сказать, вы умудряетесь задевать меня буквально каждой своей фразой. Мне это совсем не

нравится. Но все равно, спасибо за краски.

Он ничего не ответил, сделал вид, что ничего не слышал. Стал расспрашивать о ее

живописи, кто и что ей нравится, или не нравится. Потом внимательно слушал, какое же

это, оказывается, воскрешенное удовольствие – мешать на палитре реальные-

материальные краски, а не пиксели на экране монитора. Когда-то смущение и

беспомощность недоучки отвратили ее от живописи как таковой, но теперь эта радость

вернулась. И стало неважно, что слушать ее – скука смертная, но за это ему и платят, в

конце концов. Так что пусть постарается, пусть делает вид, что беседует с самой

интересной и удивительной девушка на свете. Черт его побери.

Он старался, даже почти улыбался, этот вечно мрачный, согласно сценарию, мистер

Нобли. Чуть-чуть, уголками рта. Скалиться до ушей ему не положено, ясное дело. Вдруг, наклонившись, он сказал:

– А давайте посмотрим, что у вас получилось.

Вот это сюрприз. Ладно, давайте, она идет к себе под каким-то благовидным предлогом, потом и он незаметно исчезает из комнаты. Она поджидает его наверху, в полумраке

лестничного пролета, потом они крадутся наверх, в ее комнаты, и закрывают за собой

дверь.

Там замирают в нерешительности, переводя дыхание. И что теперь? Что еще он решится

нарушить? Неужели больше ничего?

Она сама не знала, чего хочет, и чего ждет. Но, когда он заговорил, тон был вполне

привычно-сдержанный.

– Я хотел бы видеть ваш портрет.

– Ну конечно, – ответила она почти с облегчением. Ей уже почти нравилось в

Остенландии, и не хотелось бы уехать накануне бала. В конце концов, еще всего один

день.

Она поставила свой портрет на подставку.

– Мне не удались глаза, – сказала она.

– Ничего подобного. Вполне удались. Они чудесные.

Она так и не нашлась, что сказать на это, и достала второе творение – вид из окна.

– Ага! – только и сказал он, и потом молчал несколько минут.

– Мне больше нравится второй, – заговорил он наконец, – в портрет вложено слишком

много усилий, а второй сделан с душой. Вид словно с высоты птичьего полета. Кажется, вы в своей стихии, когда чувствуете себя свободно и даете волю… своим краскам, –

заключил он самую длинную речь, какую она от него только слышала.

Он был прав, и это было приятно сознавать.

При этом он смотрел на ее автопортрет тем же пристальным, странным взглядом, который

она так часто ловила на себе.

– Думаю, мне пора оставить вас в покое, – наконец произнес он ровным голосом.

Что ж… Джейн заглянула в замочную скважину. Никого.

Но у двери он внезапно замер, прижавшись спиной к двери, и замер, всматриваясь в нее

несколько мгновений. Вот сейчас он сожмет ее в объятьях, и все станет на свои места, она

увидит человека под маской актера. Увидит, хорошо ли толстые двери дома эпохи

Регентства скрывают настоящие страсти! Но он стоял, слегка улыбаясь, потом сказал:

– Я лишь хотел еще раз увидеть ваши глаза. Каким-то образом теперь мои глаза глядят на

мир совсем иначе. Что-то меняется, вам не кажется?

Он взял ее руку, потом поцеловал ее ладонь.

Потом приоткрыл дверь, выглянул наружу для надежности, и через секунду дверь за ним

закрылась. Беспокоясь, удастся ли ему ускользнуть незамеченным, она прильнула глазом к

дырочке для ключа. Ничего не видно! Но вдруг через отверстие она увидела его лицо по

другую сторону двери, увидела его глаза.

– Мисс Эрствайл, – прошептал он.

– Что, мистер Нобли? – запинаясь, отозвалась она.

– Завтра вечером на балу, могу ли я рассчитывать на два первых танца с вами?

– Да, мистер Нобли, – задыхаясь от смеха и неудобства позы, прошептала она своему ви-

за-дверью-ви.

