Понимаете, сэр, тут у нас не так-то строго насчет устава. А насчет моего ранга капитан Шутник так и не решил.

Но вы, похоже, новенький, так что я готов вас послушаться.

Так что… чем могу служить, лейтенант?

Тут уж у Окопника челюсть таки отвисла. Этот малый вел себя так, словно они прежде не встречались, хотя со времени их встречи миновало не более пятнадцати минут.

Окопник решил, что у парня «не все дома», и надо сказать, это его не очень-то и удивило – он ведь уже знал, что за контингент служит в роте «Омега». Может быть, у этого легионера даже было раздвоение личности. А как иначе можно было объяснить перемены в выражении лица, голоса и даже манеры разговора? Из любого другого подразделения такого горе-легионера уже давно бы уволили как негодного к несению воинской службы.

Окопник все еще пытался придумать, что бы такое ответить этому безумцу, когда к ним подошел другой легионер и обратился к первому:

– Прошу прощения, Преп, у вас не найдется минутки; потолковать со мной?

Легионер, пойманный Окопником за чтением, обернулся к подошедшему и сказал:

– Найдется, но чуть попозже, сынок. Лейтенант хочет о чем-то поговорить со мной. Подойди ко мне минут так через пятнадцать, и тогда я выслушаю тебя.

Легионер кивнул, ловко откозырял лейтенанту Окопнику, развернулся и ушел. А тот, что страдал раздвоением личности, взглянул на Окопника с выжидательной улыбкой:

– Ну так, сэр, чего вы хотели?

Но лейтенант лишился дара речи. Он протер кулаками глаза и в упор уставился на стоявшего перед ним человека.

Согласно нашивке над нагрудным карманом, перед ним стоял преподобный Джордан Айрес, а на вороте у него красовалась незнакомая Окопнику нашивка – на ней был изображен какой-то древний музыкальный инструмент. Но не это так поразило Окопника – а то, что легионер, только что вежливо обратившийся к преподобному Айресу, был с ним на одно лицо!

Окопник пробормотал что-то нечленораздельное и пошел прочь, озадаченно качая головой. Происходящее начало пугать его – все служащие роты стали казаться ему братьями-близнецами. Наверное, сказывалось действие жаркого пустынного солнца. Следовало уйти в комнату, попить холодной водички, а потом – полежать, отдохнуть.

Окопник без происшествий добрался до штабного домика, но, войдя в него, нос к носу столкнулся с еще одним, легионером с такой же внешностью. Вот только на этот раз это была женщина. Тут уж Окопник отчаялся окончательно.

Лейтенант Рембрандт, слегка прихрамывая, вошла в помещение главного связного пункта роты. Боль в спине понемногу утихала благодаря таблеткам, которыми ее снабдил автомат в медпункте, но даже экстремальная военная медицина не в силах была значительно ускорить процесс выздоровления.

Рядом со стулом, на котором сидела Мамочка, стоял еще один – с прямой высокой спинкой. Рембрандт со вздохом осторожно опустилась на него. Мамочка, сочувственно вздернув брови, посмотрела на нее.

– Еще болит, Ремми? – спросила она.

Порой ей удавалось разговаривать с другими женщинами без той патологической стеснительности, которая охватывала ее в обществе мужчин.

– Ага, – кивнула Рембрандт. – По самым лучшим прогнозам, на сто процентов поправлюсь к середине будущей недели. А сейчас я себя чувствую процентов на пятнадцать, не более.

– Да, не повезло тебе, ничего не скажешь, – понимающе кивнула Мамочка. – Помню, когда я маленькая была, мой папа вот так же спину потянул, да так до конца и не поправился. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.

– Спасибо, я тоже на это очень надеюсь, – усмехнулась Рембрандт. – Честно говоря, я думаю, что было бы лучше, если бы я дала Луи переехать меня. Он бы мне точно меньше вреда причинил, чем я сама натворила, пытаясь увернуться от его глайдборда.

– Да, бывает, – отозвалась Мамочка. Она смотрела то на Рембрандт, то на дисплеи и шкалы приборов. – Но только если бы он на тебя все-таки налетел, он бы тоже ушибся.

– Вот и я о том же думаю, – согласилась Рембрандт. – Как бы то ни было, мне уже лучше, и со временем я совсем поправлюсь. – Она немного помолчала и спросила:

– Скажи, а как с тем сообщением, которое я тебя попросила отправить?

– Ответ пришел как раз перед тем, как ты пришла, – сообщила Роза. – Я не стала его распечатывать, поскольку ты меня предупредила о том, что дело секретное. Мало ли кому могут попасться на глаза распечатки. Да и рассказывать-то особо нечего. Ответили, что сообщение принято, и написали, что посмотрят, есть ли у них в данный момент свободные сотрудники. Ничего не обещали.

– А я думала, они проявят больше интереса, – покачала головой Рембрандт. – С тех пор как капитан стал командиром нашей роты, сообщения о ней были самыми интересными среди новостей Галактического Альянса.

– Это точно, и за счет этого теперь мы за пятьдесят долларов можем дозвониться куда угодно по всей галактике и болтать хоть целую минуту, – согласилась Мамочка. – Эти ребята за считанные доли секунды могут такого наворотить – и хорошо, если это не направлено против тебя.

– И все же мне казалось, что они должны заинтересоваться тем, что происходит в роте, – сморщив нос, проговорила Рембрандт. – Уж могли бы поднапрячься и срочно откомандировать кого-нибудь сюда. Ведь мы всего в двух сутках полета от Лорелеи на скорости, близкой к световой.