Когда они прошли, Свол дала отмашку двигаться дальше.

Карл прикрывал тылы. Он осмотрелся вокруг и шумно вдохнул холодный ночной воздух.

— Ночка предстоит веселая, — пробормотал он.

Огромный черный грузовик Магистратума, рыча мотором, выехал из пустого транзитного тоннеля, и Белкнап вышел из восьмиколесника, размахивая руками.

Грузовик остановился, не выключая, впрочем, двигателя, и из кабины высунулся маршал, огромный в своей боевой броне.

— Что случилось? — протрещал вокс, встроенный в его шлем.

— Мой восьмиколесник сломался. Кто-то из ваших парней приказал мне очистить территорию, но эта проклятая железяка просто остановилась. Не могли бы вы помочь? Я совсем не разбираюсь в моторах.

Маршал махнул своему водителю и вместе с Белкнапом обошел восьмиколесный грузовик, направляясь к открытому капоту.

— Сюрприз, — произнес прятавшийся там Нейл, выстрелив в визор маршала.

В тот же миг в воздухе просвистел кайн, пригвоздивший водителя Магистратума к его креслу.

— Чисто! — крикнула Кыс.

Ануэрт выпрыгнул через заднюю дверь нашего грузовика и вскрыл для меня дверь транспортера Магистратума. Белкнап, Нейл и Кыс втащили тела маршала и водителя в нашу машину и заперли ее. Затем Патрик и Пэйшэнс спрятались вместе с Ануэртом в заднем отделении грузовика маршала, а Нейл сел за руль.

Он нажал на газ и погнал машину по тоннелю, затем свернул на один из бульваров и пополз через толпу граждан, собравшихся возле кордона, перегородившего вход на Темплум-сквер. Еще два таких же грузовика и гусеничный бронетранспортер стояли перед нами, а маршалы раздвигали заграждение, чтобы они смогли проехать.

— Если кто-нибудь собирался помолиться, чтобы все прошло благополучно, то сейчас самое время, — сказал Нейл, когда мы приблизились к кордону.

К моему удивлению, Белкнап и в самом деле последовал предложению Нейла, закрыв глаза и забормотав себе под нос охранительные псалмы.

Мы слышали, как тревожно гудит толпа за бронированными стенами грузовика.

— Почти на месте, — сказал Нейл.

Торопясь закрыть кордон и не дать напирающей толпе проникнуть за ограждение, маршалы махнули нам, веля проезжать следом за остальными машинами.

Наконец мы оказались на огромной площади Темплум-сквер. После суматохи городских улиц она выглядела зловеще пустынной. Огромный темплум возвышался перед нами, освещенный многочисленными прожекторами, установленными на площади. Широкие белые лучи пронзали ночное небо, прожектора медленно поворачивались, иногда выхватывая из темноты силуэты патрульных флаеров, круживших над площадью. Вокруг темплума собралось значительное количество маршалов, экипированных как для подавления бунта. Их сопровождали какие-то люди в серых костюмах. Я отметил, что, по меньшей мере, трое из них держали на поводках боевых сервиторов.

Маршалы со светящимися жезлами направили нас на парковку рядом с другими грузовиками Магистратума, расположившимися возле восточной стороны темплума. Там уже стояло несколько десятков машин. Нейл припарковался в дальнем конце ряда, чтобы между нами и людьми возле ворот храма оказались чужие грузовики.

— Что у нас со временем? — спросила Кыс.

— Почти семь тридцать, — ответил я.

Главный управляющий выбрался из флаера и отошел в сторону, пригнув голову, когда машина снова взмыла в исчерченное лучами прожекторов небо. Ревок повел Трайса к главным вратам великого темплума мимо толпы секретистов и маршалов, внезапно взорвавшейся аплодисментами.

— Спасибо, — улыбнулся Трайс. — Благодарю вас.

В просторном нефе их поджидал Бонхарт.

— Мы готовы. Все группы докладывают о стабильном положении, степень готовности «бета».

— Превосходно, — ответил ему Трайс, поправляя свой балахон.

— Словарь ожидается через две минуты, — добавил Бонхарт.

— Я хочу увидеть его прибытие, — сказал Трайс. — Где Диадох?

— Уже в ризнице, — ответил Бонхарт. — Он прошел туда сразу же, как только приземлился. Его сопровождали шифровальщики.