– Значит, до завтра, – подтвердил он, и исчез из поля зрения.

Если бы это происходило в действительности! У нее колотилось сердце, и пылали щеки.

Но все равно, призналась она своему портрету:

– Если такова и есть прописанная терапия – разве это не прекраснейшее на свете

лекарство?

18

Парень после бойфренда №12. Джейк Зайгер,

тридцати с чем-то лет.

Однажды, в ту эпоху, когда они с Тэдом еще не расстались, Джейн спустилась вниз, к

почтовым ящикам. И вот, пока она извлекала свою почту из прорези, Джейк, парень

из 302-й, открывая свой соседний ящичек, словно ненароком коснулся ее пальцев.

– Привет! Как там твой пес?

– Уже лучше. Сказали, наверное, какую-то гадость слопал.

– Вот и слава Богу, да? – он потрясающе улыбался, у нее ноги стали такими

ватными, словно от первого в жизни поцелуя.

Он ушел, а она все стояла, пережевывая глупую мысль – он мог бы совратить ее в два

счета – ни шанса устоять. Потом пожаловалась на него комнатным растениям…

вот вроде и все.

А через несколько недель между ней и Тэдом все было кончено.

Тогда она вспомнила ту встречу, то странное ощущение, и ей подумалось, что

теперь незачем возражать, если ее решит совратить такой парень.

И вот наутро, с трудом выждав до десяти часов, с бьющимся от тайной надежды

сердцем она пересекла холл, и подошла к двери с номером 302.

Всклоченная после сна голова появилась в приоткрытой двери.

– Привет, Джейк, у тебя, кажется, тоже есть ролики, может, пойдем покатаемся в

парке…

– Ради этого ты и разбудила меня в такую-то рань?

И, захлопнув дверь, он надо думать уполз обратно в койку.

День двадцатый

Бальное платье Джейн было белоснежным, словно подвенечный наряд. Кружева и оборки,

маленькие жемчужинки по краю лифа и по подолу, низкий вырез, пышные рукава

фонариком. И еще длинные перчатки, жемчуга на шее, а прическу скрепляют крохотные

белые бутончики. На лице изысканные достижения макияжа века двадцать первого.

Ею занималась другая горничная, не эта тупица Матильда.

Закончив, она отошла, оглядела Джейн придирчивым взглядом и воскликнула:

– Вот это да!

Очень многообещающее заключение.

Джейн с высоты лестничной площадки быстро оглядела людской водоворот. Большей

частью незнакомые джентльмены, в классных черно-белых костюмах. Дамы в

белоснежных воздушных нарядах, подхватив шлейфы, улыбаясь, оживленными

ручейками перемещались между черными фигурами мужчин и освещенными

бесчисленными канделябрами колоннами. Очень похоже на дамскую комнату в Лас-

Вегасе, переполненную вечно спешащими невестами – подумалось ей.

Тут она удивленно узнала под маской кое-кого из блистательных гостей вчерашних лакеев

и садовников. Другие же слишком смахивали на студентов, или на второстепенных

актеров, которым здорово не помешают несколько лишних банкнот в кармане – их

принадлежность к этой братии с головой выдавал специфический запашок антимоля и

затхлого воздуха костюмерных шкафов.

Но были и другие дамы, в них легко угадывались клонированные копии мисс Чарминг,

мисс Хартрайт, или даже – да, ищущий и исполненный надежды взгляд мисс Эрствайл.

Так значит, где-то есть и другие поместья. Где тоже есть гостьи Остенляндии – или это

актеры? Кто же тут настоящий?

Боже, у нее полный кавардак в голове…

Мистер Нобли быстро шел по залу, нетерпеливо перебегая глазами по группкам гостей:

белоснежный галстук на шее, угольно-черный костюм – ну обалденно хорош! Увидев ее,

резко остановился. Их взгляды встретились – ого! Что называется, приехали, Нобли…

Не успел он сделать шаг, как его отсекла дама неопределенного возраста и намерений, с