А уборки, впоследствии, Крошке Еноту действительно предстояло немало. Нет, не то, чтобы ребята за стенкой отказывались наводить порядок на общей территории, просто делали они это исключительно перед очередной проверкой или же когда в секции становилось уже нестерпимо грязно. А Миша был чистюлей и, в силу своего характера, не мог выносить, если место, где он живет, постепенно превращается в помойку.

Но, вы спросите, зачем он добровольно сносил всё это? Почему не попросил коменданта переселить его к другим студентам, с похожими взглядами и интересами? Миша и сам думал об этом неоднократно; но предчувствие подсказывало ему, что в таком случае нарушится какой-то высший ход естественных событий, и пропадёт весь смысл его приезда. К тому же, он считал трудности неким критерием, непреложной частью верного пути, воспринимая их как явные признаки приближения к заветной встрече.

Однако, прошёл месяц, и почти закончился следующий, а никакого романтического свидания (не считая снов и нескольких дружеских бесед с одногруппницей) у Миши так и не происходило. Напротив, соседи всё больше шумели и стесняли его (он раздражал их своей уступчивой вежливостью), и к концу октября Крошка почувствовал, что силы его на исходе. Он знал, что по классическим законам жанра темнее всего бывает именно перед рассветом, поэтому каждое утро, прежде чем встать с постели, говорил себе: "Скоро всё это должно закончиться! Скоро должна наступить развязка!"

И развязка действительно наступила. Сегодня. Накануне его семнадцатилетия.

* * *

Третий раз за неделю Миша проснулся раньше обычного от громких возгласов за стенкой, где по ночам спать, кажется, вообще не собирались. Юноша несколько раз пробовал проговаривать успокоительные аффирмации, но с первых же слов ощущал внутри тупую бесполезную усталость...

Когда за окошком забрезжил рассвет, наш герой поймал себя на том, что обдумывает своё положение с фатальным чувством человека, прошедшего сложный, многоуровневый лабиринт и добравшегося, наконец, до заветной двери, которая, как оказалось, может быть открыта только с обратной стороны и лишь в строго назначенное время.

Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, и когда, собираясь на учёбу, Миша разогревал себе завтрак, он слышал доносившийся оттуда приглушённый смех, болезненно ощущая, что посмеиваются над ним. Он выключил плитку, достал из общего стола нож и буханку белого хлеба, отрезал несколько кусочков и уже собирался убрать нож обратно, как вдруг, соседняя дверь распахнулась, и оттуда быстро вышли несколько человек. Один из них спросил у Миши сигарету, и когда тот ответил, что не курит, спросил, почему так грязно. Мише больно было это слышать, но эта боль заглушалась другим тревожным чувством, поднимающимся откуда-то справа из-за спины и отдающим слабостью в коленях. Крошка видел, что ребята были выпившими и, скорее всего, накуренными и просто хотели над ним поиздеваться. Но вопреки здравому смыслу, требующему перенести этот недобрый разговор, он, совершенно детским голосом, начал объяснять, что сейчас убираться не может, так как первой парой будет важная проверочная работа, и что они могли бы пока убрать свою часть, а он, когда вернётся, доделает остальное - но этот лепет никто даже не расслышал.

Один из вышедших стал нарочно щелкать на стол семечки, настаивая, чтобы Миша приступал к уборке немедленно; а Крошка, всё больше и больше вязнущий в парализующей его пространство липкой паутине страха, почувствовал, что если задержится там ещё хотя бы на минуту, произойдёт нечто непоправимое.

Нужно было срочно решаться, и, будто разбегаясь над пропастью, Миша взял свои ветровку, ранец и шагнул к выходу; но путь ему преградил щелкавший семечки. Он схватил со стола кухонный нож и, пронзив Мишу жгучим, пристальным взглядом, злобно процедил, что если тот сейчас же не начнёт уборку, он его порежет. Остальные в этот момент сразу притихли, а Миша, словно небрежно обманутый ребёнок, с недоумением посмотрел ему в глаза и, прочитав там неотступную, ожесточённую решимость, вдруг совершенно ясно осознал, что смерть его, может быть, очень близка. От этой последней, опустошающей мысли он весь как-то внутренне сжался и, испытывая в груди пекущую, почти физическую боль (словно, там что-то сломалось), взяв веник, принялся мести пол.

