– И что, помогает? – Максим не собирался вмешиваться. Более того – он и спрашивать этого не хотел. Но уж слишком все было неправдоподобно и вопрос «выскочил» сам собой.
– Помогает! – возвестил Эмилий. И в этом его восклицании чувствовалась высочайшая убежденность. – Но помогает только тем, кто готов сражаться за правое дело. Многие, очень многие, прежде чем приступить к сражению, или просто подраться с соседом, идут к Заветному Пню и садятся на него. Затем уверенно побеждают своих неприятелей. А в предпраздничные дни к Заветному пню выстраиваются очереди, он работает круглосуточно. Сами понимаете, к празднику каждый хочет подготовиться. Конечно, следовало бы завести «Книгу учета посещаемости и результативности», и каждый год подводить итоги. Заверяю вас, они были бы поразительными. Но, у наших бюрократов, все как-то не хватает времени, чтобы зафиксировать количество тех, кто посетил Заветный Пень и отметить результаты, этого явления, которое является важной частью гордости нашего герцогства. Так что статистика, к сожалению, отсутствует. Но вера народа, как подсказывает жизненный опыт, лучшее доказательство.
Эмилий, с чувством выполненного долга, гордо поглядел на спутников. И имел на это полное право. Он привел их к тому месту, где они могли не только увидеть Корявый Дуб и Заветный Пень, но и впитать в себя несокрушимую силу, которая даст им возможность победить всех врагов, которые встретятся на их пути, как победил Бальдурин Победоносный кочевников-арабобаров, и выполнить указание их светлости герцога Ральфа.
Заветный Пень выглядел великолепно. Это был совершенно шикарный, крупный и даже грандиозный Пень. Эмилий в своей жизни, повидал немало пней, самых разных. Были среди них и пенечки, и пни среднего размера, и крупные, и очень большие, впечатляющие. Но, по сравнению с этим, все они выглядели просто жалкими пеньками и отличались от него, как жидкие усики рядовых солдат-первогодок от усов ветерана-генерала. Что уж тут говорить, Бальдурин Победоносный знал, на что следует садиться. Широкий, побольше метра в диаметре, Пень, казалось, приподнялся над землей и опирался на могучие, корни, напоминающие громадных чешуйчатых змей, которые тоже что-то символизировали. А поверхность среза, потемневшая от времен, была до блеска отполирована тысячами и тысячами сидевших на ней посетителей. Казалось, здесь никогда и не было дерева. Просто, в один прекрасный день, каким-то чудесным образом возник готовый Пень. Природа, возможность которой нам неведомы, если она захочет, может совершить и такое. Пень долгие годы дремал, ждал своего часа… А когда Бальдурин Победоносный разгромил полчища кочевников-арабобаров и осчастливил его, своим сидением, Пень включился, впитал в себя силу и могущество непобедимого полководца, стал Заветным Пнем и начал активно совершать чудеса.
Вся эта история с Заветным Пнем попахивала первобытностью, идолопоклонством, язычеством, тотемизм, сектантством и еще чем-то совершенно неприемлемым для высокоцивилизованного и высокообразованного общества. Но в этих местах все еще процветало махровое Средневековье.
Родители Максима в чудеса не верили. Такое бывает: прожили они долгие годы, но, ни с одним чудесным явлением, не встретились. Отсюда у них преобладало, недостаточно модное сейчас, атеистическое отношение к окружающему миру. И Максим, как-то так получилось, тоже вырос сугубым материалистом. Такое, нередко, случается в наши дни. Хотя, вообще-то материалисты появились давно. О Древнем Египте ничего не известно, возможно, их там еще и не было. Но в Древней Греции были – это точно. В Древней Греции, – Максим узнал об этом еще в школе, – были даже философы-материалисты. Значит, среди народа тоже имелись личности, которые не верили в сверхъестественное. А сейчас их еще больше, и не только в Греции. И ничего особенного… При широком внедрении демократии, каждый имеет право думать о чудесах по-своему: верить в них, или не верить. Как стихийный материалист, Максим, не поверил в то, что Пень может творит чудеса. Такие, вот, пироги с котятами…
– Прошу!.. – Эмилий указал лапкой на Заветный Пень и посмотрел на Максима.
