Максим смотрел на лакомящихся шашлыком и слушающих Эмилия кикивардов и усердно размышлял: что делать? Надо было спасать положение, спасать отряд, спасать Курчатай от захватчиков. Но втроем с этими кикивардами не управиться (пацифиста Эмилия он, естественно, в расчет не принимал), не выстоять против семерых мускулистых детей природы, вооруженных длинными ножами. Тем более, сам он без оглобельки… Классическое, мозамбикское «Кгхрокхмбохчкхо бгкхкн кгхар-чкху» тоже отпадало. Если бы двое-трое… а их семеро, да еще находятся далековато друг от друга. Нужно что-то простенькое, но действенное и стремительное, чтобы раз-два и успокоить всех семерых. Неожиданное и стремительное для группы вооруженного противника… Что-то такое у Дона было… – смутно припоминал он. – О чем-то таком Педро Педрович говорил… Непременно надо вспомнить…

И вспомнил все-таки. В свободное от занятий время, бывший мозамбикский землевладелец и колонизатор, дон Педро Педрович, посвящал любознательных студентов строительного колледжа в тайны некоторых боевых приемов, которые местные племена накопили за долгие годы содружества с тропической природой Мозамбика, а также при встречах с кровожадными хищниками его лесов и полей. Среди них и был очень подходящий сейчас приемчик: «Мкрхогзх бкхр хрчб». По-аборигенски: «Так приходится поступать мирному буйволу, если он, на утренней заре, выходит на поляну, чтобы полюбоваться восходящим солнцем, и совершенно неожиданно попадает в окружение стаи голодных, кровожадных гиен, с мощными челюстями, сокрушающими кости». Колонизаторы, гордились своей высокой португальской культурой, публично отказывались пользоваться многовековым опытом местных племен, но этот приемчик «буйвола против гиен» на вооружение приняли, хотя и назвали его по-своему. Иностранное португальское название Максим не запомнил, но на русском оно звучало простенько: «Карусель».

Чтобы устроить опытным воинам, носителям двух ножей, мозамбикскую «Карусель», надо было занять место в центре круга, который они образовали. И снова пришлось Максиму вспомнить советы ушлого колонизатора, дона Педро Педровича. Хорошо изучивший обычаи и нравы разных племен, а в Мозамбике их сотни, Дон давал дельные и полезные советы: «Хитрости, которые вы применяете должны быть просты, я бы даже сказал, примитивны. Именно примитивность приема гарантирует успех, – поучал многоопытный Дон. – Если вам надо подойти к противнику вплотную, притворитесь, что у вас очень болит живот. Человек, который корчиться от болей в животе, не вызывает опасений. Его беспечно подпускают на расстояние удара». Вот так… Умными людьми были эти колонизаторы Мозамбика. Наверно, жестокими эксплуататорами, но умными.

* * *

– … Есть, конечно, и пожилые драконы, – продолжал врать Эмилий, и гены предков относились к этому снисходительно. – Но они, в основном, занимаются домашним хозяйством. Некоторые лепят горшки из глины, или делают из этой же глины свистульки для детворы. Потом глиняные изделия непременно обжигают, для прочности. Основное же население составляют драконы в расцвете лет и сил. У каждой пары три ребенка, – Эмилий осмелел, разошелся и вешал лапшу на уши не только кикивардам, но и Трехрогому Мухугуку, Придирчивому и Хитрейшему. – Это необходимо для сохранения и расширения популяции. Сами понимаете, таковы законы демографии, и не нам, драконам, их нарушать. Вы, я уверен, тоже занимаетесь расширением популяции…

Не следовало Эмилию говорить такое при представителе Совета Безопасности.

– В чем ты уверен? Чем это, ты говоришь, мы занимаемся?! Машшаррам! – немедленно «возник» полулысый страж Безопасности. Он не знал, что такое «популяция», но нутром чувствовал, что дело это нехорошее и не мог позволить, чтобы грязный хвостатый дракон, так говорил о славных кикивардах. – Чем мы, по-твоему, занимаемся?

– Расширением популяции, – повторил Эмилий, не подозревая в какой омут его затягивает.

– Э-э! Шаррам! Слышали, что он мелет?! – воззвал полулысый Прокотий. – Слышали, что он несет про наш славный народ?! Не допущу, чтобы каждый поганый дракон позорил кикивардов! – прорычал он. Звездануть дракону в глаз и выбить пару зубов, можно было без разрешения Посвященного. Пусть видит, как Прокотий пресекает вольнодумцев и шпионов. Машшаррам! А заводился страж Совбеза, как говорили в мире Максима, «с полуоборота».