— А Куллин?

— Куллин тоже был с ним, сэр.

Трайс повернулся к Ревоку:

— Мне бы хотелось, чтобы ты тоже пошел со мной, Торос. Ты столько сил вложил в эту работу и должен это увидеть.

— Я должен остаться и удостовериться… — заговорил было Ревок.

— Все в полном порядке, — сказал Бонхарт. — Идите.

Ревок кивнул Бонхарту и отправился следом за главным управляющим через западный вход по широкой внешней галерее к старой ризнице. Это здание также было залито светом прожекторов, чьи вертикальные лучи образовывали сверкающую клетку.

— День всех дней, — пробормотал Трайс.

— Это великое мгновение в вашей жизни, сэр, — откликнулся Ревок. — Кульминация.

— Это великое мгновение для всех нас, — сказал Трайс.

Они вошли в старую ризницу.

Свод озаряли тысячи светосфер. Подрядчики министерства воздвигли под самым сводом круглую платформу. Ряды кресел были расставлены по краям так, чтобы сидящие смотрели внутрь круга, а в точках осуществления, в точности соответствующих тайной геометрии улья, были установлены гладкие обелиски из резонансного камня. Трайс поднялся по лестнице на возвышение и увидел, что Куллин с телохранительницей уже сидят среди старших шифровальщиков и чиновников.

Орфео кивнул Трайсу, но тот предпочел не обратить на него внимания.

Воздух был свеж и прохладен. Центр платформы был пуст, если не считать пучка суспензорных штырей. Вокруг расположились тринадцать шифровальщиков, избранных для Энунциации. Рядом с ними стоял Диадох.

— Во что он одет? — прошипел Трайс Ревоку.

На Диадохе не было ритуальных серых одеяний, которые с таким старанием разрабатывал и создавал Жадер. Вместо них на нем были платье алого бархата и длинная, просторная мантия.

— Лорд, — произнес Трайс, приближаясь к Диадоху.

Тот обернулся и одарил Жадера улыбкой. Он пришел, надев свое официальное лицо — лицо Оски Людольфа Баразана.

— Жадер! Великий день подходит к своей кульминации. Разве ты не возбужден?

— Лорд, вы должны были уже переодеться. Ритуальные одеяния…

— Слишком серы для такого великого события. Я останусь в этом.

— Дело не в серости, лорд. — Трайс с трудом сдерживал ярость. — Я разработал инертную одежду, чтобы она ничем, ни цветом, ни покроем, ни фактурой, не угрожала чистоте…

— Ты слишком много беспокоишься, Жадер, — произнес Диадох. — Замолчи, наконец. Лучше посмотри туда. Словарь уже близко.

Трайс был готов взорваться, но Ревок сжал его руку и покачал головой. Все смотрели наверх.

Простоявший века фальшивый потолок, случайно пробитый художником-реставратором, был уничтожен. Теперь можно было рассмотреть настоящий свод.

Истинная красота древних фресок: фигуры, окутанные ореолами, золотые храмы, идиллический пасторальный пейзаж, — на мгновение охладила гнев Трайса. Перед ним предстало совершенство. Обретенный рай.

Именно это, понял Трайс, и привело архидьякона Ольсмана к самоубийству. Это была явная ересь. При всей красоте росписи, ляпис-лазури и сельпике, серебряных гравированных созвездиях, он был создан рукой Теодора Кадизского. И здесь не было места ни Богу-Императору, ни примархам, ни великим святым Империума. То, что изображалось на фресках и открыто утверждалось в подписях к ним, было Эдемом до грехопадения, когда самые обычные мужчины и женщины гуляли по лику Терры и были наделены силой богов. Фигуры людей окружали оккультные знаки, сливающиеся в огромную карту — зеркальное отражение узоров, которыми геометристы покрыли пол Зала Воплощения. Идеальный план расположения осей механизма улья, магические знаки и линии власти, встроенные Кадизским в его Петрополис.

— Словарь на подлете, — произнес Ревок после того, как что-то пропищало в его наушниках.

— Откройте люк! — приказал Диадох.

Центральная часть купола над их головами с металлическим скрежетом раскрылась. В уши ударил рев двигателей лифтера, парящего над крышей.

— Время? — спросил Трайс.