Гномы тоже смотрели на него. Все трое предлагали Максиму сесть на Заветный Пень, давали ему почетное право первому впитать заряд непобедимости, заложенный здесь их светлостью Бальдурином Победоносным.
Максим помнил поговорку насчет своего устава и чужого монастыря, но поскольку не верил в волшебное могущество Пня, садиться на него не хотел. А сказать об этом не мог. Из уважения к Эмилию, из уважения к гномам, которые пришли оберегать его. Из уважения, наконец, ко всему населению Гезерского герцогства, которое верило в Заветный Пень и заложенное в этот Пень могущество…
– Ребята, да мне, вроде бы, и не стоит, – замялся Максим. – Я ведь, сами знаете, из других мест… Сяду, а там какой-нибудь контакт перегорит… Или замкнет где-нибудь… И этот дорогой для герцогства пень выйдет из строя. Всему народу урон. Его потом, может, месяц ремонтировать придется. Не хочется мне быть виноватым. Давайте, не будем рисковать. Вы уж сами попользуйтесь… А я посмотрю.
– Максим, ты не прав, – заявил дракон. – Видишь ли, перед нами волшебный Заветный Пень, гордость нашего герцогства, могущественный и неповторимый артефакт, придающий каждому, кто посидит на нем, силу и талант полководца. Ничего в нем сгореть не может (выражения «контакт перегорит» в Средние века еще не существовало, и таким широко распространенным в наши дни понятием как «замкнет» тоже еще не пользовались). – И никакой ты не чужой. Ты наш, Гезерский. Ты дал жителям нашего герцогства футбол и достоин всех благ, которые у нас существуют. Раскрою секрет. Там (дракон указал пальцем на небо, но имел в виду, конечно, не сами небеса, но нечто более высокое), уже решен вопрос о присвоении тебе звания Почетного гражданина Гезерского герцогства, с правом носить в дни праздников, указанных в особом эдикте, зеленую ленту через левое плечо. И цеплять к ней два серебряных колокольчика. Не сомневайся, великий и неповторимый Пень, гордость нашего народа, Заветный пень, знает все, он примет тебя и передаст тебе несокрушимую силу великого полководца Бальдурина Победоносного.
Вот такое выдал Эмилий. А оба гнома, это было видно и понятно, полностью поддерживали дракона. Деваться, вообще-то, Максиму было некуда: за что боролись, на то и напоролись. Но он попробовал хоть бы оттянуть свое участие в ритуале. Надеялся, что сумеет как-то увернуться.
– Давайте сначала вы, а я потом, – предложил Максим. – Присмотрюсь, пойму, как это надо делать, ну и соответственно…
– Ни в коем случае, ран Максим, – не согласился Гарнет. – Мы не можем себе позволить совершить этот священный ритуал впереди тебя. Ни один футболист не понял бы нас, ни один гном не одобрил бы. Ты наш предводитель. И в футболе, и бою, и в жизни мы хотим следовать тропой, проложенной тобой.
Бригсен подтверждал каждое слово форварда кивком головы. Эмилий смотрел пристально, с уважением и укоризной. Коллектив настаивал, считал, что не следует Максиму отказываться, не следует кобениться. А коллектив, как известно, всегда прав и против мнения коллектива идти нельзя. Это Максиму втолковали еще в детском саду.
Пришлось Максиму сделать вид, что он польщен представленной ему почетной возможностью, первым сесть на Заветный Пень. Он поклонился товарищам, улыбнулся им, с самым серьезным видом, медленно (по мнению Максима: торжественно) подошел к Заветному Пню, и так же медленно (торжественно) опустился на него. Вполне возможно, что тут же в него и хлынули, из Заветного Пня, обширные полководческие таланты отважного Бальдурина, разгромившего неисчислимые полчища кочевников-арабобаров, но Максим (по всей вероятности, из-за того, что он стихийный материалист и, вообще, иностранец) этого не почувствовал. А, может быть, и вообще не хлынули… Некоторые авторитетные ученые утверждают, что если человек во что-то не верит, то это «что-то», будь оно, хоть трижды действенным, и даже чудотворным, все равно ему не поможет. А Максим не уверовал в могущество Заветного Пня. Чего уж тут ожидать результатов?