Все разворачивалось весьма неприятно для Эмилия и неизвестно в какую сторону повернулись бы далее события, но к этому времени созрел Максим.

– Без моей команды не вмешивайтесь, – негромко, чтобы не расслышали кикиварды, произнес он. Затем скорчил унылую физиономию, распустил губы, ухватился ладонями за живот, пригнулся и громко, чтобы кикиварды его хорошо услышали, застонал: – ой-ой-ой… – А потом, как учил опытный дон Педро Педрович, и вовсе взвыл: – о-о-ой!!! Больше не могу!.. Погибаю в цвете лет!.. Помогите, люди добрые… Люди добрые, спасите!!! – И пошел прямо на добрых людей… Словно надеялся, что кикиварды сейчас все бросят и станут ему помогать.

Не бросили. И помогать не стали. Кикиварды, как и предсказывал ушлый колонизатор дон Педро Педрович, смотрели на Максима без жалости и без сочувствия. Если у раба болит живот, это его личное дело. И воинам, которые достойны носить два ножа, он не должен мешать, ни своим жалким видом, ни своими глупыми стонами.

Максим, словно тупой раб, не понимал этого, корчился, пронзительно ойкал, жалобно всхлипывал… и, пошатываясь, прошел прямо в центр круга, который образовали кикиварды. Все это произошло достаточно быстро. Ни один из жрецов не успел пнуть его, ни один воин не успел подняться, чтобы врезать жалкому рабу и отшвырнуть его куда-нибудь подальше. Даже обругать, этого несчастного, никто не успел.

А Максим не медлил. Нельзя было медлить… Помедли он еще пару секунд, и вылетел бы из этого круга, как пробка из бутылки шампанского. И тогда все, считай, пропало… Он еще раз выдал жалобное: «Ой-ой-ой, больше не могу!..» Обозвал кикивардов: «Люди добрые!..» Присмотрел, тем временем, подходящее место, аккуратно упал на спину и запустил «Карусель».

Раз, два: бросок вправо – левая нога вперед – удар! Бросок влево – правая назад – удар! Три, четыре: ногой вправо – удар! Ногой влево – удар! Раз, два: двумя ногами – снизу-вверх – двойной удар! Кувырок, левой – вправо – удар! Правой – влево – удар! И снова: раз, два – кувырок, обе ноги вперед – двойной удар! Бросок вправо. Три, четыре – кувырок… Ногой вправо – удар! Ногой влево – удар! Двумя ногами, снизу-вверх – двойной удар! Кувырок – удар!

Это был сплошной цирк, стремительный и суматошный. Смертельный аттракцион без страховки: «Один против семерых!» Сюда бы еще музыку: квартет барабанов, большой саксофон и пяток виртуозов с литаврами. Тогда бы – вообще!.. «Карусель», изобретенная в диких мозамбикских джунглях, если ее пригладить пропустить через цензуру цивилизованных худсоветов и бдительных министерств культуры, пожалуй, в какой-то мере, отдаленно, напоминала бы «Брейк». Есть такой акробатический танец, стремительный, с обильными судорогами, резкими выпадами и поворотами, подпрыгиванием на мышцах ягодиц и спины, и неожиданными взбрыкиваниями, то одной ногой, то сразу двумя.

Но во время исполнения «Брейка» танцор выступает как эстет и новатор, он охвачен жаждой продемонстрировать достижения и красоту высокого современного искусства. При этом он соблюдает мир и никого не трогает. Никого! Максим трогал. Еще как трогал! Ногами! Каждый взбрык – удар: сильный, хлесткий. И так – по кругу, без выбора, как равным: и полулысому, и кудлатому, и молодым жрецам. Быстро прошел, ни разу не промахнулся. И по второму кругу, чтобы, как учил бывший колонизатор, аккуратный дон Педро Педрович, как следует закрепить достигнутое. Когда раздавал, каждому, конечно, досталось по-разному. Больше всего, полулысому националисту из Службы Безопасности, он здесь был самым вредным. С него начал, а на втором круге вообще вычеркнул из списка. Потом обработал начальника охраны. Уж очень шустрым тот оказался, успел выхватить ножи. Но больше ничего сделать не успел. Остальных обрабатывал вполсилы: чтобы не сокрушить, но ввести в ступор. И чтобы не возникали. А главного жреца Максим так и не тронул, оба раза обошел. Понимал, что тот здесь самый, самый и его надо нейтрализовать в первую очередь. Но не смог ударить старика. Да еще ногой. Чего уж тут?.. Не смог, и все, воспитание сказалось. А против воспитания, как и против ген, не попрешь.