Но перед этим с нашим героем произошла одна странность, которую он запомнил очень отчётливо: за мгновение до того, как его разум затопил животный, дикий ужас смерти, Крошка всем своим существом почувствовал освобождающую, неземную лёгкость - точно вот-вот должна была завершиться большая, сложная, недоступная пока для осмысления работа, и он, наконец, сможет по-настоящему отдохнуть.

Миша больше не сказал ни слова, и когда его спросили ещё о чём-то, всё равно молчал. Он просто не мог ответить, и его оставили в покое. Миша убрался в душевой и в туалете, тщательно вымел и вымыл пол, перемыл посуду и принялся чистить плитку; но его сознание во всём этом почти не участвовало. Всё это время оно безуспешно пыталось понять одну очень простую и очень важную мысль но, всякий раз натыкаясь на туманную стену забвения, теряло силы и откатывалось назад, к воспоминаниям...

... вот Миша годом ранее, у бабушки. На календаре, как и теперь, последняя пятница октября, и сквозь прозрачные, бежевые занавески в комнату медленно льётся золотистое, клонящееся к закату солнце. А Крошка Енот, поудобнее устроившись перед телевизором, с нетерпением ждёт продолжения своего любимого мультсериала "Гравити Фолз". В руках у Миши лакомство - пакетик заварной лапши, которую он ест в сухомятку, слизывая самым кончиком языка приправу, насыпанную аккуратной горкой с внешней стороны ладони между большим и указательным пальцами.

Вот бабушка уходит на дежурство, а Миша, только что "вернувшийся" из очередного захватывающего приключения, надевает тёплую клетчатую рубаху и, налив из термоса терпкий, заваренный с шиповником чай, взбирается на широкий кухонный подоконник, откуда под магические аккорды "shine on you crazy diamond", обхватив колени, заворожено смотрит, как за окном облетает пожухлая листва, и подгоняемые зябким ветром прохожие спешат в свои нагретые квартиры...

... И когда скользящие оранжево-медные блики сойдут со всех дворовых стёкол, последний озябший лист сорвётся с высокой ветки, а леденеющее тёмной синевой небо пронзительно зазвенит на всю вселенную алмазной безымянной тишиной, скорее, пока не исчезло волшебство, Крошка бежит из кухни в свою комнату, где, с головой нырнув под одеяло, с упоением вспоминает это гуашью ночи нарисованное небо, чтобы потом до рассвета ему снились такие же волшебные и фантастические сны...

Но, поминутно сквозь картины этих дивных, фантасмагорических миров, под лейтмотив соскакивающей пластинки перед Крошкиным взором проступают очертания тусклой коммунальной кухоньки, шеренги грязной обуви вдоль стен и мокрая тряпка:

" Ах, да! Угрозы, ссора, нож... - вспоминает он, вдруг - Нет! Нет, ничего этого не было... Всё это не по-настоящему!!!"

И снова перед Мишей его комната, золотые лучи вдоль стен; а впереди ещё целых два выходных дня, и только музыка и книги...

* * *

Когда Крошка выбросил большой пакет с мусором в контейнер на заднем дворе, и сильный порыв ветра ударил ему в лицо, он остановился. Он оглянулся вокруг и увидел Солнце, яркое малиновое Солнце, мрачно пылающее между розово-чёрной стеной моря и пунцовыми тучами, застлавшими собой остальное небо, услышал крики чаек, и отдалённый шелест дубовой рощи, вдохнул солёный, морской воздух, от которого рот сразу наполнился питательной, густой слюной; и что-то в его сознании проклюнулось из скорлупы. Та самая мысль, что так долго не давала ему покоя:

- "Господи, что я здесь делаю?.." - пронеслось у него в голове.

- "Ты здесь, чтобы встретить свою единственную." - последовал ответ.

- "Единственную??? Ты, наверное, забыл добавить - смерть!!! И ради чего? Ради наивной мечты, которую я втемяшил себе в голову много лет назад, и теперь сам, по собственной дурости, создаю себе проблемы, влезая туда, где мне совсем не место!